Он продолжал нестись вперед. Все же за двигатели страшновато всегда — не только сейчас, а и тогда, когда на корабле все в порядке.

У комингса галереи сообщения явственно мелькнула чья-то спина. И Артур был готов поклясться, что это не тот человек, которого он заметил в первый раз.

Положение ухудшалось. Капитан приостановился, пытаясь сообразить хоть что-то. Голова работала непривычно плохо.

Его сильно толкнули сзади. Он обернулся.

Пустота. До самого изгиба коридора-трубы — красный свет и красная краска на металле.

Рот стал сухим. Артур рефлекторно попытался шагнуть назад, к центру планетолета — и уперся в невидимое.

Он шагнул к двигателям. Нормально. Попытался вернуться на старое место — и опять уткнулся в стену: идиотскую, невозможную, но эффективную. И последовавшую за ним.

Оставалось стоять или идти к двигателям. К двигателям. Страх за них снова хлынул в сознание — словно кто-то залил в человеческий мозг конкретно эту эмоцию. И капитан снова побежал. Ужас — сзади и впереди. Но впереди — сильнее.

Сама галерея сообщения освещена нормально, по-солнечному. И — пуста. Артур остановился.

Через каждые два метра на стенах лениво мигают табло с цифрами показывают уровень радиации. Он нормален, чуть выше привычного фона, но в сравнительно безопасных пределах. Для работ при нем не положен даже скафандр.

И вдруг вся спокойная умиротворяющая сцена резко изменилась. По металлу, по воздуху прошла конвульсия — словно сверху вниз пронесся клок раскаленного газа. И…

На стенах бегали несимпатичные, свинцово-фиолетовые всплески мерцания. Откуда-то появилась толпа медленно идущих людей в серо-синих хламидах до пола. Заклубился бесцветный, не ощущаемый кожей туман.

Страх за двигатели разом исчез — не вынес этого «пейзажа». Артур, смутно сознавая, что с его мозгом творится неладное, помотал головой, глянул назад.

Там была точно такая же толпа. И у всех в ней — нет лиц. Просто овалы из шершавой, испещренной чудовищными порами кожи.

«Бред…» — Капитан, не понимая, что делает, протянул руку к одной из фигур, коснулся чего-то липкого, теплого, но не остающегося на пальцах. Посмотрел на свою руку, на безликого человека.

Вернуться назад не удастся. Впереди — двигатели. Может, эти существа и не причинили им вреда, но… «О чем я думаю? А, тогда на «Титане» Валера говорил, что… Или Боб?.. Если увидишь летящую кошку, поверь глазам, а не общим мнениям — так кто-то писал?.. А вчерашний суп был…»

В голове — туман. То, что что-то неладно и с мышлением, и с психикой, совсем не тревожит, хотя и неприятно. Потом Артур понял, что вот-вот сядет на пол и истерически расхохочется. А откуда-то снаружи в мысли просачивался приказ идти вперед. Но разладившийся мозг уже не мог выполнять команды так послушно, как до этого. Артур двинулся дальше — но вяло, больше занятый собой, а не окружающим.

Высокие фигуры упруго, монотонно качались. Тишина. На стенах — какие-то беловатые, поблескивающие барельефы перекошенных лиц. Мертвых лиц… Толпа становится все плотнее и плотнее… Липкие фигуры все время касаются Артура. Они стали идентичны ему… Но это не важно. Так же как и то, что он, Артур, уничтожил бы «Дальний» — если б добрался до двигателей. Да, именно так: добежал бы, боясь взрыва, а потом бы взорвал. Просто не смог бы не сделать этого.

Но сейчас капитана не пугало даже это знание. Он прекрасно понимал, что происходящее — чудовищно, что потом будет ужас, может, даже самоубийство. Но это — в будущем. Потом. Сейчас это так же не важно, как и остальное. Артур не чувствовал и не оценивал. И знал, что его состояние страшно и противоестественно. Но и это не пугало. Да, кто-то пытается манипулировать его мозгом — теперь это чувствовалось так же четко, как существование обеих ног. Но было безразлично.

Его психика вывихнулась, и в этот вывих как-то просочилась информация: недавно так манипулировали сознанием Рагозиной. И старпом ходила в этот же путь к двигателям, к смерти корабля. «Мысли оператора, что ли», — подумал Артур. А потом с тем же безразличием прикинул: теперь вряд ли удастся выполнить инструкции и взорвать «Дальний»…

И все это время он рефлекторно шел среди студенистых, уже начавших оплывать фигур. Лилово-серый, застоявшийся полумрак — просто какое-то световое болото. С потолка свешивается что-то похожее на щупальца, мечутся какие-то косые тени… Во всем происходящем присутствовало слишком много театральщины но от нее не было ни смешно, ни страшно…

И тут же — реакция на человеческие мысли? — все мгновенно изменилось. Теперь каждая рука, шевелящая корявыми гнилыми пальцами, была беспредельно естественной — вплоть до черной каймы под синеватыми, обкусанными ногтями.

Но и это все равно…

Наконец — Д-камера. Шкафы со скафандрами. И они, и пульты, и дверь в тамбур у двигателей покрыты чем-то вроде застывшей фосфоресцирующей слизи. Она все склеила, не дает открыть замок тамбура. Что-то такое и ожидалось.

Капитан без особого рвения, по обязанности, попытался сдирать слизь ногтями, потом зубами. На ней не осталось следа, а во рту — вкуса. Артур проверил, не может ли вернуться назад, к себе в каюту — нет, не получается.

Несомненно, лилово-серым химерам, болтающимся под потолком, зловещим черным сгусткам и хлюпанью, поднимающемуся будто из Тартара, надлежало находиться в готическом храме, а не на борту новехонького фотонного планетолета. А приборы, между прочим, отмечают, что окружающее в норме! Бред, дурной сон, сон… Под потолком качается бесцветная пелена… она словно живая… сон, бред… появляется какой-то монстр, им хотят напугать, ведь когда страх, тогда тобой снова станут полностью управлять… Но страха нет, все безразлично… пелена превращается в универсально кривое зеркало, точнее, в его лоскутья… тени сгущаются… хрипящее шипение… сон… бред… кто-то хочет разбудить, но все равно, спать или нет, а сон сильнее кого-то…

И тут пришел КОШМАР. Он был настолько чужд миру человека, что даже не смог найти прочного места в мозге (люди с трудом воспринимают и еще хуже запоминают непривычные ощущения — от тех остается только знание о том, что было нечто прекрасное или страшное).

Происходившее не выразить даже ассоциациями — нет здесь ассоциаций. Никаких.

Тогда, когда Артур умирал и его сознание уже совсем «задохнулось» в «петле», пришла помощь. Он смутно ощутил, что кто-то посторонний отдает ему свои силы, одновременно устанавливая барьер между человеческим мозгом и тем, нападающим чужим. Если бы не этот второй Некто, капитан не выдержал бы натиска «хруста» — безликого, как ком смога в сумерках.

Когда все кончилось, он просто потерял сознание — лежал посредине Д-камеры, вцепившись содранными в кровь руками в чуть-чуть ребристый металл пола. То «неощутимое», что успело «окружить», «завернуть» человека в себя еще во время ужина, сейчас «уходило», «рассеивалось» — точнее, рвались связи с ним, и это воспринималось как уход… Оно выполнило свою роль: заставило увидеть, почувствовать кошмары, врасти в них — то есть ввело мозг в не запланированный первым Некто полуступор. И этим помешало полному подчинению Артура. А потом постепенно «подходило» все ближе к сознанию землянина — пока наконец его «Я» не вцепилось в это второе Нечто…

Да, в течение кошмара Артур был не настолько пассивен, как считал сам. Просто по его личности прошла трещина, и понимание с интеллектом оказались по одну ее сторону, а все остальное — по другую. Эта трещина пришлась очень, очень кстати — иначе сумасшествие оказалось бы не временным. Обычная человеческая психика не переносит внезапного открытия своего подсознания. Она очень поверхностна.

Вторая часть Артура и сумела объединиться с защитой.

Такой процесс может быть только добровольным — иначе спасаемый немедленно попадет в полную зависимость от второго Нечто, став его куклой. А Оно не хотело марионеток…

Человеку можно и нужно помочь, протянуть невидимую руку там, где ему в одиночку не пройти. Но именно — протянуть руку. Иначе нарушается свобода его выбора.