Один из организаторов и вдохновителей Русских сезонов в Париже, именно Сергей Павлович открыл Европе этого гениального русского танцовщика. Ведь большинство балетов дягилевской антрепризы создавались его первым балетмейстером Фокиным специально для Нижинского, который своей мировой славой конечно же обязан Дягилеву, без которого он в лучшем случае стал бы только премьером Мариинского театра. Тем более что Нижинский никогда и не собирался покидать этот прекрасный театр, который он очень любил. Но судьба, кстати при содействии Дягилева, распорядилась иначе. Он был уволен в 24 часа, после чего стал полной собственностью Сергея Павловича. Тот селил Нижинского в лучших гостиницах рядом со своими апартаментами, делал ему роскошные подарки, среди которых были украшения с сапфирами от Картье — эти камни Вацлав очень любил. Но при этом, он никогда не выдавал ему гонораров, самолично оплачивая все его расходы. За несколько лет Дягилев задолжал своему премьеру огромную сумму, которая впоследствии послужит поводом для судебного разбирательства между женой Нижинского и бывшим покровителем ее мужа. В итоге он до такой степени отгородил Вацлава от действительности, что тот понятия не имел, сколько стоит, скажем, билет на поезд. По мнению Сергея Павловича, Нижинский должен был жить только для творчества и для него — Дягилева. Конечно, именно у него Нижинский станцевал свои, лучшие партии, а несколько лет спустя сам стал ставить. Но полного доверия Дягилев добиться не сумел: Нижинский принадлежал ему телом, но не душой. И чем больше стремился к духовной близости его наставник, тем меньше Вацлав отвечал ему взаимностью. Он всегда выказывал пассивное подчинение, но не раз между ними возникали недоразумения, сцены ревности, скандалы. Они часто были на грани разрыва…
Куда благоприятнее складывался их творческий союз, подаривший миру ряд шедевров. Именно Дягилев первым интуитивно угадал в Нижинском не только великого танцовщика, но и по-современному мыслящего хореографа, поощрял его балетмейстерские начинания. Так, в Венеции во время летнего отдыха, они впервые заговорили о постановке «Послеполуденного отдыха фавна» по мотивам поэмы Стефана Малларме на музыку Клода Дебюсси. Нижинский вместе с художником и приятелем Дягилева Львом Бакстом стал изучать памятники античности. Свой первый балет он ставил для себя и своей сестры Брониславы. Это был необычный балет, противоположный всему тому, что до того танцевал сам Нижинский. Он нарочито «заземлил», лишил духовной вертикали свою хореографию. Никаких виртуозных па и привычных элементов классического балета. Господствовали профильные позы, словно сошедшие с фризов античных храмов. Все нимфы были обуты в сандалии, ходили, начиная шаг с пятки. Всего один-единственный прыжок был в партии Фавна, которую исполнял сам хореограф. Многое в этом балете напоминало картины кубистов. Его тема — пробуждение естественных инстинктов и чувств у юного полуживотного-получеловека. Нижинский выразил собственное субъективное внутреннее состояние, которое владело им в тот момент, впоследствии самовыражением в танце будут заниматься все модернисты XX века вплоть до наших дней.
Предельно прост сюжет балета. Увидев купающихся нимф, Фавн бросается к ним. Они в страхе убегают. Фавн поднимал забытое покрывало главной нимфы и бережно уносил его на пригорок, где, почти сливаясь с окружающей природой, он нежился на солнце в начале балета. Словно на живое существо, с которым он мечтает слиться, Фавн ложился на покрывало нимфы…
Скандал разразился на парижской премьере балета. Многих раздражала угловатая, лишенная привычной красоты пластика. Но в еще большей степени они осуждали его откровенную чувственность. Особо их шокировал эротичный финал…
Дягилев торжествовал— весь Париж хотя бы любопытства ради посмотрел первый балет его протеже. Но еще более сильный взрыв негодования среди парижан вызвал следующий балет Нижинского — «Весна священная» И. Стравинского, который был показан год спустя. Тут публику приводило в ярость буквально все. Музыка И. Стравинского, впоследствии ставшая одной из самых «культовых партитур» XX века. Хореография — примитивно-грубая, нарочито заземленная: позы с вздернутыми плечами, завернутые внутрь ноги, нелепые прыжки с тяжелыми приземлениями, непроницаемые, дико размалеванные лица, костюмы Н. Рериха. Никто не мог понять, каким образом такой рафинированный танцовщик, как Нижинский, мог сочинить столь ужасающий хореографический примитив. Сам Вацлав очень любил свою «Весну», в которой все было основательно продумано, логически выверено и очень музыкально. В ней ее создатели попытались по-своему передать магическую силу языческих обрядов древних славян, приуроченных к празднику весны. По повериям наших предков, земля жаждет поклонения, требует жертву. Во время тайных игр девушек выбирали жертву. А потом сама Избранница в экстатической пляске затанцовывала себя до смерти. Пожалуй, только ее дикая пляска и была одобрена публикой. А остальное отвергли даже самые передовые критики, журналисты, художники.
Нижинский не мог понять, почему современники не приняли его балет. Ему не приходило в голову, что в «Весне» он на много десятилетий опередил свое время. Только сейчас, после тщательной реконструкции, его постановка оценена по достоинству. А в 1913 году этот новаторский балет не удержался даже в репертуаре. Состояние Нижинского было ужасным. Он чувствовал себя искупительной жертвой на алтаре современной хореографии.
Недолго просуществовал на сцене и его третий балет — «Игры» К. Дебюсси, в котором непривычные для балета того времени спортивные игры переплетались с любовными забавами юноши и двух девушек, одетых в спортивные костюмы…
Судьба Нижинского-хореографа дягилевской антрепризы была предрешена. При всей любви к своему Ваце Дягилев понимал, что публика ждет от него другого. Он не знал, как поступить с Нижинским. Ему сыграла на руку скоропалительная женитьба Вацлава. Правда, некоторые исследователи и мемуаристы утверждают, что Сергей Павлович сам подтолкнул его к этому шагу. Того требовали дела, а он был великим дельцом в области искусства…
В конце лета 1913 года дягилевская труппа отправилась на турне в Южную Америку. Впервые Дягилев отпустил Нижинского одного, так как боялся морских путешествий. Он все время опасался, что сбудется пророчество цыганки, предсказавшей ему смерть на воде. Несмотря на все предосторожности оно все-таки сбылось в 1929 году — Дягилев умер в Венеции. На воде, как ему и предсказали… Но в 1913-м он предпочел остаться в Европе, отправив Нижинского под присмотром Василия.
Во время длительного трансатлантического путешествия на борту корабля «Эвон» Нижинский чувствовал себя как школьник на каникулах, который наконец-то избавился от назойливой опеки придирчивого воспитателя. Он сблизился с молодой венгерской аристократкой польского происхождения Ромолой Пульска, которая давно была влюблена в Нижинского. Чтобы быть поближе к нему, она занялась танцем, повсюду следовала за труппой, даже стала участницей дягилевской антрепризы.
Трудно сказать, чем именно она покорила Нижинского. Но, не доплыв до Южной Америки, он сделал ей предложение. Не зная иностранных языков, он объяснился ей в любви при помощи весьма выразительной пантомимы. Они обручились в Рио-де-Жанейро и поспешно обвенчались в Буэнос-Айресе. Под сияющим в небе Южным Крестом он подписал свой первый и единственный брачный контракт. И заодно, как показало будущее, собственный приговор. Узнав о случившемся, Дягилев метался подобно раненому зверю. В бешенстве он приказал отправить Нижинскому телеграмму, что Русский балет в дальнейшем не нуждается в его услугах. Этим поступком Дягилев самолично открыл золотую клетку, в которой годами содержал своего любимца. Оказавшись на воле, Вацлав не знал, что делать с неожиданно дарованной ему свободой. Теперь он был женат. Ромола ждала ребенка. А он— Бог танца и первый танцовщик мира, оказался без работы, каких-либо дальнейших творческих планов. Да и его средства были весьма ограничены. Мнимую свободу он купил дорогой ценой, променяв блестящую карьеру премьера дягилевской антрепризы на сомнительное семейное счастье. Это было началом конца…
