– Меня уже тошнит от проповедей, – пожаловался Билли. – Вместо того, чтобы отдохнуть, я должен выслушивать…

Я не унимался, мне хотелось вслух додумать нечто важное.

Я, кажется, понял, почему Небесный Учитель и прочие мудрецы древности обожали публичные выступления в жанре проповедей. Ведь это же древнейший способ поиска истин! В раскованных речах перед аудиториями, зараженными скепсисом или откровенной враждой, возбуждалась мысль. В такие моменты делалось открытий не меньше, чем в тиши кабинетов, келий и лабораторий. Ну а «речи по бумажке», которыми богат век… Это мода на чужое мнение. По бумажке открытий не сделаешь…

– Так вот, – продолжал я с упрямством оплеванных пророков, – многие из «диких детей» эпохи НТР никогда уже не превратятся в бабочек…

– Да заткнет его кто-нибудь, наконец?! – завыл Билли Прайс.

На пятый или шестой день пути мы остановились перед бурно ревущей преградой, за которой в сетке дождя угадывались громады бурых скал. Быстро соорудили навес, разожгли костер, хотя до темноты было еще часа три. Перед штурмом реки нам всем требовался хороший отдых. А ведь когда-то здесь протекала скромная ласковая речушка, из которой обезьяны любили пить ладошками, свесившись с лиан…

Монстр раздобрился, отдал нам мешочек с кукурузной мукой, в которой завелись черви. Понятно было, что поход близился к концу и что впереди – именно Красные Скалы, помрачневшие за время дождей. На душе стало еще тревожней. Интуиция подсказывала: финал всей истории не будет легким и радостным, даже если на том берегу нас уже поджидают солдаты и полицейские. Монстр наверняка учел и этот вариант.

С господской половины убежища донесся резкий голос леди Бельтам:

– А где банка с конфитюром? – Она вывалила все содержимое «продуктового склада» на носилки. – Вчера она была здесь! Я берегла ее для чая, когда кончится кофе!

Видели и мы вчера эту банку – килограммовое сокровище китайского производства с картинкой плодов дынного дерева. Она сверкала белой жестью неподалеку от затухающего костра.

– Господи помилуй, – пробормотал Освальдо. – Еще этого нам не хватало. Пусть она ищет получше…

Монстр, шевеля сморщенными пальцами ног, без всякого выражения смотрел на нас. Словно взгляд змеи – холодный, немигающий. Билли каким-то образом отлип от нашей компании и «пошел» на четвереньках к монстру. И мы услышали его торопливые слова о созревшем бунте в стране рабов. Наглая ложь. Заговор не созрел, как я ни старался.

– Вот подлец! – проговорил Анри в изумлении.

– Мистер Прайс хочет выглядеть честным малым в глазах Мана Умпфа, – сказал с возмущением Освальдо. – За наш счет! Может, он и конфитюр съел?!

– Объясните монстру, Пхунг, – сказал Анри. – Вас он

Пока слушает.

– Бесполезно объяснять. Надо действовать.

– Ну почему, Пхунг? – Освальдо тряхнул меня за плечо. – Почему бесполезно?

– Беспроигрышный ход, – ответил я, – в монстроопасной ситуации. И Билли это знает. Теперь неважно, кто украл банку, а важен ярлык, который он успел наклеить на нас. Надо действовать, пока не все еще потеряно. Да развяжите меня!

– Нет, нет, ты все испортишь, – Освальдо кусал губы. Француз громко произнес:

– Мистер Умпф! Билли наговаривает на нас, чтобы вы ему простили банку. По-видимому, он съел конфитюр.

– Слышали? Слышали? – завопил Билли, показывая на нас пальцем. – Какое вранье! Да разве я мог…

Монстр подставил под дождь бледную ладонь.

– Кажется, слабеет.

Вдова подала ему несвежее полотенце, и он вытер руку, потом вщелкнул патрон в магазин карабина. Анри и Освальдо, замерев, смотрели на карабин.

– Ждать нечего! – шептал я. – Надо всем вместе!..

– Уже поздно, – сказал Анри. – Надо было раньше…

Освальдо вдруг вынул из-за пазухи ладанку с изображением святой девы Гваделупской, которая была его покровительницей, и начал неистово ее целовать, раздирая губы золотой цепочкой и пришептывая:

– Помоги… помоги… чтоб обошлось…

Монстр кинул карабин к ногам Билли, точнее – к рукам, так как он все еще стоял на четвереньках.

– Убей одного из них.

– Ка-ак? – Билли с ужасом смотрел на карабин, правда, волосы на голове уже не шевелились.

Монстр повторил. Вдова подняла карабин и заставила Билли взять его обеими руками.

– Какой-то бестолковый, – сказала она по-даньчжински и села на носилки. Принялась штопать мокрые носки.

Бледный потный Билли повернулся к нам, держа винтовку, как дубину. Освальдо засунул ладанку за пазуху, чтобы придавить меня коленом и обеими руками.

– Подожди, не рвись… Посмотри на нее… на женщину! Черт! Вдова выбивала нас из состояния «пограничной

Ситуации», когда инстинкты, ощутив запах смерти, рвутся в драку. Она штопала носок с таким спокойствием, будто сидела на пороге своего отеля в солнечный день. Знала, что все происходящее – идиотская шутка монстра? Ведь и на самом деле его шутки должны быть особенные. Конечно, если он способен шутить.

Билли опять повернулся к монстру.

– Прямо тут?

– Лучше у дерева. Вот у того.

Билли посмотрел на толстый ствол пинии, что была в трех-четырех шагах от навеса, и кивком указал мне на нее.

– Иди туда.

– Сначала руки развяжи, – сказал я.

– Считаешь меня идиотом?

Билли совсем успокоился. И карабин уже держал умело, по-ковбойски, прикладом на предплечье.

– Стреляй в монстра, мразь! – сказал я. – Чего медлишь?

– Вы слышали, что он сказал! – обрадовался Билли.

– Пхунга пока не трогай, – прозвучал спокойный голос монстра.

Билли некоторое время стоял в растерянности. Освальдо и Анри смотрели на него. Я же давил в себе позорную радость, но она прорывалась – жив!

– Билли, – сказал я, – очнись, у тебя же есть патрон… С разворота!.. Ну!

– Заткнись! – заорал он. – Я говорю, заткнись! Тяжело дыша, он уставился на француза, потом на мексиканца. И Освальдо рухнул на колени. Лицо его, заросшее до глаз черной щетиной, уже дрожало каждым мускулом, каждой жилкой. И когда из его выпученных глаз потекли слезы, Билли показал левой рукой на француза.

– Ты иди. К дереву.

Анри побледнел, не спуская с него глаз и не трогаясь с места.

– Не я же тебя! – выкрикнул Билли. – Ты же слышал?

Освальдо прижал ладони и сгорбился. Анри посмотрел в сторону вдовы. Она по-прежнему была спокойна и теперь штопала второй носок.

– Кому говорят! – завопил Билли. – К дереву! Лежа на боку, я толкнул ногой Освальдо.

– Развяжи!

Анри подошел к дереву. Я вдруг понял, что это уже не шутка.

– Ман Умпф! – закричал я. – Останови!

Анри начал читать какой-то стих, и Билли выстрелил, не целясь. От бедра. Как в кино. Вдова громко вскрикнула. Француз хрипел и извивался в тенетах мокрых трав.

– Добей его, – сказал монстр.

Как?! – завопил Билли. – Нет же патронов! Монстр не ответил, и Билли начал дергать за спуск, но патрон на самом деле был один. Тогда он подбежал к Анри и начал бить его прикладом.

…Потом я рыл могилу в корнях пинии, здесь было посуше. Монстр позволил. И нож позволил дать… Широкий даньчжинский нож из хрупкой стали – лезвие было в зазубринах. Когда моя ладонь ощутила его рукоять, душа моя вскричала: убей монстра, убей Билли, вдову! Убивай всех, похожих на них!

Но сначала – могила для Анри.

Я рубил и перепиливал тугие пружинящие корни, уходящие в глубь даньчжинской земли. Пахло смолой, тиной, сопревшей хвоей. Пахло жизнью. Анри растворился в ней бесследно. Его скрюченное затвердевшее тело уже вонзилось в грубые пласты грубыми сапогами и острым плечом…

Грохот выстрелов вытолкнул меня из могилы. Монстр и вдова торопливо стреляли по зарослям из карабинов, а Билли сидел у их ног, зажав ладонями уши.

От близких кустов взлетали клочья листвы и куски древесины, визг рикошета пронизывал все звуки. Монстр прекратил пальбу и ткнул Билли ногой в спину.

– Забери у него нож. Еще порежется.

И тут я обнаружил, что в нашей компании не хватает еще одного – мексиканца. Билли, озираясь, подбежал ко мне, вывернул из моей руки нож. Губы его тряслись.