– Они настаивают, Виктор. Потому что вот именно эти корейцы, как… а, издательство «Никсос». Они вообще в первый раз во Франкфурте. Цель – с партнерами познакомиться. У них в этом году релейшнз с нашим агентством апдейтируются. То есть они тебя фотографируют, летят к себе в Корею и вклеивают твой фейс в датабейз. Хотя я бы лично, чем твою ушастую физиономию в компьютере терпеть, лучше бы вообще уволилась из издательства.
Карандаш в закрученных Мирейкиных волосах подскакивает, но не от футбольной бомбардировки снаружи, не от свистков рефери, а в такт напряженной спине и дроби пальцев по клавишам. Вот: воплощенный здравый смысл, сообразительность, сноровистость. Опорная колонна парижского отделения литагентства «Омнибус». В прошлом его, Виктора, азарт и нежная страсть, а ныне – неподводящая коллега, соратница.
Непонятно, почему Бэру бы не повысить ее. Не дать ей регион. Что она возится с чемоданами? Хотя удерживать смышленую Мирей в должности секретаря, чтоб она организовывала командировки и выезды, – это, может, действительно полезней всего для компании…
Над ключицей у нее пульсирует синяя жилка, верхняя часть голой руки такая же тонкая, как и у Виктора в памяти. Цепочка незнакомая, висюлька тоже новая, и раньше не было на левом плече индийской хинной татуировочки. Рыжина веснушек, усыпаюших плечи у майки, под восхищенным мужским взглядом плавится в золото. Виктору так четко вспомнилось все остальное ниже плеч и даже значительно ниже плеч (первое чувственное воспоминание, об Антонии, выволокло за собой другое – Рождество две тысячи третьего года в Париже, когда Мирей, прицеливаясь кисточкой в лак, двинула локтем поднос и привезенное Виктором просекко выхлестнулось на расхристанную кровать), что на несколько секунд Виктор замер: а не перестать ли ему томиться по зловредной корреспондентке, которую он только что обозвал «стакановкой»? Не выбросить ли Наталию хоть на час из головы и не навалить ли, распялив длань, лапу на Мирейкино с алой буквой плечико?
Однако, вспомнив смоляную челку и расширенные, как у щенка, зрачки Наталии (логично, за вторым эротостимулом притопал третий!) и в особенности аккуратную приросшую мочку Наталииного ушка – тронуть губами это чудо предстояло Виктору или сегодня после захода солнца, или по крайности в одну из уже очень недалеких ярмарочных ночей, – Виктор последовал правилу: не бегать за отъехавшими поездами или, скажем красивее, экипажами. Дождешься, что по тебе же и продавят вмятину, и на тебе же выместят все отстраданные страдания, и тогда ты, будь уверен, увязнешь хуже, чем по первому заходу.
Так как никем не доказано, что Наталия не хочет ехать за репортажем во Франкфурт… Виктор третью неделю уламывает ее ехать во Франкфурт. Наталия даже уже сказала, что если договорится с няней Любой на ночевки с семнадцатого по девятнадцатое… ну да, или по двадцать первое… и если выклянчит в редакции командировку, то после Маркова дня рождения…
Некоторое количество «если». Но все-таки может и получиться! На всякий случай подготавливаем логистику.
А что? Логистика в шляпе. И еще какая. Гостиница «Франкфуртер Хоф», по шестьсот евро за ночь, где разносортная литературно-издательская толпа бурлит в нижних холлах и в ресторане «Оскар». Упомянуть при Наталии, что «Оскар», литераторские мостки, это аналог легендарного парижского «Флора». Нужно только заказать на послезавтра на вечер столик. Сам сделаю. Мирей просить – некорректно. Позвоню-ка в «Оскар». На семнадцатое, на двоих, на двадцать один, если места остались.
И тогда среди притиснутых друг к другу как селедки издателей, шушукающихся каждый со своим скаутом, будет застолблено для него с Наталией многообещающее, не испробованное еще уединение. И они проведут вдвоем во Франкфурте все дни и особенно ночи, до субботы, когда загрохочет дискотека с одиннадцати до рассвета на празднике немецких книготорговцев в трамвайном депо. Да вообще там в субботу средневековый карнавал, мир вверх ногами! Тебе как профессионалу необходимо, Наталия! Все те, кто обычно на наши телефоны не отвечают в нью-йоркских, парижских, миланских офисах: Дэвид Розенталь из S&S’s, Лэрри Киршбаум из «АОЛ Тайм Уорнер», и недоступная Сюзанна Глюк из агентства «Уильям Моррис», и даже чванные распорядители «Рэндом Хауза», ну и сюрприз, все в субботу в неожиданном рок-н-ролльном оперении крутятся, вертятся, шар голубой, перепархивают с парти на парти – верхушка «Кнопфа», верхушка «Кэнонгейта»!
Наталия уже выслушала вкрадчиво изложенную программу: будет глупо не приехать, Наталия, я тебе устрою встречи с теми, о ком твои коллеги даже и не мечтают. И не беда, что во Франкфурте в ярмарочную неделю забиты отели, да, наверное, и лавки в парках, и подстилки у уличных бомжей… У меня, слава свирепому Бэру, просторный номер. И пусть у тебя о размещении голова не болит.
Наталия все это выслушала и кивнула. Проклевывается счастье. Попытка не пытка. Осторожно, себя не выдать. Судя по замечаньицам Мирей, она еще не успокоилась. Туринская журналистка для веснушчатой Мирей как красная тряпка для быка. Невредно было бы навести Мирей на ложный след.
– Мирей. Расчисти мне во Франкфурте субботу, продыхнуть хочется. Передвинь один или два аперитива на другие дни, а субботу освободи. Вдруг у меня снова выпадет везение на знакомства. На позапозапрошлом Франкфурте, помню, я подружился с двумя голландскими фотографами, они меня водили по андерграундным инсталляциям…
На самом деле это была белобрысая голландская фотографиня. Незабываемый субботнишний обед. И, слава небесам и удачному расписанию, ничто не мешало! После обеда и Виктор был свободен, и голландка. Ночь проплясали. Это было до истории с Мирей. Потом голландка снова возникла, звонила за советами. Кажется, хотела ехать снимать в Верхоянск, где полюс холода, пейзажи. На упряжке собак.
– Виктор, бог с голландцами, о чем-то ты не о том думаешь. Мне лично все равно. Гуляй себе и в субботу и даже в воскресенье. Но ты, похоже, не вчитался в программу. Что, не заметил, в среду девятнадцатого там теперь стоит на шестнадцать тридцать приезд любимого начальника – Бэра? Бэр будет у тебя на голове со среды до вечера воскресенья. Какие при этом раскладе гулянки?
Проклятие. У Виктора просто пол из-под ног ушел. Вот так, хлоп, рассыпалась стратегия соблазнения и отнюдь-не-в-шалаше гостиничного рая. Виктор, может быть, и не заслуживает Наталии, красавицы и умницы. Но франкфуртская атмосфера тем не менее должна же была помочь! Сам Виктор в какой был эйфории, припомнить только, как впервые попал во Франкфурт! Когда Бэр его взял в девяностом. Присмотревшись как следует после знакомства. А познакомились они с Бэром в Турине пятнадцатого февраля восемьдесят восьмого, при вручении Исайе Берлину премии Аньелли за «В погоне за идеалом». Бэр сопровождал сэра Исайю, Виктор по просьбе «Эйнауди» сопровождал Норберто Боббио. Свели старцев, переглянулись и сами перекинулись репликами, не относящимися к событию. This was the beginning of a beautiful friendship, как в «Касабланке».
После этой встречи Виктор стал скаутировать для «Омнибуса» и писать Бэру рефераты. Сделался незаменим. Отдалился от «Эйнауди» и в конце концов поступил на итальянский регион в «Омнибус».
Вспомнить страшно, чем приходилось Виктору заниматься в первое время. В основном отбивался от маньяков. Лезли с бредом: воспоминания какого-то партизана Бруно Лонати, якобы убившего Муссолини (то есть выходило, что не Вальтер Аудизио, не «полковник Валерио» его казнил). Следом уже стучался новый мифоман, пытался продать в «Омнибус» аляповато сфабрикованные протоколы о том, как некий капитан Джон расстрелял Муссолини по заданию Черчилля.
– Но зачем это могло быть нужно Черчиллю? – спрашивал Вика у сидящего перед ним молодцеватого деда, будто шест проглотившего, прокаленного и впрожелть крашенного.
– Объяснение почти у нас в руках. Все видно из переписки Черчилля и Муссолини.
– Что это за переписка, где вы читали ее?
– Муссолини затопил ее на дне озера Гарда перед тем, как покинул Гарньяно. Только достаньте, прочтите. Сами убедитесь. И весь мир от изумления ахнет. Давайте, архивные Пинкертоны, чемоданы ищите-то!
