Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Как это? – не понял генерал.

– Интересно, – согласился вдруг Мзареулов. – И что тогда?

– Ну, из этого допущения есть немало следствий, но сейчас об этом рано говорить. В общем, я пока только о постоянной связи. И если принять эту идею, тогда получается, что эти ослабленные сигналы следует достраивать, проявлять их… Вроде как комп. Программы достраивают нечеткие фотки, делая их почти цифровыми по качеству. Примерно так, да.

Повисло нервное, напряженное молчание. Ромку все-таки выслушали, но руководству следовало это переварить.

– Понадобится хорошее оборудование, – сказала вдруг Келлерман. – В вашей школе такого нет, придется выходить на крупное финансовое начальство.

– На организационное – тоже, и даже в первую очередь, – поправил ее генерал.

– Оборудование достанем, – Мзареулов сделал еще одну пометку.

– И еще, очень важно, нужно оружие какое-нибудь для самообороны… – Ромка частил теперь, боялся не успеть, ведь его уже выслушали и, кажется, согласились, а значит, скоро перестанут слушать и понимать, в любом случае – перестанут правильно реагировать.

Так и вышло. Генерал веско произнес:

– Над этим работают, Вересаев. Мы уже получили довольно неплохие испульсные орудия, прямо со склада, энергии у каждого ствола будет на двадцать выстрелов. Даже нашли место для аккумуляторов в ваших антигравах, вот только управление… Сделаем через джойстик, как в компьютерных стрелялках, математики пишут программы, и осталось работы на неделю, не больше.

– Куда решили их поставить, – спросил Мзареулов, – вверху диска или под днище?

– Кто будет стрелять с этого джойстика? – невпопад спросил Ромка.

– Управление огнем решено поставить командиру, – отозвался Желобов. – А с размещением… Один ствол, полегче, пристроим сверху, тяжелое орудие – внизу. Можно будет ворочать стволами по обеим полусферам, нижней и верхней. – Он чуть заметно перевел дыхание. – Вот только не очень у нас получается с наводкой, не можем добиться такой же скорости, как на автоматических танках. Нужно бы сервомоторы помощнее, да только для них и питания маловато, и тяжелой вся система становится.

– Командиру в этих полетах и так много работы достается, – произнес Роман с явным сомнением. – Лучше бы новому члену экипажа, наблюдателю, то есть диффузору, который будет следить за обстановкой, и руки у него свободные. – Он подумал еще. – Да и это существо, если оно действительно живое, первым заметит именно диффузор, вот как заметил Янек Врубель.

– Спорить не будем, – веско произнес генерал с явным неудовольствием.

Но всем стало ясно, что в принципе он согласился. И на том спасибо, решил Ромка.

7

Янеку было неприятно смотреть на Наташечку, как он называл ее на свой, польский манер, впрочем, частенько теперь величал ее, как все остальные, – Виноградкой. И не то чтобы она слишком стеснялась своей наготы, но… Она держалась чересчур спокойно, когда они все вместе были вынуждены по распоряжению неких чрезмерно умных психологов плескаться под душем. Нет, с тем, что такое телесное обнажение действительно что-то меняло в их отношениях, он не спорил. Но замечал, насколько Наташа каменела от этого приказного стриптиза, будто бы отдавала себя на поругание, когда так вот раздевалась.

Он даже подумывал, что так же, наверное, ведут себя сильные женщины, когда попадают в ситуацию насилия, когда они отдаляются даже от себя самих… И видеть эту окаменелость, это ее состояние – действительно, едва ли не изнасилования, по крайней мере с некоторыми психологическими признаками, – было мучительно.

Да и потом, когда приходилось тащиться по коридорам едва ли не триста шагов, а потом еще оказываться под взглядами группы техподдержки сверху, с балкончика, забранного широкими прозрачными стеклами, где размещалась вся аппаратура, которую обслуживали технари, тоже было непросто в комбезах из реденькой сетки, с поясами гигиены на бедрах, с ужасным ощущением паутины на всей коже… Впрочем, кто-то из медиков говорил, что это у него от чрезмерной психологической разболтанности, что чувствительность кожи у него не выше, чем у других, просто он так негативно себя настраивает.

Да еще отвратно хлюпали на ногах бахилы, в которых они вышли из душа, чтобы пройти по отнюдь не стерильному полу. К тому же у их четырехлепесткового антиграва крутился как бы шеф – Роман Вересаев. А если не совсем шеф, то по крайней мере какой-то начальник, и ведь не сказать, что просто командир группы техподдержки, он принимал участие в каких-то сложных совещаниях, общался с высокими шишками, и к нему прислушивались… Это Янек знал точно.

А вообще-то все здесь, в этой русской Северо-Уральской школе антигравиторов, было не так, как полагалось, как он знал по рассказам курсантов из других школ. И занимались тут чем-то совсем иным, поговаривали, что ходили в какую-то неизведанную часть мира, но это было не так важно. А важно было, что их тренировали совсем иначе, чем полагалось по инструкциям, которые Янек вызубрил назубок. Но у этих русских все было неправильно, не зря же они и были русскими.

Когда Янек узнал, что его направляют сюда, и когда ему ментопрограммированием загрузили в голову русский язык, чтобы он не мучился при общении, это вот ощущение русскости стало для него совсем трудным. Его-то с детства учили, что эти самые чрезмерно восточные славяне всегда были историческими врагами, да и сейчас просто прикидываются славянами, что у них и кровь так разбавлена по-настоящему восточными нашествиями, что и гены уже другие, не вполне европейские. А еще язык… Он показался Яну чрезмерно похожим на польский. Но было в нем еще что-то другое, и не сказать что просто чужое, но все же какое-то слишком сложное, малопонятное для него, как бы он ни старался…

А этот Вересаев постоял, поджидая их, потом окинул каждого сложным взглядом, даже Виноградову, и как-то устало, со скрытым напряжением, сказал:

– Вот, братцы-кролики, вооружение у вас теперь лучшее, какое на эту вот штуковину, – он похлопал диск антиграва по боку, – можно поставить. И герметизация у вас не хуже, чем у боевых космических аппаратов. Раньше-то герметичности не хватало, зато теперь может выдержать даже дальние походы.

– Шеф! – Наташа развернулась к нему боком, как бы защищаясь от разглядывания. – Перед запуском в космос полагаются всякие ритуалы и мужественные речи, а нас очень уж обыденно выстреливают. В чем дело?

– Наверное, в том, что в вашем мужестве никто не сомневается, – усмехнулся Вересаев. – Ведь речи говорят, главным образом, для психонакачки, а вы в ней не нуждаетесь. Вас и так уже накачали всем, что может понадобиться… Просто слушайте себя и друг друга, внимательно осматривайтесь по сторонам, и все получится.

– Однажды уже получилось, – отозвался их разгонщик, порядком татуированный по всему телу Насыров. – Почему же сейчас появились сомнения, начальник?

– Сейчас у вас задача потруднее. Туда уже не только требуется нырнуть, а походить там, оглядеться. – Поймав выразительно-раздраженный взгляд их командира Катр-Бра, Вересаев заторопился: – Все, идите, удачи вам.

Они забрались каждый на свое место, сбросив бахилы, перед тем как ступить на лепесток, опущенный на пол зала пандусом. В этой внутренней поверхности сделали даже уступы, чтобы шагать было сподручно… Янека смешило это слово, но все же он вынужден был признать, что программа русского языка действовала в его голове неплохо, затруднений при общении почти не было. Вернее, так: если не считать психологоповеденческих затруднений, их не было вовсе. Но с этим он надеялся когда-нибудь справиться.

Антиграв вобрал их в себя, разом объединив и сделав из них что-то общее, едва ли не прислуживающее этой машине, и только ей, а вот приборы и устройства наблюдения остались сбоку, внешним каким-то огромным, следящим, но не способным вмешаться в их действия, добавлением к миру. Катр-Бра провел обычную процедуру установления связи с башней, вернее, с постом техподдержки, хотя Блез вегда называл ее башней, как настоящий антигравитор.

8
{"b":"183410","o":1}