Гоншон возвращается со своим патрулем.
Гоншон. Они опять здесь! Проклятье! Вот сволочь! Гонишь их в дверь — они лезут в окно! Так-то вы меня слушаетесь? Разве я не приказал вам разойтись по домам? (Хватает одного за шиворот.) Ты слышишь, что я сказал? Я тебя узнаю — ты уже был тут сегодня. Слушай! Мне это надоело! Я прикажу арестовать тебя. Я всех вас переарестую. Мы обязаны охранять порядок. Всякий гражданин, который шатается ночью без пропуска, считается подозрительным.
Гош (смеясь). Эта скотина собирается упрятать под арест весь народ.
Марат. Кто этот предатель, осмеливающийся уподоблять себя народу? По какому праву приказывает он Нации? Я узнаю этот мерзкий голос. Это толстяк с физиономией Силена, опухший от пороков, сочащийся распутством и наглостью. И этот спекулянт воображает, что он может командовать Революцией, как он командовал оргиями своего Пале-Рояля? Прочь отсюда! Или я немедленно арестую тебя именем народа-владыки!
Гоншон (бормочет). Я представитель власти, я избран Центральным комитетом.
Народ. Власть — это мы! Мы избрали Центральный комитет. Придется тебе повиноваться нам!
Марат (с напускной свирепостью, желая подшутить над перепуганным Гоншоном). Этому предателю нельзя верить: он стал на сторону народа, чтобы погубить нас. Гош хорошо сказал: если мы не будем настороже, нас задавят такие друзья. Я предлагаю, чтобы отличать своих от чужих, отрезать уши или по крайней мере большие пальцы рук всем уличенным приспешникам аристократии — это необходимая мера предосторожности.
Гоншон (в ужасе Гошу). Солдат! Ты здесь для того, чтобы оказывать поддержку закону...
Гош. Стань вон там: тебе ничего не сделают. А теперь иди вперед — мы последуем за тобой.
Гоншон. Вы последуете за мной? Куда это?
Народ. К Бастилии!
Гоншон. Что?
Гош. Ты не ослышался. Брать Бастилию. Вы ведь защищаете интересы народа, господа из буржуазной милиции? Значит, ваше место в первых рядах. Не стесняйтесь, проходите вперед! Как, ты недоволен? (Наклонясь к уху Гоншона.) Я знаю все твои проделки, голубчик, — ты в переписке с герцогом Орлеанским... Так вот — смирно!.. Марш вперед, — и знай: я буду глядеть за тобой в оба! Одно мое слово Марату, и... День еще не наступил, ты недурно будешь светить нам с верхушки вот этого фонаря.
Гоншон. Отпустите меня домой.
Гош. Нет! Либо мы тебя повесим, либо ты пойдешь с нами брать Бастилию. Выбирай!
Гоншон (поспешно). Брать Бастилию!
Гош. Ты — храбрец! А мы, жители предместья, не позволим, чтобы гора Святой Женевьевы раньше нас прошла в дамки. Ты думаешь, Сент-Антуан так и будет сидеть сложа руки, в то время как у Сен-Жака пошли в ход и кулаки и дубинки? Звоните в колокола, бейте в барабаны, сзывайте всех граждан! (К избирателям и депутатам.) Вы, граждане, следите за Ратушей, чтобы нам не всадили нож в спину! Зорко следите за буржуа! А мы пойдем заарканим зверя. (Показывает но Бастилию.)
Маленькая Жюли спустилась с матерью вниз. Они стоят на пороге дома. Чтобы лучше видеть, Жюли взобралась на каменную тумбу и умоляюще смотрит на Гоша. Гош замечает ее и улыбается.
А, малютка! Ты тоже хочешь идти с нами? Не сидится на месте?
Она протягивает к нему дрожащие ручки и молча кивает головой.
Хорошо, идем! (Поднимает ее и сажает к себе на плечо.)
Мать. Вы — сумасшедший! Оставьте ее! Разве можно тащить ребенка туда, где сражаются?
Гош. А разве не она нас туда послала? Она будет нашим знаменосцем.
Мать. Не отнимайте ее у меня!
Гош. Так идемте же с нами, мать! Сегодня никто не должен отсиживаться дома! Вылезайте, улитки, из раковин! Весь город выходит из своей тюрьмы! Никто не должен отставать! Это не армия, ведущая войну, это — восставший народ!
Мать. Верно! И уж если помирать — так всем вместе!
Гош. Помирать? Ну нет! Умирает лишь тот, кто ищет смерти!
Небо за домами и Бастилией начинает светлеть.
Урра! Зарождается день, новый день! Смотрите на зарю Свободы!
Жюли (молча улыбалась, сидя на плече у Гоша и держа пальчик во рту; вдруг она запевает тоненьким голоском народную песенку того времени).
Свобода! В этот день чудесный
Приди, наполни душу нам!
Гош (смеясь). Зачирикал наш воробышек.
Идемте же! Веселей! Навстречу солнцу!
Подхватывает песенку Жюли и устремляется вперед; вся масса народа приходит в движение и подхватывает песню Гоша и маленькой Жюли. У кого-то нашлась флейта, и ее резкие и пронзительные звуки аккомпанируют песне. С музыкой сливаются восторженные возгласы народа и все нарастающий звон колоколов; этот слитный гул служит фоном для следующей сцены. Гоншон и дрожащие от страха полицейские идут вместе со всеми, подталкиваемые насмехающейся над ними веселой толпой, среди которой Конта и Гюлен. Мужчины и женщины выходят из домов, присоединяются к народу, бегут вслед за шествием. Буря восторга. В то время как народ шумно удаляется со сцены, Демулен, который шел со всеми до кулис, поворачивает назад, быстро влезает на баррикаду, пробирается к окну Люсили и прижимается лицом к стеклу. До конца действия из-за сцены доносится шум толпы, звон колоколов, барабанный бой. Замешкавшиеся люди выбегают из своих домов, не обращая внимания на влюбленных.
Камилл (вполголоса). Люсиль!..
Окно тихонько открывается, Люсиль обнимает Камилла.
Люсиль. Камилл!..
Камилл. Ты все время была тут?
Люсиль. Тише!.. Рядом спят. А я спряталась и никуда не уходила. Я все слышала и все видела.
Камилл. Ты совсем не спала?
Люсиль. Как можно спать при таком невероятном шуме? Ах, Камилл! Как они превозносили тебя!
Камилл (довольный). Ты слышала?
Люсиль. Стены дрожали от их криков. А я только посмеивалась. Мне хотелось кричать вместе с ними. Но кричать я не могла, вот и начала дурачиться; влезла на стул и... Угадай, что я сделала?
Камилл. Как же я могу догадаться?
Люсиль. Догадайся, если ты меня любишь. Если ты ничего не почувствовал, значит, ты не любишь меня. Что я тебе посылала?
Камилл. Поцелуи.
Люсиль. Ты меня любишь! Ну конечно! Целые корзины поцелуев! Правда, некоторые мои поцелуи доставались тем, кто тебе аплодировал... Они такие хорошие, они так кричали! Как ты прославился, мой Камилл, за один день, за один только день! Еще на прошлой неделе никто, кроме твоей Люсили, не знал тебе цены... А сегодня весь народ...
Камилл. Слушай...
Слышен веселый, нестройный шум Парижа.
Люсиль. Все это... это ты вызвал к жизни все это... Всю эту чудесную кутерьму...
Камилл. Мне и самому не верится!..
Люсиль. И все это сделало твое красноречие! Как ты сумел? Мне рассказывали, что твои слова привели всех в неистовство. Как бы я хотела быть там!
Камилл. Не помню даже, что я говорил. Меня как бы подхватило и подняло над землей. Я слышал свой голос и видел свои жесты как будто со стороны. Все плакали, и я тоже плакал. Когда я кончил, они понесли меня на руках. В самом деле удивительный день!
Люсиль. О, ты великий человек! Ты — мой Патрю, мой Демосфен! И ты мог говорить перед целой толпой, и тысячи людей смотрели на тебя? И ты не смутился? Память не изменила тебе? И ты даже ни разу...
