Октябрь – ноябрь 1943 года

Мёльдерс был начальником подотдела чёрной магии в составе оккультного отдела «Аненэрбе». В мюнхенском институте он слыл персоной известной и даже скандально знаменитой, но слава эта была совершенно иного рода, нежели шумная популярность Штернберга, которого вслух поругивали за бесшабашные выходки, но которому втайне, пожалуй, даже симпатизировали, особенно после того, как по выписке из госпиталя он вернулся заметно порастерявшим спесь. Что же касается Мёльдерса, то его одиозная личность едва ли могла вызвать у кого-то симпатию. Подотдел чёрной магии, уподобляясь филиальчику преисподней, располагался в полуподвале здания института, и оттуда вечно смердело какой-нибудь отвратительнейшей дрянью, вроде гари, серы или гниющих останков. Работники прочих подотделов предпочитали не интересоваться, что происходит во владениях чёрных магов, но иногда сплетничали о том, что там занимаются техникой дистанционного умерщвления, усовершенствованием ядов, некромантией и перегонкой крови еврейских девственниц ради получения эликсира вечной молодости. Мёльдерс, директор всего этого хозяйства, выползал из своих подземелий нечасто, но и не настолько редко, чтобы о нём забывали. Внешне Мёльдерс очень смахивал на покойного шефа СД и гестапо Гейдриха – Гейдриха, пару дней пролежавшего в гробу и приобретшего трупную желтоватую бледность и тёмные пятна на висках. У Мёльдерса был такой же долгий нос на вытянутой физиономии со скошенным назад высоким лбом, длинные узкие глаза под припухлыми веками, только рот, совершенно лишённый губ, несколько портил исключительное сходство. Даже в тёплую погоду Мёльдерс ходил в накинутой на плечи чёрной шинели, и от его хламиды несло мышами и белладонной, которую он, поговаривали, курил до одурения. Когда случалось, что он показывался на втором этаже института (где на стене лестничной площадки висела скромная медная табличка «Техномагия, экстрасенсорика и целительство»), то наглец Штернберг, ненароком встречаясь с ним в коридорах, демонстративно прикрывал нос платком. Мёльдерс был ему противен до рвотных позывов. Кроме того, Штернберг не мог забыть об истории со «Штральканоне». Вероятно, конфронтация с главным чёрным магом началась бы у него значительно раньше, если б Лигниц имел привычку проводить общие собрания начальников подотделов, но, к счастью, Лигниц предпочитал общаться с подчинёнными с глазу на глаз, предоставляя каждому возможность тихо работать в своём персональном кабинете и не мешать другим. Как позже выяснилось, это была самая мудрая политика, хоть несчастный Лигниц и слыл бездарным руководителем.

Лигниц погиб в автомобильной катастрофе, при довольно странных обстоятельствах: водитель на полной скорости вырулил на встречную полосу, тут же врезавшись в грузовик.

Отдел возглавил дёрганый, истеричный и скорый на необдуманные решения Вальтер Эзау. Именно он ввёл новую форму отчётности – еженедельные общие собрания, служившие неизменным отправным пунктом для разногласий между подотделами и для личной неприязни между некоторыми сотрудниками. На одном из первых таких собраний Эзау счёл нужным устроить Штернбергу выволочку за очередную дикую проделку: накануне Дня Всех Святых Штернберг заявился в институт в парадно-выходной форме, но в чёрной сорочке и с густо обведёнными чёрной тушью глазами, что делало его похожим на молодого блондинистого Дракулу, и вид у него был настолько гадкий и шокирующий, что «Лугоши с зависти подал бы в отставку», по выражению гогочущего Валленштайна; к тому же в продолжение целого дня с ним невозможно было толком разговаривать: он, закрываясь руками, шарахался всякий раз, как собеседнику стоило ненароком произнести «майн Готт». По поводу всего этого безобразия Эзау сделал Штернбергу строгий выговор, впрочем, не произведший на того никакого впечатления. И тут Мёльдерс поднялся и во всеуслышание изрёк, что всем людям с физическими недостатками свойственно несколько излишнее и даже болезненное остроумие, им они компенсируют свою неполноценность, и привёл в пример колченогого коротышку Геббельса. Штернберг ответил, что физические недостатки всё же куда как менее вредоносны, нежели психические (Мёльдерса считали не вполне нормальным), – но уши его налились рубиновым соком, как у пристыженного школьника, и он ничего не мог с этим поделать. До самого конца собрания Мёльдерс то и дело оглядывался на Штернберга и вызывающе ухмылялся. Это здорово нервировало. Штернберг про себя поклялся, что при первой возможности укажет проклятому трупоеду его распоследнее место.

Случай представился на следующем же собрании, когда Мёльдерс запрашивал у начальника отдела разрешение на крупную поставку «живого человеческого материала» в связи с началом нового этапа своих разработок.

– В прошлый раз, – говорил Мёльдерс, с тихим присвистом вдыхая сквозь зубы перед началом каждой фразы, – в мою загородную лабораторию было доставлено никуда не годное сырьё. Эти твари едва шевелились. На сей раз я требую самый свежий материал, ибо мы как никогда близки к цели. Мы произведём величайший переворот в алхимии. Отныне арийская алхимия сплавит в себе лучшие достижения человечества в этой области и сольёт воедино западные и восточные практики. Я нашёл кратчайший путь к решению нашей задачи. Мы соединим европейское Великое Делание и восточный Нэй-Гун, и созданный в результате Эликсир Бессмертия будет лучшим подарком нашему фюреру к его следующему дню рождения… Но мне требуются ресурсы. Мне нужен материал, способный к внутреннему Деланию. Человеческие единицы должны иметь силы на то, чтобы практиковать положенные физические упражнения и сексуальные приёмы. Только тогда в них вызреет пилюля бессмертия. В тех ходячих скелетах, которые мне привезли в прошлый раз, не оставалось ни грана необходимых для Нэй-Гун физиологических жидкостей…

Кто-то из присутствующих, сидевший поблизости от двери, нарочито кашляя, вышел в коридор.

– Сексуальная практика, – с аппетитом продолжал Мёльдерс, – способствует получению дань, сока бессмертия, который я собираюсь извлечь из производящих единиц. Эта практика потребует от них значительных затрат сил. Человеческий материал должен быть готов к тому, чтобы питать свою энергетику с помощью инь-ян. Иными словами, от этих тварей требуется способность совокупляться…

Штернберг с самого начала выступления чернокнижника сидел молча, что было для него весьма нехарактерно. Неожиданно он спросил:

– Вы лично будете руководить упомянутыми практиками?

– Да, разумеется, – ответил Мёльдерс и добавил специально, чтобы покоробить молодого человека: – Полагаю, зрелище будет возбуждающим.

– Ах, вот для чего вы всё это затеяли, – воскликнул Штернберг. – Но ведь это же очень дорогое удовольствие. Вы только подумайте, какие издержки грозят институту в связи с транспортировкой и содержанием большого числа заключённых. Я порекомендую вам более дешёвое, но не менее надёжное средство: кедровое молоко и сок алоэ, говорят, хорошо помогает, а ещё определённого рода фотографии, их вы можете приобрести у любого охранника за пачку хороших сигарет…

Аудитория ржанула. Мёльдерс побелел: до него дошло, что над ним решили поиздеваться.

– Эти издержки как-то затрагивают ваши личные интересы? – ледяным тоном произнёс он.

Штернберг встал, воздвигшись на всю высоту своего огромного роста, и насмешливо осклабился. Его подзуживали со всех сторон, предвидя развлечение, а он и рад был стараться.

– Я, конечно, мог бы сказать, что пекусь о сохранности кассы нашего отдела. Но это, признаюсь, не совсем так. Я как раз хотел основательно тряхнуть её на предмет обустройства моего рабочего кабинета. Я намерен заказать для него португальский портшез, мой портрет анфас, а заодно прикупить партию портвейна и сменить портного, потому как нынешний оказался поразительным портачом. А тут вы со своими проектами. Кроме того, я слышал, вы дали задание работникам сада лечебных трав в Дахау выращивать в теплицах сому. По-моему, зря. Это же сильнейший галлюциноген. Я бы посоветовал вам выращивать чемерицу, по отзывам древних, хорошее средство, отлично помогает при острых бредовых состояниях, вот и Демосфен, если помните, говорил…