Эта черная грация и представляла теперь предмет торга между Томом и Тумбой, и оба были так поглощены этим животрепещущим и важным вопросом, что не заметили, как Белая Борода подошел к ним настолько близко, что мог слышать каждое слово.

— Нет, — говорила старая негритянка, — за жену у балубов платят оружием, а так как мне оружие не нужно, то ты должен дать мне пять аршин материи и пестрый платок. Таков обычай у балубов, и я не отступлю от него.

— У меня только четыре аршина, Тумба! — отвечал с отчаянием Том, имевший самый жалкий вид.

— Тогда приходи в другой раз, когда заработаешь пятый аршин! — безжалостно возразила негритянка, твердо стоявшая на своем материнском праве.

— Но, Тумба, — вскричал Том, — ведь Галула хочет быть моей женой!

— Она мне дочь, — решительно заявила старуха, — и кто хочет взять ее себе в жены, тот должен исполнить то, чего требует обычай балубов. Это последнее мое слово, Том: пять аршин, а также не забудь и про пестрый платок!

— Том! — раздался вдруг голос Белой Бороды.

Молодой человек вздрогнул от неожиданности и подошел к своему хозяину, между тем как старуха быстро исчезла.

— Пойдем со мной, мне надо поговорить с тобой! — продолжал Белая Борода, удаляясь от жилья. — Что значил этот торг между тобой и Тумбой?

Том был застигнут врасплох и хотя и не мог покраснеть от смущения, но цвет его кожи стал на несколько тонов темнее; он молчал.

— Том! — мягко сказал Белая Борода. — Ты христианин. Разве ты так скоро забыл то, чему тебя учили? Неужели ты хочешь покупать себе жену, как какой-нибудь язычник?

— Поговорите вы с ней, господин! — вскричал Том, ободренный его ласковым тоном. — Поговорите с ней. Эта женщина твердо стоит за права балубов и слышать не хочет ни о каких уступках. Девушка же думает иначе и хочет после поехать со мной в миссию. Но раньше должен же я ее купить, потому что иначе кто-нибудь другой даст Тумбе пять аршин материи и цветной платок и по праву балубов отнимет у меня девушку!

— Ты не станешь ее покупать! — возразил твердо Белая Борода. — Представь Тумбе все доводы, которым тебя учили когда-то в миссионерской школе. Ведь ты же хорошо умеешь читать и писать, ты образованный молодой человек, Том, и сумеешь убедить негритянку, тем более, что она мать любимой тобою девушки.

— Да, Галула думает так же, как и мы, — сказал Том. — Но старая Тумба уж чересчур стара и не хочет учиться ничему новому!

— Ну, что ж, сделай еще пробу; если же тебе все-таки не удастся убедить ее, то пошли ее ко мне, и я поговорю с ней по душе.

Белая Борода замолк, потому что мимо них быстро промелькнула какая-то черная фигура и скрылась в темноте: то была Галула, которая бежала от общества людей, чтобы излить наедине свое первое горе. Около костра осталась одна только Тумба.

Белая Борода едва заметно улыбнулся. Положение дела было не из очень опасных и с помощью какого-нибудь одного аршина материи и пестрого цветного платка можно было в одну минуту исправить его. Он мог бы сейчас же положить конец печальным недоразумениям, возникшим между суеверной негритянкой и Томом, но не сделал этого: он предвидел с особой радостью, что Тому удастся ввести среди балубов новые понятия о женитьбе и сделать их когда-нибудь христианами. Сама судьба предназначила Тома для того, чтобы пробить первую брешь в суевериях старой Тумбы, которых она так твердо придерживалась. Белая Борода знал хорошо своего Тома, знал его энергию и силу убеждения: он всегда доводил до конца раз намеченное им дело. Кроме того, он гораздо лучше, чем Белая Борода, умел объясняться с неграми, и те скорее и легче понимали его: он сам был негр и потому умел находить такие слова, которые шли прямо в душу чернокожих и могли расстроить их сердца. Ведь не подлежит никакому сомнению, что и чернокожие способны испытывать точно такую же ненависть и любовь, радость и горе, как и мы. Но пока суровая судьба послала им в этой обширной части света очень печальный жребий, в котором было гораздо больше страдания и горя, чем радости. Правда, уже несколько лет, как просвещение проникло и в эту темную страну, озарив ее своим светом, но по пятам великих путешественников и ученых пробрались также и жестокие торговцы невольниками, поколебавшие нравственность негров и сделавшие то, что цивилизация в той форме, в которой была занесена к ним, не только не принесла им никакого счастья, но послужила источником страданий. Таким образом положение дел в этой части Африки требовало еще больших перемен. В Европе стали раздаваться уже голоса против бесчеловечных притеснителей черной расы, и Белая Борода, уже раньше рисковавший своей жизнью при открытии новых стран в этой части света, перебрался теперь в самое ее сердце, чтобы — насколько позволят ему силы — мешать вторжению с востока на берега Конго бесчеловечных торговцев невольниками. Правда, он не вел с собой войска: он рассчитывал на отряды, которые выставят местные жители, когда узнают от него о приближавшейся к ним опасности со стороны арабов. Всего только шестьдесят арабов наводили панический ужас на всю восточную Африку от Занзибара вплоть до Конго! Понятно, что даже один европеец, если бы он стал мужественно и упорно сопротивляться им, мог бы многое сделать. В это Белая Борода твердо верил и потому-то и вернулся снова в эту часть Африки — на этот раз с радостной уверенностью в душе, что его благому примеру последуют вскоре и другие. Он был не просто искателем приключений, а являлся в роли борца за человеческие права, поставившего себе главной целью жизни то, чтобы рабство, этот ужасный позор, от которого не свободно еще и наше столетие, было наконец уничтожено. Для достижения этой цели ему нужна была помощь и содействие самих негров, почему он и искал среди них верных и хороших людей, на которых можно было бы совершенно положиться. Это было, конечно, нелегко, но Том и маленькая группа балубов принадлежали к лучшим из его помощников. Вот почему он так радовался тому, что Том из-за любви к Галуле должен был сделаться учителем племени балуба.

Белая Борода глядел с вершины высокого холма в темную даль. На западе виднелось зарево пожара, и вся степь в той стороне охвачена была пламенем. В огненном море выделялись темными островками только маленькие рощицы. Он думал о том, что завтра на этом месте, где он теперь стоял, будет голая и мертвая черная степь, но первый же дождь снова пробудит в ней жизнь, и она весело зазеленеет, зацветет и будет приносить плоды. Вот на такую-то выжженную и обнаженную степь походили, по его мнению, и чернокожие уроженцы Африки, в которых также дремал еще пока зародыш всяких хороших качеств; надо было только суметь пробудить его к жизни, и тогда бы он развернулся, пышно зацвел и принес золотые плоды всяких добродетелей и труда на пользу всей стране и самим неграм, ведущим до сих пор такое жалкое существование.

Караван проходил через пустынное, голое место. Трава здесь была вся выжжена и черные обуглившиеся стебли ее торчали из земли, готовые сломаться от малейшего прикосновения к ним. Восточный ветер усилился и по временам порывисто налетал и крутил вихрем пепел, который окутывал караван целым облаком.

Белая Борода уехал, как и раньше, во главе своего каравана. Вдали виднелись дремучие, темные леса, указывая то направление, по которому протекала река Моари. Там белый надеялся найти деревни, а в них съестные припасы, в которых он и его спутники давно уже нуждались: в голой степи не видно было никаких признаков животных. Вдруг позади него раздались громкие удивленные крики. Он обернулся и глазам его представилось странное и мрачное зрелище.

Слева от каравана поднимались высокие воронкообразные столбы; вытягиваясь все более и более вверх, утончаясь и вырастая на глазах у удивленных зрителей, они бежали, точно привидения исполинской величины, по черной земле, кружась в каком-то диком танце и быстро уносясь вдаль. Все остановились и смотрели на эти странные столбы из золы, которые поднял здесь вихрь, подобно тому, как в пустыне поднимаются исполинские песчаные столбы. Черные колонны, казалось, хотели окружить караван широким кольцом; они то низко-низко нагибались к самой земле, чтобы затем с новой силой выпрямиться и помчаться дальше, то расширялись в большие воронки, а спустя несколько мгновений снова вытягивались к самому небу. Несколько минут длился этот дикий таинственный танец, особенно неприятно выглядевший среди безоблачного голубого неба и яркого солнечного света. Затем ветер вдруг сразу стих, и черные великаны беспомощно опустились на землю, исчезнув без следов, как мрачные тени.