— Я приглашу. Приглашу Дикаря! — воинственно согласилась Лина. — И он, по вашему разумению, с радостью побежит встречаться со мной под вашим конвоем? — Лина как бы сверху вниз посмотрела на родителей и просилась в обходный маневр: — Имейте в виду, я стану затворницей в собственном благородном доме! Но то, исповедуя принципы. Давно устаревшие! Вы этого хотите?! Вы лишаете меня свободы!
— Свобода, между прочим, налагает ответственность, — мрачнея, продолжал гнуть свою линию папа. — Ты должна знать, на что отважилась. Эти взрослые парни со скверика церемониться с тобой не станут. Затащат в подвал и изнасилуют. Да, да, ты уже взрослая девочка и, надеюсь, не глупая. В состоянии представить себе, что в подвале ты можешь пережить не самые лучшие минуты в своей жизни…
— Но, сидя под вашим подолом, я рискую вообще ничего не пережить! — била наповал Лина. — На Западе, который вы обожаете, все девочки крутят любовь по-взрослому с двенадцати-тринадцати лет, а мне четырнадцать!
— Боже! — со слезами на глазах схватилась за сердце мама. — Что такое ты говоришь, Васенка?.. Ты сама не понимаешь, что говоришь. Из дома уходят те, кому дома скверно. Тем девочкам не хватает ласки в семье, и они ищут любви на стороне. И обманываются, принимая за любовь ее жалкое подобие. Нет, это я, я виновата, я не объяснила тебе чего-то самого главного… Я никудышная мать… Я плохо воспитала тебя…
— Успокойся, — смилостивилась Лина и, чмокнув в щеку, порывисто обняла мать. — Я пошутила. Ты хорошо меня воспитала. Но не доверяешь своему воспитанию — сомневаешься в моей нравственности. Я же не намерена предаваться подобию любви в подвале. Но и без конца избегать девочек, с которыми учусь, согласитесь, тоже странно. Девочки просили меня погулять с ними на скверике, и я хотела пойти, чтобы, ко всему еще, не дразнить Дикаря…
— А кто эти девочки, позвольте поинтересоваться? — пасмурно спросил папа, явно обдумывая, как ему поступить.
— Сонечка Чумакова, — смиренно ответила Лина, — вы ей всегда симпатизировали. И Арина Васильева. Арина у нас новенькая, недавно сюда переехала. Она очень умная и сильная и жутко храбрая. Это она вчера отбила Боба и Гвоздика. Она знает приемы рукопашного боя и говорит, что с ней мы будем в порядке.
— В порядке — это как понимать? — проявил ироничную любознательность папа. — Хороша дама с блатным жаргоном и рукопашными манерами! Родители-то ее что за люди?
— Ей анкету заполнить? — возмутилась Лина. — А вы с мамой замените отдел кадров? Кадры решают все! Этот лозунг еще не снят вами с повестки дня?..
— Васенка! — обреченно вздохнула мама. — Я не узнаю тебя, девочка. Почему ты в таком тоне разговариваешь с папой? Разве он заслужил этого? Ты же знаешь, мы стараемся не общаться со случайными людьми…
— Папа же пригласил в гости Кокарева? — не унималась Лина. — Ему было любопытно понять человека иных взглядов! И мне любопытно! Ужас как любопытно посмотреть не на сопливых маменькиных сынков вроде Павлика и Боба, а на сильных и уверенных в себе ребят! Ладно! — вдруг заключила Лина. — Не пойду я на скверик. Дышите спокойно. В нашем доме, в нашем… — пропела она, переиначивая слова арии Ленского из оперы «Евгений Онегин» и удаляясь в свою комнату. Хлопнула дверью, но тут же потихоньку приоткрыла ее, чтобы слышать, о чем говорят родители.
— Наверное, мы поступаем неправильно, — удрученно произнес папа. — Запретный плод сладок. В следующий раз она не доложится нам, когда захочет пойти на скверик, Этому скверику мы можем противостоять, только сохраняя доверительные отношения. Она уже выросла, Машенька. Принудительная опека ее оскорбляет…
Лина довольно улыбнулась. Родители у нее — просто прелесть! Все понимают.
— Мне так страшно, Сашенька, — заплакала мама, и у Лины екнуло сердце. — Люся Катырева звонила. У Бориса после вчерашней драки нервное потрясение. Он ни с кем не разговаривает и от еды отказывается. Люся, конечно, в панике. Сергей Борисович ходил в милицию…
Лина сердилась на Боба и после школы не позвонила узнать, как он себя чувствует. В классе ее донимали расспросами о случившемся, и Лине мерещилось, что над ней подсмеиваются: ведь не кто-то, а именно она — лучшая подруга побитого Катырева!
— Ты представляешь, Сашенька, — рассказывала мама, — Сергею Борисовичу, депутату, в милиции даже сесть на предложили. Разговаривали грубо, не поднимая головы. Сказали, что депутаты во всем и виноваты — развели демократию и всех распустили, — а претензии предъявляют к милиции. Каково? У милиции, мол, возможности не резиновые — не могут они к каждому мальчику и к каждой девочке приставить постового! И прокуратура, видишь ли, им работать мешает. Разрешила школьникам гулять после двенадцати и хоть всю ночь, чтобы не ущемлять права личности. Осуждают они это, Саша. Говорят, что депутаты и поющие под их дудку перестроившиеся прокуроры не знают, о каких личностях пекутся. А эти личности творят всё, что в голову взбредет, и ночью и среди бела дня. Так что родители сами должны следить за своими детьми…
— Ну, это, положим, верно, — одобрил милицию папа. — Родители раньше всех за своих детей в ответе. Ну а хамству удивляться не приходится. Холопская психология воспитывалась не один год. Сегодня депутат обратился к милиционеру, милиционер — барин. Завтра милиционер придет к депутату… Впрочем, не придет. Милиционер понимает, что депутат реальной власти не имеет, вот и хамит. Попробовали бы эти наглецы поговорить так с райкомовским работником! Перед партией они навытяжку стояли. Тут же побежали бы по указанному следу!
— Сашенька, — слезливо продолжала мама, — Катырева советуется, не объединиться ли нам, чтобы поговорить со школой?
— С кем там разговаривать?! — удивленно возмутился папа. — С директоршей? С этими отвратительными кудельками, под которыми, извини, куриные мозги, взращенные к тому же на сталинских зернышках? Или с громогласной Сидоренко? Так у нее одна пластинка: «Воспитание начинается дома… Школа шлифует… Учителя загружены…» Восемь лет слушаем глупости!.. Новая классная руководительница вроде нормальный человек. Так Линуська сказала мне, что старухи ее уже выживают…
— Что же делать, Сашенька? — Голос у мамы дрожал. — Куда обращаться? Эти дикари могут затащить куда-нибудь Васенку и надругаться над ней. Катырева сказала, что у них целая банда во главе с каким-то Рембо. Боря сообщил ей это по секрету. Ему Славик Гвоздев — помнишь, на день рождения к Васенке приходил — рассказал, что этот Рембо воевал в Афганистане, а теперь живет почему-то в подвале. И он там пахан. Пахан, Саша, — это кто? Главарь?..
— Ну, да, а почему, хотелось бы знать, милиция не закрывает подвалы?
— Люся Катырева сказала, что Сергей Борисович задавал такой вопрос в милиции. Милиционеры его высмеяли. «Нет, — говорят, — таких замков, которые пацаны не открыли бы на другой же день после того, как замки повесят». В детских комнатах работают женщины, а участковые не в состоянии обходить все подвалы с утра до вечера и с вечера до утра! И у Сергея Борисовича сложилось впечатление, что милиция этих подвальщиков побаивается… Сашенька, — совсем понизила голос мама, — я прошу тебя, умоляю, брось все, подождет твоя докторская, встречай Линку из школы и глаз с нее не спускай…
— Ты просто не в себе, Маша. — В голосе отца зазвучал металл. — У меня и так работа не клеится. Мне бы сидеть в лаборатории допоздна, а я вот прискочил домой по твоему звонку в половине седьмого, как конторский служащий. У меня же на носу защита! И подумай сама, как будет выглядеть Линуська, если я стану водить ее за руку? Нет, Маша, это не выход из положения…
— Тогда я попрошу стариков приехать в Москву на неделю. Скоро, слава богу, начнутся каникулы и Васенку мы отправим к ним на дачу, — предложила мама с явной надеждой на одобрение.
— Я, ты знаешь, Маша, всегда рад старикам. Но от жизни даже живой стеной не отгородишься. Бастион надо строить внутри Линуськи. Надо ее научить противостоять. Я поговорю с ней. Линуська разумная и во вред себе не поступит. Не верю я, чтоб она не понимала, что представляют собой эти уверенные в себе, как она заявила, сильные парни. А хорохорится она, чтобы доказать свою независимость. Девчонки ее за собой тянут. Арина эта командует. Её мнение для Линуськи что-то значит. Не устраивай истерику. Маша, все образуется…
