Когда не осталось сомнений, что горцы ушли, он, что было делом нелегким, спустился в провал. Там он нашел тело Дона. Дон был мертв. Но они не тронули его… С Самером произошло иначе. Тот не мог не заметить выстрелов Эккли и вернулся в сторожку, где его уже поджидали. Горцы искромсали его ножами…

Но, продолжал Эккли, дело в том, что он осмотрел труп одного из застреленных им.

Эккли пристально поглядел на меня.

— На нем была форма, — сказал он, — а в кармане я нашел вот это. Вы можете прочесть?

Он протянул мне сложенную вдвое карточку из плотной бумаги. Отпечатана она была на немецком. Текст гласил, что это удостоверение выдано «такому-то, уроженцу Фисиджи, в том, что он принял присягу на верность кайзеру и т. д. и что, пройдя специальное обучение, назначается офицером полицейского подразделения Е.И.В., расквартированного в Фисиджи для защиты границы, и уполномочен производить задержание нарушителей». Под текстом удостоверения стояла подпись немецкого офицера — командира специального подразделения полицейских сил в протекторате Собо.

— Так я и думал, — сказал Эккли. — А значит, набеги производят как раз их патрули, и гарнизоны необходимо поставить снова. Я немедленно собираюсь известить об этом лорда Дорна, он сейчас в столице. Вы не поедете со мной?

Я согласился, мне этого действительно хотелось. Вдвоем мы могли нарисовать полную картину происшедшего в ущелье Ваба, чего не сумел бы сделать один человек, могли заверить, что с нашей стороны агрессивных действий предпринято не было и в обоих случаях горцы открыли огонь первыми. Эккли предстояло рассказать об убитых им горцах, мне — о том, как застрелили Дона.

Мы условились выехать назавтра.

Когда Эккли ушел, я почувствовал, что совершенно без сил, а когда попробовал встать — не смог.

Следующими навестили меня Эк и Атт. Они уже вовсю наводили порядок в доме. Казалось, отчаяние им неведомо. Потери скота, по их словам, оказались не столь велики: часть стада не успела вернуться с пастбища, и ее просто не нашли. Соседи пообещали освежевать туши, так что и кожи не пропадут.

— На время мы сможем всех обеспечить мясом, — сказал Эк, — а в другой раз они нам помогут.

Сена тоже сгорело немного.

Основное, что их беспокоило, — крыша сарая, но сейчас, весной, соседи наперебой предлагали им пособить в починке.

— Никого в беде не оставим, — продолжал он. — Дазенам досталось еще больше, чем нам. Но вот уж кто и в самом деле пострадал, так это Наттана. Глядя на ее мастерскую, сердце разрывается. Там уже ничего не поправишь.

— Что же теперь с ней делать? — спросил Атт.

Эк вздохнул:

— Лучше ей перебраться в Нижнюю. У отца сердце не камень. Когда он все узнает, не прогонит же он ее. Такие встряски ему на пользу. А вы что скажете, Ланг?

— Завтра я еду в Город, — ответил я и рассказал о том, что мы решили с Эккли. — Он уверен, что гарнизоны восстановят.

— Мы все так думаем.

— В таком случае я уже не буду нужен на перевале и смогу переехать куда-нибудь в другое место, если, конечно, вам не понадобится моя помощь.

— Да мы и сами управимся, но если вы уедете — жаль.

— Не уверен, — сказал я, — по крайней мере пока Наттана здесь… ведь все-таки вы боитесь, что мы с ней можем пожениться.

— Это вам решать.

— Если у вас есть свое мнение — скажите.

— Что я могу вам сказать? Не мое дело.

— Да… и все же, мне кажется, вы не хотели бы этого.

— Не хотел бы, — сказал Эк, покраснев. — Она будет так расстроена.

Он умолк. Последние его слова прозвучали непонятно.

— Вы хотите сказать, что теперь, когда у нее больше нет мастерской, она может и согласиться?

— Дело в том… вы спасли ее от горцев.

Я поднял голову и внимательно посмотрел на Эка. Это была правда, и, казалось, мне снова дается возможность, но это не могло послужить причиной менять принятое нами решение. Да, я жадно, отчаянно, страстно желал ее в этой самой комнате, но я уже лишь отчасти был тем, кем был тогда… И все же соблазн повторить предложение оставался.

— И вот еще что, — нарушил мои мысли Эк. — У нее появилась возможность вернуться домой. Если вы не поженитесь, там ей будет лучше.

— Даже если отец станет держать ее в черном теле — из-за меня?

— Я за этим пригляжу, — сказал Эк. — Я знаю, как к нему подойти.

Мысли мои начинали путаться.

— Видимо, лучше, если она переберется в Нижнюю усадьбу, — сказал я.

— Я тоже так думаю. Но если вы с ней захотите остаться здесь, пока вы не вернетесь домой, я буду рад. Ведь вам с Наттаной больше негде жить…

— Нет! — ответил я. — Дайте ей возможность вернуться.

— Отлично! Думаю, она и сама так решит. А пока, на время, останется здесь. Недели через две я поеду за скотом и увижу отца. Так что, если она захочет…

На том мы и расстались.

Пока Эк говорил, Атт прибирался в комнате, и теперь в ней снова стало уютно.

Я с усилием приподнялся и сел: все кругом заволокло белой пеленой, предметы медленно закружились, но через мгновенье все стало на свои места. Сквозь открытое окно мне была видна освещенная закатом дорога вниз, в долину, — та же, по которой при лунном свете мы бежали из усадьбы. В промежутке был сон. И хотя сон должен был бы восстановить мои силы, я по-прежнему чувствовал себя слабым. В ушах все еще стояли звуки выстрелов. Голова была слишком тяжелой, чтобы оторвать ее от подушки, но слишком легкой и пустой, чтобы думать. Мне уже случалось переживать чувство одиночества в этой стране, но никогда еще оно не было таким острым.

Сейчас передо мной стояла задача — за двенадцать часов набраться сил, которых бы хватило на четыре дня в седле. Человек, перевязывавший мою царапину, сказал, что я потерял довольно много крови. Потерю, крови можно было возместить едой. Я впервые почувствовал, что голоден.

Братья как раз успели состряпать ужин, и Атт принес его мне наверх. Очень осторожно я снова сел и, подождав, пока голова перестанет кружиться, заставил себя приняться за еду. На этот раз я чувствовал тяжкую неловкость, доставляя обитателям усадьбы излишние хлопоты.

Атт что-то искал в комнате, и я спросил, что он ищет.

— Дорна и ее люди оставили много своих вещей. Хочу их все собрать. Дорна жила как раз в этой комнате.

Он вытащил из-под кровати старую коричневую сандалию, но больше ничего не было.

— Если это все, — сказал Атт, — она молодец. Стеллина чуть не половину вещей бросила… Эттера прихватила самое необходимое, а вот Наттана уехала как была.

— Но я видел у нее большой сверток.

— Может, чей-нибудь еще?

— Ну а вы с Эком, что вы взяли?

— Мы-то?.. Да мы все оставили.

Он вышел, прихватив сандалию Дорны, а как бы мне хотелось, чтобы он оставил ее — может быть, тогда мне было бы не так одиноко…

На следующее утро я уже чувствовал себя значительно окрепшим. Эк потуже перевязал мне рану, после чего они с Аттом оседлали лошадь, чтобы мне не пришлось лишний раз напрягаться.

Настало время ехать.

Мне страшно не хотелось оставлять братьев сейчас, когда у них было по горло забот, но они сказали, что, во-первых, скоро вернутся Эттера с Наттаной да и соседи помогут.

— Обязательно навестите нас, прежде чем поедете домой… А после столицы куда собираетесь?

Я и сам не знал и ответил, что напишу им, и Наттане тоже.

Так многое осталось несказанным, что мы невольно умолкли. Мы поблагодарили друг друга, и я покинул Верхнюю усадьбу.

В качестве спутника Эккли сильно отличался от того, каким он был, когда командовал нами на перевале, но по-прежнему все внимание его занимали сиюминутные дела, и он непрестанно возвращался к тому, что мы будем говорить лорду Дорну.

Мы ехали медленно, боясь потревожить мою рану, которая, как мы надеялись, заживет почти окончательно через пару дней; на сегодня же нашей целью было добраться к ночи до постоялого двора в ущелье Мора.

За взрослой рассудительностью и серьезностью в моем спутнике крылось что-то мальчишески бесхитростное. Мы успели сдружиться, и вдруг мне пришло в голову, уж не тот ли это мужчина, о котором рассказывала Наттана… Ее будущее беспокоило меня. Многое из того, что она говорила в последние дни, давало к этому повод.