Первая, Наташа Коренченко, оказалась и в самом деле студенткой МГУ. А задолго до этого совсем ребенком она восхитила меня на съемках в эпизоде моего фильма «Дайте чуду шанс»: прошла точно по операторским меткам, с ходу выполнила все режиссерские задачи — где нужно заплакала, где нужно засмеялась…

Вторую нашли в подмосковном полувоенном городке Красноармейске. Там после многих разных поисков себя осел каскадер Николай Астапов. Энтузиаст, фанат и прекрасный педагог — он организовал Школу искусств. Там дети бьют степ — да так азартно, красиво и увлеченно, что Инна Чурикова, увидев их однажды, сказала: если у нас есть такие дети, у нас есть будущее.

Коля привез своих ребят на пробы. Все они оказались так талантливы, что мне тут же захотелось увеличить семью Лямкиных на весь детский коллектив, но… не позволила смета. Я остановилась на Юле Гусевой: она более других подходила по возрасту и по сходству с «родителями». Юля прекрасно «отстучала» всю картину. Только звукооператор Олег Зильберштейн ходил с «кисловатым микрофоном». Во-первых, постоянный стук на съемочной площадке мешал ему записывать реплики других персонажей. А во-вторых, он был в панике перед проблемой последующего озвучания степа бригадой шумовиков-звукооформителей. Как им попасть точно в ритм ее степ-танца?! Я предложила Олегу вызвать на шумовое озвучание саму Юлю. Он дал голову на отсечение, что она «в себя не попадет». Потом передумал — и дал руку. Сошлись мы на коньяке. Я — выиграла. Юля «отстучала» себя абсолютно синхронно.

Сыновей Лямкина мы нашли в Питере, где снималась российская часть фильма. Егор Акмен, восьми лет, замечательно картавил и знал на память почти всю любовную лирику Пушкина. Игорь Мигунов, пяти лет, играл на рояле, пел и очень любил свою бабушку.

Лямкин вполне мог гордиться своими детьми.

Со зверьми — всегда проблемы. Приходят дрессировщики:

— Что надо делать?

Объясняем.

— О! Это раз плюнуть.

Когда же приходит пора «плюнуть», животное вовсе этого не хочет.

Нам нужна была собака, которую Лямкин подбирает в поле после ограбления.

Привели двух. На выбор. Одна могла сделать все. Но была уже старовата и оттого скучна. Вторая сверкала обаянием молодости, но абсолютно не считалась с приказами дрессировщицы. Чем-то надо было жертвовать — либо актерскими способностями, либо мордой лица. Решила пожертвовать способностями, так как серьезных актерских задач мы перед четвероногим артистом не ставили.

Один казус случился — и то не совсем собачий, а скорее «гримерский». В одном кадре на собачьей морде — большое темно-грязное пятно. В другом — пятна практически нет… Собака сунула морду в снег — видимо, искала зерно роли, — а когда ее позвали в кадр, пятно осталось где-то там, в снегу. Ее партнер, Владимир-Ильин, к сожалению, очень хорошо сыграл этот довольно сложный, длинный и очень холодный эпизод. И я не смогла позволить себе переснимать его из-за «собачьей» оплошности.

В Амстердаме снялся собакой голландки Мари лохматый пес по имени Квинтус.

«Квинтус филмз БВ» — так называлась компания нашего голландского партнера. Собачка уже давно стала талисманом компании и снималась «на счастье» во многих ее кинолентах.

Я, естественно, тут же придумала для Квинтуса эпизод и втиснула его в фильм. Квинтус оказался сообразительным и интеллигентным актером. Особенно остро он «отыграл» случайное сексуальное увлечение своей «хозяйки» — очень нервничал за дверью, становился на задние лапы, рвался в спальню…

Фирма, которая работала с нами, была крепкая, серьезная, профессиональная. Но! Свой интерес блюла на любом киноперекрестке. В роли «мужа Мари» должен был сниматься Саша Кузнецов, наш бывший соотечественник, исполнитель главной роли в «Двух стрелах», ныне житель США. Ну никак фирма не могла сделать Саше визу! Прямо билась со всеми голландскими министерствами из последних сил — а те отказывали и отказывали…

В результате снялся в этой роли актер, которого предлагали они. Хороший актер, но не Саша. А Саша все же прилетел в Амстердам, сделав визу по своим каналам, с опозданием на несколько дней. Не «не могли» они — а не Хотели…

Чтоб оплатить Саше билет, я сняла его в маленьком эпизоде уличного хиппи.

Объект «открытый ресторанчик» фирма нам подсунула в каком-то глухом маловыразительном месте. Приехать в Амстердам и снимать задворки Саратова не хотелось вовсе. Я не стала выяснять отношения — до съемок этого объекта еще было достаточно времени — и дала задание художнику самостоятельно присмотреть красивое местечко. Однажды после обеденного перерыва Володя Филиппов пришел сияющий: есть! Он выбрал шикарное место — центр Амстердама, в одну сторону — вода и пароходики, в другую — старый город, вокзал, музей… Снимай — не хочу…

Конечно, организовать съемку в таком многолюдном месте было намного сложнее, чем на задворках. Но я довольно жестко сказала нашему Фрицу: только здесь! И сделал, и организовал. И в дальнейшем уже не пытался подсунуть нам чего-нибудь «третьего сорта».

На этом же объекте, давшемся нам с таким трудом, серьезной опасности подвергся звукооператор Олег Зильберштейн. Он забыл взять из Москвы фонограмму, под которую снимался этот — эпизод. Выход мы, конечно, нашли, но я Олега чуть не утопила, сопровождая свою угрозу текстом, полным поисков в области «изящной словесности».

К сцене «Обжорство Лямкина в дорогом ресторане» голландская группа приготовила вкусные и дорогие деликатесы: устрицы, семга, икра — а эпизод не «выруливал» на обжорство. Ильину было некомфортно, недоставало чего-то узнаваемого, нормального, нашего… Поддевающий вилкой устрицы, он никак не производил впечатления эдакого Гаргантюа.

— Ну, конечно же, «маккарони»! — сообразил Ильин.

Пришлось срочно посылать в магазин за спагетти. И горячая гора макарон помогла Ильину победить. Хлюпающий спагетинами Лямкин стал выглядеть настоящим обжорой, а голландцы терпеливо знакомились с загадками «рашен-калабашен».

Лямкин собирался сесть в тюрьму в столице Нидерландов — Амстердаме. «По тундре, по широкой по дороге, где мчится поезд Воркута — Амстердам»…

Нас отговаривали:

— Зачем вам Амстердам? Это европейская помойка! Там на улицах валяются бомжи и курят марихуану.

Но время, когда любую «заграницу» снимали в Таллине, прошло. И если автор прИдумал Голландию, значит, он ее прОдумал.

Правда, наш Амстердам мы собирали по разным городам. Тюрьма находилась в Алкмаре, а Голландия в миниатюре — в Гааге, уличные сцены проще снимать в Харлеме, а жить в мае дешевле всего в курортном городке Эгмонде ан Зее. Потому голландский город Лямкина мы собрали из пяти городов (конечно же, и Амстердам в том числе).

Амстердам — это никак уж не помойка. Это — свобода. Свобода и комфорт.

Там никто друг другу не мешает. На улицах Амстердама все движутся в разных направлениях — машины, велосипедисты, мамы с колясками. У всех одна забота — не доставить неудобств тем, кто движется рядом.

Не мешать! Уважение к человеку — вот принцип их жизни.

Как-то к нам на съемочную площадку забрел случайный сильно подвыпивший прохожий и стал на густом голландском языке объяснять, что он думает о кино вообще и о нас в частности. Случись это на просторах нашей родины, он получил бы пинок под зад с двойным ускорением и давно высказывался бы в другом месте. У голландцев другой подход: там вообще нельзя кричать на людей. Заблудшему дали спокойно высказаться. Двое вежливых полицейских долго ждали, пока он иссякнет, а затем уговорили его изменить маршрут. Тот задумался и после колебаний согласился.

Каждое утро мы ехали из отеля к месту съемок одной и той же дорогой. И каждое утро на оживленном перекрестке все движение замирало. Из-за одной симпатичной парочки. Дорогу не спеша пересекали два молодых петушка. Видимо, с ближайшей птицефермы. Вот такой у них был маршрут прогулки. Они шли важно, с достоинством; знали точно — никто не обидит. Все машины терпеливо ждали, пока птички продефилируют на другую сторону.