Между тем чекисты в Ровно шли по следам Кирилла Сыголенко. Они выяснили, что в 1943 году полицейский участок в Дубровицах подвергся нападению партизан и был разгромлен. Но Сыголенко удалось спастись бегством. Позже его видели в Сарнах — там он служил оккупантам, но уже не в полиции, а в СД. Для изменника это было изрядным повышением. На этом след обрывался.
При очередном визите в Берлин Карл Ковальский был задержан и по обвинению в том, что он является военным преступником, в соответствии с существующими международными соглашениями передан советским властям, поскольку преступления свои совершил на территории СССР. Его препроводили в Ровно. Вести следствие по делу Карла Ковальского (задержанный настаивал, что это его настоящее имя) было поручено следователю майору Николаю Михайловичу Дюкареву.
Просматривая список вещей, изъятых у арестованного и препровожденных вместе с ним, Дюкарев обратил внимание на одну строчку: «Портфель, кожаный, желтого цвета». Невольно улыбнулся — этот портфель упоминался во всех показаниях Текли Семенюк.
В конце мая 1951 года майор впервые встретился в своем кабинете с Ковальским. Перед ним на табурете сидел маленького роста человек лет сорока пяти, большелобый, лысый, с глубоко посаженными серыми глазами под густыми дугообразными бровями, большим мясистым носом и скошенным подбородком. Держался он напряженно, но собой вполне владел.
О себе заявил — Карл Николаевич Ковальский, родился на Львовщине, образование получил в Вене и Кельне. Работал агентом по сбыту мануфактуры в фирме «Шлехтер». Учился на юридическом факультете университета в Кельне, откуда был исключен после прихода Гитлера к власти. В 1936 году переехал в Польшу, до 1939 года работал продавцом в магазине. В сентябре 1942 года был арестован в Варшаве немцами и отправлен в Германию, где до самого конца войны содержался в различных концлагерях, в том числе в лагере смерти Дахау. После освобождения обосновался в Западном Берлине, где получил пособие, как лицо еврейской национальности, пострадавшее от фашизма!
Последнее обстоятельство не могло не смутить следователя. В самом деле, дикой могла показаться сама мысль, что мелкий еврейский торговец, пускай и осужденный за спекуляцию, мог быть начальником полиции у гитлеровцев и сотником украинского буржуазного националиста атамана «Бульбы»! Быть может, Текля Семенюк все же ошиблась? Вот и документ у Ковальского убедительный — членский билет западноберлинской еврейской общины... Впору извиняться перед арестованным и отправлять обратно.
Но следователь этого не сделал — неоднократно повторенная экспертиза трех фотографий неопровержимо свидетельствовала: комендант полиции в Дубровицах Сыголенко, сотник УПА «Полесская сечь» с той же фамилией и спекулянт из Западного Берлина Карл Ковальский — одно и то же лицо!
Между тем, пока следователь Дюкарев методично и настойчиво работал с подследственным, в который раз повторяя одни и те же вроде бы вопросы и аккуратно записывая одинаковые вроде бы ответы (на самом деле, в ответах накапливались расхождения), лейтенант Петренко активно занимался розыском лиц, которые могли иметь дело с Сыголенко как с комендантом полиции.
Тут надо отметить одно существенное обстоятельство. Работник органов госбезопасности или милиции, ведущий розыск, в отличие от следователя не осуществляет процессуальной функции. Он может с достоверностью выяснить тысячу фактов, установить все, самые мелкие обстоятельства совершения преступления, но они не будут иметь доказательной силы. Суд даже не примет их к рассмотрению. Законную силу приобретают только те вещественные доказательства и свидетельства очевидцев, которые скрупулезно зафиксированы в точном соответствии с уголовно-процессуальным кодексом той или иной союзной республики, в данном случае УССР. Как это всегда бывает, далеко не каждый факт, обнаруженный усилиями Петренко и других, помогавших ему чекистов, мог быть использован следователем.
Страшная, опустошительная война пронеслась над этими местами. Тысячи людей погибли. Сгорели, исчезли и многие документы. Но все же нашлись и живые свидетели, отыскались и некоторые уцелевшие бумаги. Установлены и бывшие дубровицкие полицейские, отбывавшие теперь заслуженное наказание в местах заключения, и бывшие бульбаши, помнившие сотника Сыголенко.
Местные жители показали, что неоднократно видели Сыголенко, когда осенью 1941 года он разъезжал вместе с атаманом «Бульбой» по окрестным селам, выступал на насильственно собираемых митингах, уговаривал — посулами и угрозами — молодых парней вступать в «Украинскую повстанческую армию» (УПА) «Полесская сечь», чтобы вместе с немецкими войсками воевать до победного конца с большевиками.
Нашелся и приказ № 19 от 10 сентября 1941 года, по которому «за боевую и отличную организацию работы в боевых операциях за г. Олевск и за ликвидацию всех московско-большевистских и регулярных банд на Олевщине» повышается и утверждается в звании сотника Сыголенко Кирилл Николаевич.
Приказ подписали атаман Тарас «Бульба», начальник штаба бывший петлюровский полковник и агент немецкой разведки Петр Смородский, адъютант атамана хорунжий Юрий Круглый-Дорошенко. Вскоре Круглого-Дорошенко настигнут пули советских партизан, и штабные документы в качестве адъютанта будет подписывать свежеиспеченный сотник Сыголенко. А потом атаман поручит своему любимцу Сыголенко по совместительству еще и редактирование газетки с пышным названием «Гайдамака». Выходит, Сыголенко был не просто одним из обычных «сечивиков», он входил в число особо доверенных лиц, отличившихся перед немцами и националистами в боях с окруженными подразделениями Красной Армии в районе Олевска, а также в последующих схватках с местными партизанскими отрядами.
Разыскали чекисты еще один примечательный документ: протокол совещания старшин УПА «Полесская сечь» от 18 ноября 1941 года, на котором председательствовал сам атаман, присвоивший себе к тому времени чин генерал-хорунжего. На этом совещании сотник Сыголенко докладывал, что прибывший к ним капитан войск СС Гичке запросил у бульбашей помощи в поголовном расстреле к 19 ноября всех евреев Олевска.
Следователь Дюкарев имел на руках и другой документ. Из него было ясно, что в точно назначенный эсэсовцем срок шестьдесят бульбовских «казаков» под командованием двух старшин расстреляли 535 советских граждан еврейской национальности в городе Олевске.
Под давлением неопровержимых улик подследственный, наконец, сознался, что он действительно Кирилл Сыголенко, бывший сотник УПА «Полесская сечь». Ни в Вене, ни в Кельне он никогда не учился, в фашистских лагерях смерти не сидел. Документы на имя Карла Ковальского попали к нему в руки в конце войны совершенно случайно, по ним он и зарегистрировался в еврейской общине Западного Берлина, чтобы получить пособие и открыть на него какое-нибудь дело.
И опять следователь усомнился: и в том, что документы еврейского мелкого торговца случайно попали к сотнику «Бульбы», и в том, что тот обратился в общину лишь с целью получить пособие. Документы на чужое имя, но с твоими приметами просто так на улице не валяются. Да и пособие не было настолько большим, чтобы Ковальский мог приобрести на него в Западном Берлине собственный дом, как он это сделал. Регистрация в общине нужна была Сыголенко прежде всего для того, чтобы надежно укрыться от правосудия. Ну кому, в самом деле, придет в голову искать сотника УПА, впоследствии коменданта полиции в еврее, чудом выжившем в лагере смерти Дахау?
Между тем лейтенант Петренко продолжал уточнять факты бурной биографии Сыголенко. Оказалось, что с «Бульбой» Сыголенко расстался при невыясненных обстоятельствах в декабре 1941 года и сразу занял должность переводчика в жандармерии в Сарнах. Видимо, сей «идейный националист» служил оккупантам верой и правдой, иначе было бы просто немыслимо последующее, летом 1942 года, назначение на пост коменданта полиции в Дубровицах.
Майор Дюкарев был опытным и квалифицированным следователем, но и ему стоило больших трудов держать себя в руках. Он быстро понял, что подследственный — человек малообразованный, но от природы достаточно умный, по-житейски хваткий, из тех, про которых говорят, что такому пальца в рот не клади. Сыголенко владел несколькими языками почти в равной степени — это было характерно для жителей сел и местечек Западной Украины, где на протяжении многих лет жили бок о бок украинцы, русские, поляки, евреи, немцы, чехи, мадьяры. Это затрудняло установление его национальности и подлинного места рождения. Лгал он совершенно беззастенчиво, громоздил одну версию на другую, вовсе не задумываясь о логике, не смущаясь явных противоречий. Когда его уличали, не терялся, а с необычайной легкостью выдумывал что-нибудь новенькое.
