Только недавно осмелились взглянуть на иконы, не нарушая их значения, со стороны чистейшей красоты; только недавно рассмотрели в иконах и стенописях не грубые, неумелые изображения, а великое декоративное чутьё, овладевшее даже огромными плоскостями. Мы мало ещё умеем различать родственную связь этого чутья с настоящей техникой и знанием, но рассуждения "специалистов" о стенописи и иконах даже вызывают сильное чувство боли и обиды за эти работы.
Разве мало почувствовать ликующую смелость красочных выражений в стенных покрытиях храмов Ярославля и Ростова? Достаточно просто взглянуть на интерьер храма Иоанна Предтечи… Как смело сочетались лазоревые воздушнейшие тона с красивой охрой! Как легка изумрудно-серая зелень и как у места на ней красноватые и коричневатые одежды! По тепловатому светлому фону летят невозмутимые архангелы с густыми желтыми сияниями, и белые их хитоны чуть холоднее фона. Нигде не беспокоит глаз золото, оно положено так совершенно и так продуманно. Воистину эти изысканные росписи — тончайшая шелковистая ткань, достойная одевать Дом Предтечи.
В лабиринте церковных ростовских переходов каждая открытая дверка поражает вас неожиданным стройным аккордом красок. Или на пепельно-белых стенах сквозят чуть видными тонами образы; или пышет на вас жар коричневых и раскалённо-красных тонов; или успокаивает задумчивая синяя празелень; или как бы суровым словом канона останавливает вас серыми тенями образ, залитый охрой.
Вы чувствуете, что сделалось всё это не случайно, что и вы не случайно зашли в этот Дом Божий, и что эта красота ещё много раз будет нужна вам в вашей будущей жизни.
По словам старинной книги XVII века, работа делалась "лепо, честно, с достойным украшением, чтобы предстоящим мнети бы на небеси стояти пред лицы самих первообразных".
Когда позже писали знаменитую чудотворную икону Иверской Божьей Матери, обливали доску святою водою, с великим дерзновением служили божественную литургию, мешали святую воду и святые мощи с красками, только по субботам и воскресеньям живописец получал пищу. Велик экстаз создания иконы, и счастье, когда выпадал он на долю природного художника, вдохновлённого красотой векового образа.
Прекрасные заветы великих итальянцев в чисто декоративной перифразе слышатся в русской настенной росписи; татарщина внесла в русскую кисть капризность Дальнего Востока. В царском периоде нашей истории XVI в. декоративность каждого дня жизни достигла своего расцвета. Строительство в храмах, палатах и частных домиках даёт прекрасные образцы понимания пропорций и чувства меры в украшениях. Здесь спорить не о чем!
Бесконечно изумляешься благородству искусства и быта Новгорода и Пскова, выросших на "великом водном пути", от Балтийского моря до Чёрного, напитавшихся лучшими соками ганзейской культуры. Голова льва на монетах Новгородской республики, так схожая со львом св. Марка… Не была ли это мечта северного великана о далёкой южной царице морей — Венеции? Современные белокаменные стены Новгорода — "Великого города, который был сам себе хозяином" (цитирую полностью его древнее название) — выглядят так, как если бы они были украшены ганзейской росписью. Новгород, знаменитый и мудрый беспредельными набегами своей вольницы, скрыл от случайного прохожего свой лик — не от стыда, но от каприза — на славе знаменитого старого города не лежит никаких тёмных пятен. Многие старые особенности он сохранил даже до XIX столетия.
Иначе оказывал влияние Дальний Восток. Монгольские набеги посеяли такую ненависть, что их украшения остались в небрежении. Забывается, что таинственная колыбель Азии вскормила этих диковинных людей и повила их богатыми дарами Китая, Тибета и Индостана. Русь не только страдала от татарских мечей, но сквозь звон их слушала сказки о чудесах, которые знали искусные греки и хитрые арабы, странствующие по Великому пути от норманнов к востоку.
Монгольские летописи и повести иностранных посольств тех дней толкуют о непостижимом смешении суровости и утончённости у великих кочевников. Повести знают, как ханы собирали в ставке своей лучших художников и мастеров.
Кроме установленной всеми учебниками может быть иная точка зрения на сущность татар.
Татарское презрение и жестокость заставили русских князей отказаться от кровной вражды и сплотиться против общего поработителя; татары проучили их всемогуществом безжалостных побед; но они же принесли древнейшие культуры Азии и разнесли их по всей опустошённой русской земле.
Ещё хуже вспоминать древние орудия, которыми русичи в усобицах своих ещё раньше татар нарушали города друг друга. Белые стены русских храмов и башен, по словам древних летописей, "сияющие белизной, как сыр", много страдали от тяжелых русских таранов.
Когда идёшь по равнинам за окраинами Рима, то невозможно себе представить, что именно по этим пустым местам тянулась необъятная, десятимиллионная столица цезарей. Нам почти невозможно представить себе великолепие Киева, где достойно принимал Ярослав всех чужестранцев. Обрывки стенописи в киевских соборах, все эти огромные большеокие фигуры мудрецов, очерченные кистью настоящих мастеров, дают представление о том, что значило в те времена искусство (X–XII вв.).
Несколько лет назад в Киеве при раскопках найдены остатки каких-то стен, фресок, изразцов и орнаментов. Думают, что это остатки княжеских дворцов. Я видел несколько изысканных фресок и обнаружил в них черты малоазийской культуры. Техника кладки говорит о технически необычном характере постройки, чем отмечены времена горячего порыва строительства. Думаю, палата Рогеров в Палермо даёт представление о палатах Киева.
Это было настоящим слиянием Севера и Юга: скандинавская стальная культура, унизанная сокровищами Византии, дала древний город, тот город красоты, из-за которого потом восставал брат на брата. Поразительные тона эмалей, тонкость и изящество миниатюр, простор и спокойствие храмов, чудеса металлических изделий, обилие тканей, лучшие заветы великого романского стиля дали благородство Киеву. Мужи Ярослава и Владимира тонко чувствовали красоту, иначе всё оставленное ими не было бы так прекрасно.
Вспомним те былины, где народ занимается бытом, где фантазия не расходуется только на блеск подвигов.
Вот терем:
Около терема булатный тын,
Верхи на тычинках точёные,
Каждая с маковкой-жемчужинкой;
Подворотня — дорог рыбий зуб,
Над воротами икон до семидесяти;
Серед двора терема стоят,
Терема все златоверховатые;
Первые ворота — вальящатые,
Средние ворота — стекольчатые,
Третьи ворота — решетчатые.
В описании прослеживается сходство с эгейскими постройками и Траяновыми колоннами. Вот всадники:
Платье-то на всех скурлат-сукна,
Все подпоясаны источенками,
Шапки на всех черны мурманки,
Черны мурманки — золоты вершки;
А на ножках сапожки — зелен сафьян,
Носы-то шилом, пяты востры,
Круг носов-носов хоть яйцом прокати,
Под пяту-пяту воробей пролети.
Точное поэтичное описание византийской стенописи.
Вот сам богатырь:
Шелом на шапочке как жар горит;
Ноженки в лапотках семи шелков.
В пяты вставлено по золотому гвоздику,
В носы вплетено по дорогому яхонту.
На плечах шуба чёрных соболей,
Чёрных соболей заморских,
Под зеленым рытым бархатом,
А во петельках шелковых вплетены
Всё-то божьи птичушки певучие,
А во пуговках злачёных вливаны
Все-то люты змеи, зверюшки рыкучие…