Ман Умпф в черном дождевике, блестевшем под дождем, ходил вокруг этой странной ловушки и с деловым видом поправлял цепи. Потом сел в машину, похожую на джип Говинда, только без колес, и машина потащила ноздреватую глыбу, лязгая цепями и сдирая с поверхности земли траву, кусты и каменную мелочь.
Чхина следила за ними, пока они не скрылись в узком ущелье среди бурых скал. Она побежала по их следам. У развешанных на бамбуках скелетах обезьян остановилась, внимательно осмотрелась. Трудно было понять, что тут такое; интуиция кричала об опасности.
– Но они же прошли! – в сердцах воскликнула Чхина. Она принялась бросать камни в грязь пригоршнями в ту сторону, где должна быть опасность. Потом приволокла большую корягу и пошла по борозде, толкая корягу впереди себя. Резкая вспышка ослепила ее, она упала на спину. Куски коряги, подброшенные вверх непонятной силой, посыпались на нее. Не видя ничего, Чхина вскочила, побежала и тут же провалилась в болотце. Потом шептала заклинание против глазных недугов.
– Как же я к Пхунгу… слепая? Да лучше не жить… Когда сквозь черноту в глазах начали проступать силуэты деревьев на фоне серого неба, она обрадовалась, засмеялась. Потом зрение восстановилось, правда, боль в глазах осталась. Но это можно было терпеть!
Неожиданно боги послали ей в голову интересную мысль: есть же неприступные скалы с северной стороны! На них не должно быть таинственных заборов с мертвыми обезьянами! И пошла искать самую отвесную и гладкую, на которую не взобрался бы ни один турист-альпинист из Чужого Времени со всеми своими штучками.
Скальная стена и на самом деле оказалась – не дай бог увидеть еще такую. Вырастала из болотных зарослей и уходила неизвестно насколько в густые, шевелящиеся облака, похожие на дым от плохого костра. Буро-красная поверхность камня тускло блестела под дождем. Многочисленные ручьи отвесно падали в болото и зелень. Упругое тисовое деревце бесконечно встряхивало ветвями, борясь с водопадом. Ему бы отойти в сторону…
Я услышал упругие шаги. Решетка с ямы отлетела прочь – больше не нужна?! Заскрипел, сминаясь, влажный поролон.
– Ну вот и все, Пхунг. Теперь сосредоточься. Направь все мысли на то, как тебе выжить в ситуации, где никто не выжил.
Сквозь непринужденный голос Мана Умпфа пробились стоны зверя. Кровавая капля из фистулы в опавшем боку.
– Каналья, – прошептал я. – Из него высасываешь жизненную силу… А из меня что? Какие знания? Скажи! Хотя я и сам уже понял.
Жидкость из полости тела знаменитого тигра – это же предел мечтаний восточных владык, получивших от жизни все, кроме бессмертия. Желтый – экстракт долголетия! Ну а я – что-нибудь посолиднее. Им нужно, чтобы кто-нибудь выдержал третью инъекцию, а там и четвертую, и пятую – пока не появится достоверное знание о механизме бессмертия. Хотят вытащить из будущего эту информацию! С помощью чужих разбухших мозгов… Все логично.
– Дурачье, – сказал я. – Мне вас жаль.
– Ты должен не жалеть, а ненавидеть, Пхунг! Ты должен мечтать о моей смерти, чтобы возбудить в себе желание жить и думать. Ты должен рисовать в своем распаленном воображении страшные муки, которые я буду испытывать перед смертью.
– Да, конечно, Ман Умпф… Ты создан для ненависти. Когда тебя ненавидят, тебе хорошо, ты испытываешь душевный комфорт… Твой рецепт жизнестойкости… Но вынужден тебя огорчить. Во мне нет звериной ненависти… Разве ты виноват, что тебя зачали в пробирке или слепили из трупов солдат? Разве твоя вина в том, что тебе указали путь – его ты не выбрал бы сам никогда.
– Выходит, я ангел? Ты сумасшедший, Пхунг!
– Ты не пытаешься увидеть суть своей религии, и вообще… Это я поставил бы тебе в вину на Страшном Суде.
– Не верю ни одному твоему слову, Пхунг! Ты не можешь быть размазней! Сейчас! Когда моя программа завершена и все прекрасно, вопреки твоим идиотским пророчествам. Подумай о себе, о том, что нужно от тебя. Третья инъекция будет тебе пропуском в новую замечательную жизнь.
– Не выдержу, – сказал я, глядя ему в глаза. Господи! Он тоже рыжий, голубоглазый и веснушчатый, как шекспировский горбун. Он сидел возле меня на корточках. Горба ему не хватало! Он был уродлив без огромного горба!
– Твои идеи не зарядили меня духовной силой, – прошептал я. – Не знаю, какой болван сможет зарядиться от них…
Идеологическое оскорбление, но Ман Умпф пропустил мимо ушей. В его руках появился знакомый уже цилиндр, отсвечивающий никелем или хромом.
– Подожди… Еще минутку… Когда ты окажешься на моем месте – а такое случится обязательно, я знаю… У тебя будет шанс…
Он склонился и захохотал мне в лицо. Радость-то вымученная! Он возбуждал в себе праздничное настроение. Он ведь, в сущности, достиг цели, и жизнь его сразу потускнела, начала терять смысл.
– У тебя гипертрофированы волевые центры, – сказал я. – Используй силу воли. Переломи себя. Попытайся воскресить в себе какую-нибудь красивую мелодию. Неужели ты не знаешь ни одной нормальной песни? Запой во весь голос, сбей мозговые запоры. Заглуши боль пением. Это общеизвестный способ – Монстр приставил к моему сердцу холодящий кожу металл. Он еще ниже склонился, чтобы не промахнуться, ударить точно в сердце. Но мой мозг – уже чудесная антенна. Я улавливаю всплески жизненной энергии, разлитой всюду. По макушки обоих горбов я наполняюсь светлой силой. Я, урод, – но и частица космической гармонии. Вот моя техника выживания. И стоит моего врага включить в эту систему, он кончен.
И монстр в последнее мгновение заколебался. Его лицо покрылось потом, глаза широко раскрылись. Он в точке бифуркации, его мозг разориентирован, он путает меня с собой… В мимолетном затмении рассудка он прижимает цилиндр к моей груди, точно у сердца, и вздрагивает при выстреле инъекции.
Предмет вываливается из его рук на грязный поролон. Ман Умпф смотрит на него испуганно и непонимающе.
– Что это? – шепчет он. – Что случилось?
– То, что я предсказывал, – ответил я. – У тебя остались какие-то мгновения.
Его дикий взгляд придавил меня к стене.
– Ты надеешься жить, грязная свинья…
Он почувствовал приближение боли и схватил меня за одежду.
– У меня нет любимых песен! Понимаешь? Не было никогда! Я другой! Совсем не похож на вас, свиней… Ты пой! Самую лучшую… Твою!
– Она тебе не понравится…
Первый удар боли заставил его съежиться.
– Убью-у-у! – застонал он. – Пой!
Странная, конечно, картина, если посмотреть со стороны: красивый монстр бьется в конвульсиях, а отвратительный урод-монстролог вопит-поет хриплым истошным голосом антивоенный рок:
Пишу про голубей.
Сосед мой пошел в жандармы,
Ман Умпф умирал, но хватался за последнюю соломинку надежды.
– Пой!
Несет от меня свободой и голодом за версту.
Сосед мой зевает сыто
С винтовкою на посту…
– По-о-ой!!
Однажды, что он холоп.
За глупость мою однажды
Он пустит мне пулю в лоб…
Он умер. Что-то не так я сделал…
Я стоял, как мог, то есть по-паучьи, вдавив голову в грудь, возле остывающего тела врага и не чувствовал в себе победной радости. Я думал о силе воли Мана Умпфа, о его способности достигать цели неимоверным напряжением сил. А его феноменальная изворотливость, работоспособность, умение использовать все, что подвернется под руку? Его профессия – смотреть в лицо смерти. А это всегда впечатляет. Героический флер, закутавший хищника. Человекозверь далекого прошлого, который вдруг ощутил в себе невероятную мощь и объявил войну всему живому. И до сих пор воюет…