- Борис утверждает, что Павел Матвеевич лишился рассудка ещё в прихожей.

- Как тут грань провести?.. Вот, пожалуй, наиболее точное моё ощущение: человек, собравший последние силы, чтобы противостоять безумию.

- А может быть, человек, собравший последние силы на чрезвычайное какое-то дело, например, на поездку в Отраду?

- Но именно это и свидетельствует о безумии. Почему Отрада? Я ждал его до пяти утра, я бы начал поиски раньше, но не мог оставить Анюту: она была в шоке. Но куда бы я поехал? Конечно, на кладбище, я был уверен… его любовь к жене…

- Кладбище далеко от квартиры Черкасских?

- Минут двадцать на автобусе, час, наверное, пешком. Это уже совсем окраина.

- А вы не подумали, что Павел Матвеевич мог отправиться следом за Борисом?

- Подумал, но, к сожалению, гораздо позже. Тогда я сам был оглушён, мне не пришло в голову позвонить Борису и проверить, дома ли он.

- Он вернулся домой утром.

- Утром? Где он был?

- Мне неизвестно.

- И вы думаете, что Павел поехал за Борисом в Отраду?.. Господи! Ну ладно, друг мой бедный с ума сошёл — но что на даче делать его зятю?

- В понедельник должно было начаться следствие. Допустим, он хотел успеть уничтожить кое-какие следы.

- Да не было там никаких следов! Анюта смотрела, я, Павел…

- Он не закончил осмотр погреба. Да и что вы все могли знать о следах, например, о наличии или отсутствии отпечатков пальцев? К началу следствия следов на подоконнике действительно не было, а до этого?.. Да, вот тут возникает вопрос: как вы все провели дни перед похоронами — пятницу, субботу и первую половину воскресенья? Мог ли в эти дни Борис съездить в Отраду?

- По-моему, нет… нет! Около двенадцати в пятницу мы повезли Любу в больницу, Борис с Анютой явились следом. До самого вечера мы вчетвером ездили все оформлять… Вы представляете, что это такое?

- Да. У меня умерли родители.

- Понятно. Так вот, в пятницу на ночь Павел дал Анюте снотворное, она спала, а мы втроём не ложились. Мы сидели с Павлом в общей комнате, как она у Черкасских называлась, в креслах. Ну, подремали немного под утро. Но никто из нас не отлучался — это точно. С утра в субботу ездили за гробом и так далее. В двенадцать её привезли, и мы уже почти не отходили от гроба… ну, если очень ненадолго. Ночь никто из нас не спал, прощались с Любой. Вообще жили на нервах, я теперь просто поражаюсь, как всё выдержали… Правда, Павел не выдержал.

- Вот видите. Если Борис хотел уничтожить следы, то мог это сделать только в ночь после похорон… Кстати, а ключи от машины в те дни были все время при вас?

- С ключами вообще какая-то ерунда. Например, точно помню, что когда в понедельник в пять утра мы садились с Анютой в машину, чтобы ехать Павла разыскивать, ключи были там, а мне казалось — да что казалось, поклясться бы мог, что я их в пиджак положил… Нет…

Дмитрий Алексеевич, это очень важно. Вы были уверены что ключи в пиджаке, а они оказались в машине? Пиджак бы, все время на вас?

- Нет, кожаный пиджак… жара. Он висел в прихожей. Вы думаете…

- В прихожей… в прихожей… в той же прихожей! Погодите. Если кто-нибудь в ту ночь пользовался вашей машиной, вы б заметили? Ну, по спидометру…

- Да ну! До того ли было. На заднем сиденье я обнаружил комочки глины, на полу под ногами тоже была глина… Но это с кладбища, там глинистая почва…

- Понятно. Но вообще не исключено, что на вашей машин той ночью ездили в Отраду. Ведь у Бориса были права?

- И у него, и у Павла. Но зачем брать машину в Отраду?

- Дмитрий Алексеевич, ну что вы в самом деле! Чтобы вывезти с дачи труп — зачем же ещё?

- Да не было его там! Мы всё осмотрели…

- Был. В погребе. В куче гнилой картошки.

- Да вы что? — Дмитрий Алексеевич схватил меня за руку, я почувствовал, что его затрясло. — Да что вы говорите? Каким же образом…

- Погодите, сейчас не об этом. Если убийца Ника, то он имел для этого несколько дней, пока вы все были в Москве. Если же Борис, то у него действительно оставалась эта последняя ночь.

- Да как бы он посмел без моего ведома взять машину! А вдруг бы я вышел — машины нет. Я звоню в милицию…

- Но вы же наверняка собирались ночевать у Черкасских? Разве нет?

- Да, правда.

- Так что он ничем, в сущности, не рисковал. Он ушёл с поминок в десять, в пять утра вы уже застали машину на месте. У него было семь часов. Надо узнать у Анюты, не пропадала ли с дачи лопата.

- Позвольте! Павел вышел в прихожую сразу за Борисом. Когда б тот успел…

- Борис мог взять из пиджака ключи заранее. Неужели в течение вечера он ни разу с места не вставал?.. А вообще вы мне подали новую мысль. Возможно, Павел Матвеевич как раз и застал зятя за этим занятием: он шарит по чужим карманам или уже вынимает ключи. И тут между ними возникает разговор… слово за слово… Павел Матвеевич о чем-то догадывается и спешит вслед за Борисом.

- А почему Павел нам с Анютой ничего не сказал?

- У него были на это причины.

- Какие?

- Дмитрий Алексеевич, когда-нибудь вы узнаете все, а пока не торопитесь.

- Хорошо. Что ж было дальше?

- Сколько времени занимает дорога на электричке от квартиры Черкасских до дачи?

- Они живут не очень далеко от Ждановской. Я-то всегда ездил в Отраду на машине… ну, примерно час с небольшим.

- А от них на машине?

- Ненамного быстрее… минут пятьдесят. Но при самых благоприятных для Павла обстоятельствах, допустим, сразу попалось такси до Ждановской, сразу подошла электричка, шла без остановок… он мог бы почти сравняться с Борисом во времени. Даже обогнать, если тот где-то прятал машину, например, в роще, шёл бы оттуда пешком. Но что было дальше?

- Допустим, Борис опередил Павла Матвеевича. Схоронил машину где-то в кустах на обочине, прошёл через рощу к заднему забору, проник в сад, открыл дверь… Ведь у него был ключ от дачи, не так ли?

- Он мог бы обойтись и без ключа. Мы ведь так и оставили окно в светёлке открытым, все забыли, Люба умирала…

- Значит, все эти дни до понедельника окно оставалось открытым? Вот этим и мог воспользоваться ваш обаятельный Ника. Впрочем, сейчас не о нем. Итак, Борис зажёг свет на кухне и спустился в погреб. В это время Павел Матвеевич идёт со станции, входит в дом, видит свет, открытый люк и заглядывает в погреб…

- Дальше!

- Наверное, что-то очень страшное. Например, Борис не сразу замечает его и продолжает раскапывать картошку. Вот в дрожащем пламени свечи показался красный сарафан, руки в трупных пятнах, ноги, чёрное лицо. Перед ним убитая дочь — и надорванная психика не выдерживает. Он не в силах помешать, не в силах что-то поделать. Борис поднимает голову и видит, что в погреб заглядывает безумный. Борис это понимает, он должен быть уверен, что свидетель безумен, иначе он не пощадил бы и его. Может быть, Павел Матвеевич теряет сознание, Борис беспрепятственно выносит убитую из погреба, озирается в поисках какой-нибудь тряпки, хватает в светёлке шаль, заворачивает тело и прежним путём возвращается к машине, стерев отпечатки пальцев с окна и прихватив по дороге из сарая лопату. И мчится куда-то в ночь по просёлочным дорогам подальше от Отрады и где-то закапывает труп. Потом возвращается в Москву, ставит машину на место и уезжает к себе в невменяемом состоянии. «Все умерли, все кончено». Очнувшись, Павел Матвеевич ничего не помнит, кроме смутного ощущения ужаса, связанного с погребом. Он спускается вниз, садится на лавку, пытается вспомнить — и не может.

Я замолчал, самому тошно стало от картины, что я нарисовал. Наконец Дмитрий Алексеевич сказал отрывисто:

- Это невыносимо!

- Вы отказываетесь участвовать в этом? — взорвался я. — Вам невыносимы жестокость и грязь? Вам всем спокойнее думать, что девочка как-то незаметно и чистоплотно растворилась в космосе, а отец благородно, интеллигентно сошёл с ума от любви к жене. Так вот не было же этого! Марусю кто-то задушил, и она, может быть, несколько дней валялась в куче гнилья, как падаль. И именно в погребе вы нашли её отца. Совпадение? Нет, не верю. Не верю, что Павел Матвеевич сошёл с ума на поминках. Не верю ещё и потому, что где-то существуют и значат что-то совершенно конкретное полевые лилии!