– Что, не узнаешь? – спросил Пушник. Он лежал посреди камеры, разбросав ноги, не в силах сдвинуться с места.

– Господи, живой, – ошеломленно протянул Алексей. – Как же это?

– Как видишь… Помоги до стены добраться. Спина проклятая…

– Не прошла? – спросил Алексей, тут же почувствовав нелепость вопроса. С неожиданной силой вспыхнуло прежде неведомое жгучее чувство вины – перед прапорщиком, перед погибшими солдатами. – Ты на меня… того, – глухо сказал Алексей, помогая прапорщику отползти от лестницы. – Прости, если можешь…

– Ладно, – поморщился Пушник, – покаяние отменяется. Оба оказались в дерьме.

– Но ты ведь старше? Почему не согнул меня? Я бы в конце концов послушался. Я бы подчинился…

– Не бей себя в грудь, старлей. Поздно. Лучше расскажи, как влип.

Как?!

За дни в плену, дни позора, Алексей заново переосмыслил оставшуюся за пределами тюрьмы жизнь. Он стрелял. Стрелял, пока мог, пока были патроны, – что еще оставалось делать? Духи выместили на нем одном за всех своих убитых. Больше никого не оставалось. Его остервенело били, пинали ногами, пока не превратили в окровавленный куль. Окатывали водой, поднимали с земли и снова били. Он научился закрывать голову руками, свертываться калачиком, чтобы удары не попадали в живот. Счет дням был потерян.

– Почему же тебя не убили? – жестко спросил Пушник.

– Почему?.. Не знаю. Нет, вру – знаю. Нашли вкомбинезоне погоны. Я новые купил, собирался на китель пришить. Забыл перед выходом вытащить из кармана. За поимку офицера духи, сам знаешь, большие деньги получают – вот и не убили. Но имени своего я не назвал.

– Не назвал? Герой, значит? Молодец, старлей, – усмехнулся Пушник. – А вот я засветился. Со всем своим опытом и знанием обстановки. Я, брат, военный билет на операцию прихватил.

– Зачем?

– Вопрос на засыпку…

Загремел открываемый на двери засов, и в камере появились охранники с автоматами через плечо. Один ткнул пальцем в Алексея и шепеляво выговорил:

– Па-ш-шел…

Это слово знал здесь каждый. Оно произносилось на разные лады и могло означать вызов на допрос, вывод на работу, а то и на казнь.

– Ну, вот и опять по мою душу, – пробормотал Алексей, с невероятным трудом поднимаясь с пола. – Хоть бы смерть поскорей пришла.

– Не дрейфь, старлей. Будь мужиком, прорвемся, – услышал он в спину напутствие старшины.

Охранники вели Сергеева по знакомому коридору. Потом втолкйули в комнату – узкую, с зарешеченными окнами. Посреди стоял письменный стол с гнутыми ножками, стул с резной спинкой. На выбеленных известью стенах виднелись бурые подтеки, напоминавшие, что пленных тут не только допрашивали, но и… У Алексея все сжалось в груди. Снова будут бить! Где взять силы!

В комнату проскользнул старый знакомый – Абдулло. Он всегда присутствовал на допросах. По привычке Абдулло улыбался, но держался на всякий случай в отдалении. Нельзя было угадать, как бывшие «свои» поведут себя с соотечественником в это и следующее мгновение.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, – проговорил Абдулло шепотом.

– Не твоими ли молитвами пока жив? – съязвил Алексей Переводчик был противен, вызывал брезгливость.

– Зачем смеешься, старший лейтенант? – укорил Абдулло. – Я помочь хотел.

– Мне бы сдохнуть поскорей…

– Зачем сдохнуть? На том свете ничего не подадут. А тут можно…

– Дрянь ты, Абдулло. Сам переметнулся и других склоняешь.

– Офицер… Учили долго, ума нет. Зачем в Афган пришел людей убивать? Кишлаки зачем жег?

– Вон как заговорил…

– Правильно говорю. Честно. Никакой интернациональный долг никто не просил. Тебя не звал. А ты? Ты почему воевал?

– Послали, я пошел. Потом понял и то не сразу: афганский народ не хочет чужую правду, не хочет чужого бога…

Сергеев уперся взглядом в ржавое пятно на полу… Интернациональный долг, помощь дружескому народу, апрельская революция – на кой все это, если от него останется такое же пятно? Был Алешка и нету, размазали по стене.

– Вот я и говорю, соглашайся, – вкрадчиво сказал Абдулло.

– Умолкни, парень, – попросил Сергеев, – пустое говоришь.

Подтолкнув Абдулло в спину, распахнулась дверная створка. Вошел европеец в легком светлом костюме. Лицо слегка тронуто загаром, голубые глаза, ослепительная улыбка – киногерой из американского боевика.

– Ты все объяснил? – спросил вошедший у Абдулло на довольно чистом русском языке.

– Не успел еще, господин. Я говорил старшему лейтенанту…

– Отставить! – властно перебил «кйногерой». Судя по манерам и тону, он был птицей высокого полета. – Тебе поручалось изложить обер-лейтенанту суть наших предложений.

– Зачем же через посредника? – вскинулся Алексей.

– Разумная мысль. Называй меня полковником, – сказал он с лучезарной улыбкой. – Итак, приступим…

Полковник подошел к столу, открыл ящик и вынул элегантный чемоданчик с металлическими застежками. Эффектным жестом откинул крышку, провел, поглаживая, ладонью по тугим пачкам зеленых банкнотов.

– Здесь двести пятьдесят тысяч долларов, – торжественно объяснил он. – Они ваши, обер-лейтенант. По прибытии на место получите еще столько же.

– На какое место я прибуду и чем должен заслужить взятку? – вяло спросил Алексей, пытаясь выпрямиться.

– По-русски – взятка, по-моему – возмещение за перенесенные неудобства, – сохраняя невозмутимость, возразил полковник. – Мы профессионалы. Не все ли равно, где и кому служить, особенно если вспомнить, что на родине вас ждет суд трибунала по законам военного времени. Неужели обеспеченной жизни вы предпочтете тюрьму? Глупо даже для коммуниста. Вы не генерал, дислокацию советских войск в Афганистане не знаете. Остальные секреты ценности не представляют.

– В таком случае зачем я вам?

– Нам нужны специалисты, обладающие опытом обучения солдат. Ваших солдат. Вы будете исполнять те же обязанности, что и прежде, но в более солидной должности. Для начала предлагаю чин подполковника.

– Где, если не секрет?

– Никаких секретов. Направим в восемьдесят вторую парашютно-десантную дивизию.

– В ту, что стирала с лица земли Вьетнам?

– Вы здесь тоже огнем прошлись. Но я не собираюсь вступать в дискуссию. Люди военные, в какой бы армии ни служили, призваны убивать себе подобных. К тому и готовимся всю жизнь. Это моя и ваша специальность. Разве не так?

Полковник говорил напористо, убежденно. У Алексея подгибались ноги, несмотря на удушающую жару, бил озноб… Что говорит этот холеный европеец? «Войну не ведут в белых перчатках…» Он прав. Старший лейтенант Сергеев обучен владению оружием. Убивал сам и учил солдат убивать себе подобных.

– Но… – сказал Алексей вслух.

– Никаких «но»! – «киногерой» стер наконец улыбку с губ. – Оставим спор политикам. Мы – солдаты. Мы должны, не рассуждая, выполнять приказ. С этим ты, надеюсь, согласен?

Алексей молчал.

– Но жить ты хочешь? Жить, а не сгнить на помойке? – резко спросил полковник, начинавший терять терпение. – Ты молод, был, наверное, красив, пока не разукрасили афганские партизаны. У тебя будет женщина. Она родит тебе детей…

Дочь… У него есть маленькая дочка! Как он мог об этом забыть?.. Алексей смотрел в окно и ничего не видел. Но знал: там жизнь, деревья, трава, небо. Там свобода. И где-то очень далеко бегает по зеленой траве его маленькая девочка – кровь от крови, плоть от плоти.

– Почему молчишь? – удивился полковник. – Если мало денег, добавлю…

– Не старайся, гад, не возьму, плевал я на твои доллары! – Алексей покачнулся, но устоял.

– Ах ты, сволочь идейная! – лицо полковника стало жестким. Едва уловимым движением он ткнул Алексея в висок. Удар был мастерский. Старший лейтенант отлетел в угол. Стол, стены, пятна, Абдулло – все поплыло перед глазами.

– Может, так скорее сговоримся? – крикнул, оскалившись, полковник.

Не открывая глаз, Алексей прохрипел:

– Не надейся. Меня уже били…

– Плохо! Плохо били!..