Дальнейшее хорошо известно. Немцы потерпели под Москвой сокрушительное поражение и откатились на многие десятки километров от столицы. Главное, был развеян миф о непобедимости немецкой армии.

Москва осталась, по сути дела, прифронтовым городом, но какая разительная перемена в настроениях и перспективах. Неизмеримо укрепилась вера в победу, оптимистичней стали смотреть в будущее. А карикатуристы получили настоящие, не высосанные из пальца сатирические сюжеты: расправа разъяренного неудачей Гитлера с проигравшими московское сражение генералами, отставка фельдмаршала Браухича с поста Главнокомандующего, каковую должность фюрер возложил на себя самого. Доходчивый сатирический образ подбросил карикатуристам и Сталин, сказав, что Гитлер так же похож на Наполеона, как котенок на льва. Правда, мне лично показалось, что образ «котенка» — это нечто приятное, забавное, ласковое и поэтому я внес свою поправку: рисовал Гитлера в наполеоновской треуголке, но не котенком, а страшным, облезлым, одичалым котом. А очередной новогодний рисунок, где был изображен традиционный малыш с цифрой 1942, стоящий на рвущемся вперед мощном танке, я озаглавил радостным каламбуром: «Наступающий новый год».

Несмотря на близость фронта москвичи чувствовали себя в безопасности. О воздушных налетах на столицу почти забыли. Уехавшие из города в октябре тысячами возвращались обратно. Редакция «Красной звезды» покинула Центральный театр Красной Армии и разместилась в здании газеты «Правда», заняв весь пятый этаж. Я по-прежнему находился на «казарменном положении», разделяя крохотный кабинет с фотокорреспондентом Боровским. Это «казарменное положение» было чрезвычайно удобным для редактора: все в любое время под рукой. Однажды, поздно вечером, меня разбудил тот же Герман Копылев и вызвал к Ортенбергу. Одеваться не было надобности: холод в редакции стоял такой, что, ложась спать, я снимал с себя только пенсне.

— Смешная штука, — сказал редактор, протягивая мне листок с ТАССовской информацией. — Немцы распределяют теплые вещи по одной-две на подразделение, и солдаты носят их по очереди.

— Не поздно ли, товарищ редактор? — спросил я.

— Успеете, — ответил Ортенберг и отвернулся к типографским гранкам, которые он просматривал, стоя за конторкой.

Пожав плечами, я отправился к себе, по дороге мысленно набрасывая нужный рисунок. «Носят по очереди… Так… Есть такое выражение “в порядке живой очереди”. Лютый мороз… Один немец стоит в полушубке и валенках, другие стоят к нему в очереди, еле живые от холода. Вот и название карикатуры: “В порядке полуживой очереди”».

Минут через сорок я отдал готовый рисунок Копылеву.

— Подождите ложиться спать, — сказал он. — Могут быть поправки. Вы же его знаете, — добавил он, подмигнув, и скрылся за дверью редакторского кабинета. Через минуту он оттуда выглянул и поманил меня пальцем. Я неохотно вошел.

Редактор держал мой рисунок, а за его спиной смотрел на карикатуру его заместитель Григорий Шифрин и громко смеялся. Ортенберг слабо улыбнулся, отдал карикатуру Копылеву со словами: «В печать», потом стремительно зашагал по кабинету, потирая озябшие руки и обратился к Шифрину:

— А Ефимов еще не был на фронте?

— Не был, товарищ редактор, — ответил я.

— Выезжаем завтра утром. Всем быть к семи часам у подъезда. Ждать никого не станем.

В назначенное время у подъезда стояли поэт Константин Симонов, фотокорреспондент Михаил Бернштейн, атлетический мужчина в кожаном пальто и с несколькими медалями на груди и я. Вышел Ортенберг и дал команду садиться в машину.

— А как же «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?» — спросил Симонов, имея в виду Алексея Суркова, которому было посвящено это стихотворение.

— Я сказал — ждать никого не станем, — сухо ответил редактор, и мы поехали.

По пути наша машина остановилась у ворот одного из домов на Поварской улице. Симонов нырнул в глубь двора и скоро вернулся с молодой женщиной в белом полушубке, белой ушанке и таких же белых валенках. Это была жена Симонова — Валентина Серова, популярная актриса театра и кино. Мы переехали Бородинский мост, промчались по Дорогомиловской улице и выехали на Можайское шоссе, проехали мимо Поклонной горы. (В который раз все эти названия напомнили времена наполеоновского нашествия…) В машине лежала пачка сегодняшней «Красной звезды», где была, кстати, напечатана и моя карикатура. Завидев на дороге прохожих, Ортенберг приоткрывал окно и, как птиц, выпускал на волю несколько номеров газеты. Их тотчас же подхватывал ледяной ветер. Глядя в заднее окошечко и убедившись, что они подобраны прохожими, Ортенберг говорил с довольной улыбкой:

— Уже получили сегодняшнюю «Звездочку». Неплохо, а?

Когда мы подъехали к штабу дивизии, мороз настолько освирепел, что войти в теплую избу было истинным наслаждением. Командующему дивизией Орлову, которому на днях было присвоено звание генерал-майора, Ортенберг привез подарки — генеральскую папаху и шинель с соответствующей нарукавной нашивкой (погоны еще не были введены).

— Доложите обстановку, — попросил Ортенберг.

На столе разложили карту. После карты на столе появились горячие щи и вареное мясо. По стаканам, не скрою, разлили разведенный спирт. Были произнесены соответствующие тосты, а потом Симонов прочел свое знаменитое, облетевшее и фронт и тыл стихотворение «Жди меня», посвященное, как все знали, Вале Серовой. Мы искоса на нее посматривали, а она сидела скромно потупив глаза. С удовольствием осмотрев привезенные ему обновы, Орлов провожал нас так же, как и встречал — в кожаном танкистском шлеме и закопченном полушубке. Уже стемнело, когда мы подъехали к переднему краю, вошли в просторную избу, где располагался КП (командный пункт) дивизии. Кто-то, стоявший коленями на стуле, кричал в находившийся на столе полевой телефон:

— Хозяин недоволен такой работой! Хозяин крепко недоволен такой работой! Сколько вы будете возиться с этой высоткой? Что? А ты им огурчиков! Огурчиков!..

И опять:

— Хозяин крепко недоволен такой работой!..

Под крики о недовольстве неведомого «хозяина» я стал присматривать себе местечко для отдыха, а может быть, и для сна — предполагалось, что только поздней ночью мы выйдем на передовую линию, чтобы наблюдать штурм этой самой высотки. Симонов и Серова уже сидели рядышком на какой-то раскладушке и о чем-то шептались. Между прочим, мне были известны их заботы: Симонов в это время работал над пьесой «Русские люди», которая вскоре с огромным успехом прошла чуть ли не по всем театрам страны. И одной из целей их поездки была встреча с уже прославившим себя полковником Полосухиным. От него Симонов рассчитывал почерпнуть интересные боевые эпизоды. Поспать, однако, не пришлось. Часа через два Ортенберг дал команду выходить. Глубоко волнующее, драматическое впечатление произвели на меня молчаливые ряды одетых в маскировочные белые халаты бойцов на лыжах с автоматами и ручными пулеметами в руках. Вскоре они куда-то двинулись и исчезли в ночном сумраке. Мы вернулись на КП, но тут же неугомонный Ортенберг велел всем выходить и ехать в штаб Пятой армии, куда мы прибыли поздно ночью. А наутро мы двинулись на КП командующего Пятой армией, в недалеком будущем Маршала Советского Союза Леонида Александровича Говорова. Для меня это был, пожалуй, самый интересный эпизод нашей поездки. Говоров весьма любезно встретил нас в своей просторной землянке в пять накатов. С ним находились еще два генерала, приехавшие с Дальнего Востока. Ортенберг не отказал себе в удовольствии представить военачальникам своих спутников. Происходило это так:

— Вы видели фильм «Девушка с характером»? Так вот, позвольте вам представить актрису Валентину Серову.

— Как же, как же, — раздавалось в ответ. — Конечно, видели. Весьма, весьма приятно!

— А вы читаете в «Красной звезде» стихи Константина Симонова? Так вот, он перед вами, собственной персоной.

— Как же, как же! Читали. Весьма приятно. Весьма…

— А вы смотрите в «Красной звезде» карикатуры Бориса Ефимова? Так вот…