Кажется, вместе с зэковской робой порвалась и кожа на животе. Но это неважно. Главное, что он выскользнул из идущего ко дну судна. Мало того, успел выдернуть из узкой трещины еще двух человек. И лишь после этого устремился вверх – туда, где колыхалась бирюзовая поверхность Баренцева моря, освещенная косыми лучами северного солнца.

Душа трепетала от счастья. Надо же! Выжить в такой непростой заварушке – это вам не солянку на камбузе сварганить!..

Пока зэки отчаянно гребли к поверхности, очевидные вопросы дальнейшего выживания душу не тревожили. Трое мужчин были счастливы, выбравшись из жуткой западни, и в эти мгновения хотели только одного – поскорее добравшись до поверхности, вдоволь надышаться свежим воздухом.

Матвей первым вырвался из морской пучины. С громким хрипом вобрав в себя воздух, он откашлялся и помог удержаться на поверхности всплывающим товарищам. Лишь после этого огляделся по сторонам.

Метрах в сорока на мелкой волне колыхалась деревянная шлюпка, основательно набитая моряками с «Вельска» и охранниками. Молодой парень, спасенный Матвеем, вскинул руку, подзывая их.

Куда там! Перегруженная шлюпка едва не цепляла бортами воду – никто из ее пассажиров даже не собирался повернуть к несчастным.

«Плохо дело, – подумал бывший капитан-лейтенант. – В такой холодной водице нам не продержаться и часа».

Однако случившееся через минуту повергло в шок и заставило скорректировать оставшееся до смерти время. Буквально в одном кабельтове вода внезапно вскипела, забурлила.

– Что это? Что за черт?! – обеспокоились зэки.

– Подлодка, – догадался Матвей.

– Наша?

– А чья же? – нашел он силы засмеяться. – Это же наше море! Наши территориальные воды!

– Значит, скоро согреемся, – прошептал дрожащими от холода губами молодой светловолосый парень.

– Спасены, – вторил другой.

Радостно закричали, замахали руками и многочисленные пассажиры шлюпки. И только Матвей, хорошенько приглядевшись к силуэту рубки, не выразил восторга…

– Большинство друзей, Евгений, умирают еще при жизни. Зато единицы выживших навсегда поселяются в сердце, – сказал на прощание босс, оформляя короткий отпуск, и отправился на шестидесятилетний юбилей к старому товарищу в Мурманск.

«Интересная мысль», – пожал я плечами и порадовался предстоящему отдыху от въедливой персоны моего престарелого начальника.

Звали его Сергей Сергеевич Горчаков. Он долгое время руководил очень серьезным департаментом Федеральной службы безопасности и носил звание «генерал-лейтенант». Честно сказать, из-за пристрастия Горчакова к штатским костюмам генеральских погон на его плечах я не видел ни разу в жизни.

Увы, отдохнуть не довелось. Сизифов труд – пытаться расслабиться, если босс находится на одном с тобой континенте, да еще ближе тысячи морских миль.

Вскоре моя мобилка пронзительно заверещала, экран высветил ненавистный номер, а динамик вкрадчиво спросил зловещим тенорком:

– Соскучился?

Примерно так миллион лет назад спрашивал тираннозавр у загнанной и обессиленной жертвы.

Соврать не получилось:

– Нет.

– Вот как! Жаль… – В голосе старика послышалась обида, и я поспешил исправиться:

– Вас встретить?

– Не надо – уже подъезжаю к Лубянке. Загляни завтра утром. Есть небольшой разговор…

Вздохнув, я нажал «отбой».

Знал я эти «небольшие разговоры». Начнет за здравие, а в конце заставит жрать кутью…

– Однажды я сделал интересный вывод: любой символ технической победы Советского Союза, бережно сохраненный для потомков на постаменте или в музее, лучше тысячи слов говорит о величии ушедшей эпохи…

Было десять утра. Мы сидели в кабинете Горчакова на Лубянской площади. Хозяин кабинета выглядел, как всегда, подтянутым, свежим, чисто выбритым. Одет он был в костюмчик замшелого советского интеллигента, пахнущий табаком и ядреной туалетной водичкой.

Он много курил и начал разговор с таких далеких материй, что угадывать, куда приведет тропинка философских рассуждений, – бессмысленное и неблагодарное занятие.

– …К сожалению, этих символов осталось ничтожно мало. Ракета «Восток» в Самаре, крейсер «Михаил Кутузов» в Новороссийске, подводная лодка К-21 в Североморске и атомный ледокол «Ленин» у мурманского морвокзала…

Я все понял: увиденное в Мурманске навеяло воспоминания. Накипело, наболело, чирей созрел и требовал прорыва. Тут я и подвернулся.

Горчаков был небольшого росточка и щуплого телосложения. Короткие седые волосы обрамляли лицо с правильными чертами. Кожа от большого количества ежедневно выкуриваемых сигарет тонка и почти бесцветна. Однако внешность мало перекликалась с внутренним содержанием. При некоторых недостатках характера Сергей Сергеевич оставался настоящим спецом, воспитанным в старой доброй школе контрразведки КГБ.

– …А подобру надо было многое сохранить для будущих поколений. К примеру, неплохо бы возвратить первый советский авианосец «Киев», проданный за бесценок в Китай для парка аттракционов; в Каспийске отремонтировать и установить на постамент единственный в мире экраноплан «Лунь», вооруженный комплексом противокорабельных ракет; в Петербурге создать музей на первой в СССР атомной подлодке К-3…

Что-то моего сухопутного босса реально потянуло к флоту. Не к добру.

О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: Горчаков не имел ничего общего с большинством армейских служак, для которых существует два мнения – свое и неправильное. К тому же его высочайшие профессиональные качества были щедро приправлены незаурядным умом и бесценным опытом.

– …Меня всегда удивляло одно малоприятное и совершенно необъяснимое свойство представителей русской цивилизации: в какой-то момент они вдруг остервенело крушат собственные символы. Иногда за деньги, а чаще – безо всякого смысла. Спустя десятилетия осознают допущенную глупость и с долгим упорством восстанавливают фрагменты утраченных ценностей. И так происходит из века в век…

– Сергей Сергеевич, если не ошибаюсь, вы привезли из Мурманска нечто интересное?

Видя, что «аудитория» проявляет рассеянный интерес, старик потянулся за сигаретами.

– Верно, привез. Я знаю тебя как облупленного, но и ты успел изучить мои повадки. Ладно, хватит лирики. Переходим к делу…

– Нет, в течение шести лет после войны суда в тех районах не тонули и не пропадали. По крайней мере, сведений о подобных случаях у нас нет.

Услышав странные предположения Горчакова, я хотел было поинтересоваться, как много он злоупотребил спиртным в Мурманске. Но по этическим соображениям промолчал – как ни крути, а я гожусь ему в сыновья.

– А знаешь, когда у меня зародились сомнения? – пожевав тонкими губами, спросил он.

– Понятия не имею.

– Во время изучения твоего личного дела.

Я обалдело посмотрел на старика. Цензурные слова на ум не шли, потому я ничего не ответил, только молча заскрипел зубами.

– Один из твоих родственников погиб в пятьдесят первом, верно? – не заметил босс моего «теплого» взгляда.

– Вы же о его гибели знаете лучше меня. Чего же спрашиваете?

– Не кипятись. Твой дед – честный человек, и его давно реабилитировали, восстановили в партии, в офицерском звании, вернули все награды, – примирительно захрустел он пачкой сигарет.

Я не смог удержаться от эскапады:

– Ну, это наша национальная черта: вначале сгноить человека, раздавить, утопить в дерьме, а после его мучительной смерти возвести огромный памятник, написать красивую эпитафию и петь дифирамбы! – говорил я ясно и отчетливо, словно раздавал по щелбану каждому виновнику гибели моего героического деда. Наверное, именно так и должна звучать настоящая правда.