Иногда выдавались и свободные вечера, вполне подходящие для общения… впрочем, никто из бывших узников в подробностях о себе не рассказывал, даже неудержимый на язык Сильвио Головешка — тот больше предпочитал говорить «про баб», и даже как-то ночью пытался пробраться на левый борт, подкатить к какой-нибудь женщине — да был пойман бдительным вахтенным и едва не выброшен за борт, хорошо, капитан находился в относительно недурном расположении духа — несостоявшийся прелюбодей отделался лишь парой пинков и зуботычин. Повезло, могли ведь дать и плетей… или выбросить за борт — запросто.

— Эх, — переживал Головешка. — Такие там девки есть, ах! Особенно одна — кучерявенькая. Аньеза, я слышал, так ее зовут, кажется.

— Аньеза? Да ведь ей лет тринадцать, не больше, — Громов укоризненно покачал головой и стал смотреть в море.

— Так я и говорю! — Сильвио хлопнул себя по ляжкам. — В самом соку девочка! Ах, кто-то ее здесь опробует, клянусь всеми святыми… И этот кто-то, увы, явно буду не я. И не ты, Пташка! Сказать вам — кто?

— Не думаю, чтоб они вот так вот навалились на поселенцев, — покачал головой белобрысый Рамон. — Это мы почти каторжники, а за поселенцев могут и спросить.

Головешка неожиданно расхохотался:

— Ой, не смеши, Рамон! Спросят за них, как же. За эту-то нищету? Подожди-и-ите, сейчас наши черти наедятся негритяночками… И захотят девочек посветлее! Непременно захотят, попомните мои слова. Ну что ты так смотришь, Пташка?

— Думаю, — вздохнув, подросток грустно посмотрел в небо своими большими серовато-зелеными глазами, обрамленными такой густоты ресницами, от каких не отказалась бы ни одна дама.

Тонкий нос, приятное, чуть вытянутое лицо, каштановые волнистые волосы… действительно Пташка.

— О! — баламут Головешка со смехом хлопнул Мартина по плечу. — Да ты у нас и думать умеешь? И о чем же ты мыслишь, наш ученейший друг? О той девчонке? Что краснеешь? Ага! Угадал!

— Да нет, — смущенно потупился юноша. — Просто… Вот подумалось вдруг — а что нас в этом Чарльстоне ждет?

— Да ничего хорошего! — невесело рассмеялся прислушивавшийся к разговору Рамон. — Это тебе всякий скажет. Вот как здесь мы вкалываем, так и там будем. За просто так кормить не будут, ага.

Все замолчали — внезапно поднятая Пташкой тема волновала каждого, правда, вот обсудить ее пока не было времени…

— Я слышал, в колониях, таких, как мы, первым делом заковывают в колодки, — помолчав, тихо промолвил Сильвио. — И заставляют работать за миску похлебки, совсем как черных рабов.

— Правильно, — поковырявшись в носу, угрюмо согласился Рамон, которому остальные ссыльные тоже дали прозвище — Каменщик. — Потому что мы и есть рабы — только белые. Еще хорошо, что наш чертов капитан сэкономил на матросах, да за живым товаром зашел… Не было бы нужды в наших руках — где б мы сейчас были? Там же, где сейчас негры.

— Бедолаги, — покачал головой Мартин.

Головешка смачно сплюнул за борт:

— Нашел, кого пожалеть — обезьян черных. Себя лучше пожалей, чучело!

— Кто чучело? Я? — всегда скромный и даже какой-то забитый Пташка, похоже, обиделся — несдержанный на язык Сильвио достал и его.

— Чучело и есть — кто же еще-то? Негров пожалел, х-ха! И на девку ту, я видел, засматривался… что, понравилась? Моли Бога, чтоб после негритянок ее в капитанскую каюту пользовать повели, а не тебя, дурня!

— Что?!

Покраснев, юноша сжал кулаки и вскочил на ноги… что вызвало у Головешки лишь презрительную ухмылку… да он сбил бы с ног тщедушного паренька одним ударом, в чем сейчас ни капельки не сомневался.

Оп!

— А ну хватит! — Громов ловко перехватил занесенную для удара руку Сильвио. — Я сказал, хватит. Тоже мне еще, горячие эстонские парни.

— У-у-у, — скривился Головешка. — Пусти-и-и…

— Да отпущу — куда ж я денусь? Но только попробуйте мне, подеритесь! Всем ясно?

Повысив голос, Андрей по очереди посмотрел на каждого… и было в его взгляде что-то такое, что заставило обоих забияк притихнуть и усесться у борта.

— Вот и молодцы, — ухмыльнулся молодой человек.

Несостоявшиеся драчуны недовольно сопели, правда, даже Головешка говорить ничего не решался.

— Спите уже, — потянувшись и смачно зевнув, коротко бросил им Громов.

Смеркалось. В темно-синем небе повисла золотая луна, круглая, как сковородка. Над клотиком одна за другой вспыхивали звезды, вокруг стояла тишина, лишь время от времени гулко перекрикивались вахтенные, да с кормы доносились звуки очередной пьянки, впрочем, нынче на удивление быстро затихшие.

Андрей уже начинал засыпать, как вдруг почувствовал, как кто-то осторожно потряс его за плечо.

Громов распахнул веки, увидев рядом с собой Рамона Каменщика.

— Что тебе?

— Тсс! — Каменщик приложил палец к губам. — Поговорить бы… так, по-серьезному.

Андрей пожал плечами:

— Что ж — поговорим.

— Я вижу, ты умеешь держать людей в узде, точно — бывший вояка.

— Ну да, я этого и не скрывал.

Потянувшись, молодой человек несколько раз шумно выдохнул, прогоняя сон, — все же Рамон разбудил его не так просто. Что-то, как видно, хотел… поговорить… о чем?

Слава господу, Каменщик не стал ходить вокруг да около, а, понизив голос до шепота, сказал прямо:

— Думаю, нам в этом Чарльстоне совсем нечего делать. Как и в любых английских или голландских колониях.

— Согласен, — уловив мысль сотоварища, тут же кивнул бывший лейтенант. — Но… что ты предлагаешь? Захватить корабль? А ты умеешь им управлять?

— Нет… Но я полагаю, шкипера мы можем заставить. Просто пусть приведет судно в какую-нибудь спокойную гавань… испанскую или французскую. В общем, туда, где король Испании — Филипп, а не Карл.

— А-а-а, — Громов задумчиво почесал заросший щетиною подбородок. — Вот ты к чему… Мысль интересная. Только вот вопрос — как ее реализовать?

— Не спеша, — ухмыльнулся ночной собеседник. — Когда до Чарльстона останется не так уж и много… там же рядом — Флорида. А Флорида — испанская земля. Земля короля Филиппа. Там-то мы никакие не преступники, а наоборот — люди, пострадавшие от подлых прихвостней самозваного короля Карла!

Бывший лейтенант хмыкнул:

— Понимаю тебя. На каждого из нас у капитана Пинеды, вероятно, имеются бумаги… их следует сохранить.

— Не все! — поспешно возразил Каменщик. — Твои — да, Деревенщины Санчеса — тоже можно, а вот нас троих… я имею в виду себя да Головешку с Пташкой… Ты бы мог потом за нас поручиться — и все.

— Поня-атно!

В принципе, Громов давно уже догадывался, что среди его спутников «политических» нет. Обычные уголовники, приговоренные судом к ссылке и каторжным работам. Что ж — друзей по несчастью не выбирают, а Рамон говорил дело. О творившихся в колониях ужасах Андрей был наслышан немало, еще от приятеля своего капитана Педро, да и старый капрал Джонс тоже много чего порассказывал. Неведомый пока Чарльстон грозил ссыльным как минимум самым беспросветным рабством, а то и каторгой, непосильным для европейцев трудом на хлопковых плантациях Южной Каролины! Так что Каменщик все говорил верно.

— Но нас только пятеро, — напомнил Андрей. — А команда «Эулалии» — человек тридцать самых отъявленных негодяев, готовых на все.

— Двадцать семь, если точно.

Бывший лейтенант поднял вверх указательный палец:

— Вот видишь — двадцать семь!

— Да ведь и нас не пятеро, — неожиданно хохотнул собеседник. — Ты забыл о переселенцах! По крайней мере, десяток крепких мужчин, да еще женщины, подростки — они ведь тоже чего-то стоят. Тем более большую часть команды можно будет просто запереть в каютах — останутся только вахтенные.

Громов задумался — слишком уж рисковое дело предлагал сейчас Каменщик, однако альтернативы, похоже, не было: одно дело — горбиться на хлопковых полях в статусе осужденных на каторгу преступников, и совсем другое — поселиться в каком-нибудь тихом испанском городке на правах свободных людей, пострадавших от узурпатора Карла! В этом смысле Рамон абсолютно прав, тут и думать нечего, однако… слишком уж неравны силы. А поселенцы вряд ли станут помогать ссыльным, даже точно не станут — зачем им это надо-то?