Давид
Обратного адреса не было ни в письме, ни на конверте…
Л.З. моментально пришел в бешенство.
Это, конечно, не бериевские штучки, а жидовские вы-пендроны. Их разведка уже работает в Москве и в Киеве. Вместо того чтобы черт знает чем заниматься и вылавливать на улицах комсомольские задницы, вылавливал бы, бандюга, израильских шпионов… Наглая акция… Подсунуть политическое послание министру Госконтроля… В любом случае этого нельзя утаивать. Я не идиот, к вашему сведению.
На следующий день он позвонил Поскребышеву и попросил приема у Сталина по важнейшему государственному делу, не терпящему отлагательств.
Сталин принял Л.З. Вождь был в не худшем из своих настроений. Спросил с юморком:
– Как контролируем?
– Тыл за время войны порядочно разложился, Иосиф Виссарионович. Но мы приведем его в порядок. Контролируем всех сверху донизу.
– Это ошибочный метод. Контролируйте снизу доверху, и чем ближе к нашим руководящим верхам на местах, тем будьте осторожней. Мы можем расстрелять десяток директоров баз и магазинов, но мы не можем расстрелять даже одного секретаря райкома или обкома. Кадры решают все. Повышайте диалектичность своего мышления. Критика нужна трудящимся массам, а номенклатурное руководство может обойтись одной самокритикой.
– Ваше указание облегчает и одновременно усиливает нашу работу, Иосиф Виссарионович. Диалектика – великое дело.
– Я надеюсь, что ты напросился на прием не для этого исторического сообщения?
Л.З. быстро доложил о найденном в папке письме. Протянул его вождю. Вождь, продолжая похаживать, прочитал проклятое послание двоюродного братца… мать бы его так… сволочь…
– Что ты думаешь об этом политическом документе?! И был ли ты ранее в переписке с родственником, находящемся за границей?
– Никогда. Я ничего не слышал о нем с 1913 года.
– Проверим. Переходи к делу.
– Я считаю, Иосиф Виссарионович, что создание еврейского социал-демократического государства было бы опасной исторической ошибкой. Я не силен во внешнеполитических проблемах, но так называемые социалисты сделают все, чтобы скомпрометировать наше колхозное строительство. Кроме того, легко предсказуемы размеры влияния на умы миллионов советских евреев сионистских пропагандистских штучек. После Освенцима, как вы знаете, кое в ком усилились религиозно-националистические настроеньица… Зачем нам брожение среди евреев-интеллигентов, ученых, конструкторов, артистов, композиторов, инженеров и скульпторов?
– Ты хочешь сказать, что сколько волка ни корми, он все в лес смотрит?
– Совершенно верно.
– Министр Госконтроля СССР не должен забывать, что наша страна находится на первом месте в мире по запасам древесины. Мы сможем удовлетворить лесные аппетиты многих миллионов волков вместе взятых. – До Л.З. тогда не дошел истинный смысл тихо и несколько шутливо произнесенной Сталиным фразы… Вождь продолжал: – Я правильно сделал, что не поручил тебе заниматься ближневосточным регионом. Ты бы обосрался там почище, чем в Крыму. Даже у Львов могут быть куриные мозги. Государство Израиль – дело, решенное советской властью, то есть историей. Мы проголосуем за него в проститутской ООН.
Все это припомнилось Л.З. за комбинированием листочков с фамилиями высших сановных лиц государства. Окончательно остановившись на Хрущеве и Маленкове, он порвал листочки, бросил их в унитаз и смело спустил воду…
Наконец снизу позвонила лифтерша-лейтенант Сидорова. Л.З. распорядился пропустить к нему работников мед-службы с инструментарием.
Сухо – для прослушивателей – поприветствовав медицину, Лев Захарович стиснул обеих, неслышно чмокнул в щечку Версту, хлопнул с задержкой и поглаживанием по попке Верлену.
Знаками же дал понять, что первым делом – айда в кроватку, а уж там хватит времени для потайного трепа и волнующих утех ответственной плоти.
При этом и Л.З., и Верлена с Верстой, будучи особами весьма натренированными в конспиративном общении, ухитрялись высказывать различные мнения интимного характера исключительно жестами, а на словах держались в строгих рамках разговора на медицинские наболевшие темы.
Например, Л.З. одною рукою уже лез под белый халатик к Версте, успев запустить другую под бретельку лифчика Верлены, а сам с ворчливостью изможденного хворями хроника, хмуро жаловался на боли в предсердии, упрямый запор, тухлые отрыжки и бессонницу.
Дамочки же, умело воздерживаясь от предварительных стонов, страстных вздохов и шумных ахов, профессионально успокаивали обследуемого: «Ну что вы? Последняя мокрота менее тревожна…», «Кровь могла бы быть лучше, зато моча начинает мне нравиться, а в кале не найдено на этот раз мелены…»
Продолжая что-то сообщать Л.З. о результатах последних анализов, Верлена и Верста начали раздеваться и дали понять, что желают облачиться сегодня в платья фрейлин французского двора двухсотлетней давности.
Подмигнув подружкам и сделав плебейскую гримасу, Л.З. широким жестом распахнул дверцы огромного гардероба. При этом он грустно сказал:
– Не знаю, куда себя девать без работы… Привык быть с людьми… Самое страшное для коммуниста – бездействие… Не напартачили ли врачи-убийцы что-нибудь с моим здоровьем?
Дамочки, отвечая без подозрительной задержки, помогали друг другу напяливать парчу, шелка и немыслимые кружева на раскормленные в кремлевско-больничной столовке зады и крупы.
Л.З., повинуясь настойчивым жестам опытных лицедеек, тоже принялся облачаться в костюм испанского вельможи.
От натягивания на ноги и ляжки лосин, так и шибающих в носопырку нафталином и смрадной затхлостью, Л.З. отказался.
– Теперь, Лев Захарович, попробуйте отхаркнуть в баночку мокроту, – сказала Верста.
– Вы опять не приготовили мочу и кал, озорник, – как бы вспылила Вердена.
– При запоре очень трудно мочиться, – скорбно и строго заметил больной.
– Нам придется поставить вам клизму, товарищ Мехлис.
– Но сначала отхаркайтесь.
– Кха… кха… гррхм… кха, – натужно захрипел Л.З. и, продолжая эдак похаркивать, повел изнемогающих от жеманного миманса двойняшек к невообразимо огромной кроватке.
Он буквально утопал в лиловом, расшитом золотом камзоле, голова его выглядывала из пышного жабо, словно из великосветского заснеженного окопчика, но был он босиком и в выцветших серо-сиреневых трикотажных кальсонах, уродливо и жалко, то есть исключительно по-советски, оттопыренных на коленках.
Л.З. распахнул неоглядное, рыжее лисье одеяло, приглашая дам к принятию первоначальных положений.
Слова при этом произносились всеми лицами все того же медицинского характера.
– Очень трудно мочиться.
– Вы расслабьтесь… Не затягивайте яички в мошонку. Вы же не в воду лезете, Лев Захарович. Поднесите пузырек ближе к члену.
– А мы отвернемся. Зря вы нас стесняетесь…
Л.З. давно привык быть в таких ситуациях звукооператором-любителем. Он высоко поднял чайник с заваркой, и струйка потекла в стакан с хорошо знакомым всему слышащему человечеству журчанием.
Верста уже завалилась во всем облачении в кроватку.
– Теперь сделаем массаж брюшного пресса и кишеч ника для стимулирования калоотделения, – сказала Верлена. Потирая для пущего звукового эффекта ладони, она бросилась на взбитую перину. Посередке оставили место для Л.З., который, похаркивая и кряхтя, как мы все временами кряхтим в сортирах, подумал с философским ожесточением: «А на хрена мне, спрашивается, вся эта ебаная советская власть, если не бзднуть и пердануть измученной душе, как поется в опере “Князь Игорь”?»
Кстати, желание расспросить своих доверенных лиц, державших в руках наисекретнейшую информацию о состоянии здоровья Хозяина и всех членов политбюро, было сегодня, пожалуй, посильнее у Л.З. желания разнузданно побаловаться и сверхоригинально совокупиться, заглядывая в служебный перевод индийского трактата о любви со спецрисунками Кукрыниксов.
Пышно разодетым дамочкам не очень-то удобно было валяться в кроватке. Л.З. натянул на них и на себя, разумеется, почти невесомое лисье одеяльце и шепотом спросил:
