Он спускался вниз, становился на колени перед кроватью Мэри, слегка кивнув Кларе — служанке, работающей по контракту, и что-то шептал своей жене, поглаживая ее руки.

— Милая, ты должна подняться наверх из этой зловонной каюты и подышать свежим воздухом.

Но Мэри была слишком слаба, чтобы двигаться. Она лежала и тихо стонала и все время звала Клару, чтобы та принесла ей таз.

Ритм моря пленил Анну, и она чувствовала, что может бесконечно смотреть на вздымающиеся волны. От хриплых голосов, рассказывающих непристойные истории, веяло очарованием приключений в далеких морях. Они навсегда остались в ее памяти и воспитали в ней чувство справедливости.

Девочка видела, как матросы качаются высоко над палубой, их обнаженные ноги, сильные загорелые руки, и ей до боли хотелось посмотреть на море с высоты наблюдательного мостика. Однажды ее желание чуть было не стало реальностью. Она уже начала медленно подниматься по грот-мачте, как вдруг чьи-то здоровенные ручищи схватили ее за талию и грубо стащили вниз.

— Эй, ты! Куда тебя несет?! — тут человек увидел ее лицо. — Дьявол! Так это же маленькая Энни! Тебе надо дать хорошую взбучку. — Его голос, сердитые глаза и огромная черная борода сильно напугали Анну. Она скривила личико, готовая расплакаться и пробормотала:

— Я лазаю не хуже самого лучшего матроса.

В голосе мужчины уже не было угрозы, когда он взял ее за руку и повел к полубаку.

— Ну, маленькая обезьянка, если ты хочешь полазать, лазай вверх-вниз по люку.

— Это не интересно, — хмуро ответила девочка.

— Тебе надоело плыть на корабле, да? Но ведь это не моя работа — развлекать в море маленьких негодниц. Старайся держаться от меня подальше, а то мы запихнем тебя в трюм к каторжникам!

Анна ухмыльнулась. Она знала, что в трюме были огромные бочки с гвоздями, одежда, чай, но не было никаких каторжников. Еще она знала, что нашла друга.

Робин был молодым матросом и совершал третье плавание с капитаном Нимродом на борту «Профита». Он оставил в Бристоле невесту и счел компанию Анны милой заменой. Весь остаток путешествия она повсюду незаметно следовала за ним, когда он был на палубе, а однажды проскользнула под его рукой на камбуз, где вечером собирались все матросы. Единственный ребенок на корабле младше двенадцати лет, чья мать не вставала с постели, а отец не мог ей возражать, Анна была очень терпима, обладала неограниченной широтой взглядов и необыкновенным чувством свободы. Она чувствовала себя каким-то образом связанной с этими взрослыми мужчинами, как будто они были членами ее семьи.

Робин подарил ей деревянную куклу, которую выстругал сам, но, увидев лицо Анны, рассмеялся и взял куклу обратно.

— Ты, видно, хочешь, чтобы кукла была матросом, а не девчонкой, да?

Он взял нож, отрезал деревянные кудри, вырезал усы над верхней губой и вновь протянул куклу девочке. Анна осталась довольна:

— Теперь он настоящий моряк, и ему нужен корабль.

— Верно. Я вырежу ему корабль, и он станет его капитаном.

— Я тоже когда-нибудь стану капитаном… Робин научился не смеяться над девочкой, но слегка улыбнуться он себе позволил:

— А я буду твоим старшиной-рулевым.

— Но запомни, Робин, я обязательно буду капитаном и буду забираться на мостик, когда захочу, и ты меня не остановишь!

Вечером Анна слушала матросские байки, молча сидя в матросском полубаке. Она знала, что, если будет молчать и вести себя тихо, то дольше останется незамеченной, и ее не станут выгонять. Как только девочка задавала вопрос, ее тут же выдворяли в свою каюту. Многое из того, что она слышала, было ей непонятно, но интонации сказанного завораживали ее.

Анна слушала о сражениях с громадными морскими львами, пойманными сетью в северных морях; о затонувших деревнях, в церквях которых звонят колокола, когда приливы и отливы выносят на поверхность подводных рифов погибших моряков; о штормах, взбивающих морскую пену в зеленое масло; о людях, которые в панике бросаются за борт Она слышала какие-то намеки о женщинах, так непохожих на ее мать, с длинными белыми ногами, жаркими поцелуями и алыми губами. Слышала истории о великом Испанском флоте, с набитыми золотом огромными сундуками, который был богаче, чем весь Восток. Девочка сидела наполовину бодрствующая, наполовину спящая, пока не тускнел свет фонаря, а дым от матросских трубок не превращался в густой туман, а голоса матросов то пропадали, то появлялись опять. Как-то вечером, тихо сидя на стуле, Анна наблюдала, как матросы проводят сеанс спиритизма. Рассказы о приведениях были обычным явлением на корабле. В штормовые ночи, когда волны Атлантики с грохотом подбрасывали судно, даже самые стойкие говорили о фантомах. Анне, которая выросла в Ирландии, это доставляло даже удовольствие, а не ужас. Когда начался рассказ, сильнее обычного скрипнула якорная цепь, а на стене, освещенной керосиновой лампой, появилась тень от крыльев летучей мыши, и корабль словно окутался тайной. Матросы собрались в круг, соединили руки на маленьком табурете, поставленном вверх ногами на стол.

Один, наверное, самый смелый матрос спросил:

— Дух, ты с нами?

Табурет двигался, когда корабль то поднимался, то опускался на волнах, и дух отвечал на вопросы, которые ему задавали. И все это выглядело вполне правдоподобно. Определенный настрой был достигнут. Стали рассказывать самые страшные истории о кораблях-призраках, о проклятых капитанах, предсказывающих гибель проплывающим мимо судам, о крысах-вампирах и мистических альбатросах, о кроваво-красных парусах, которые, самовозгораясь, заманивали невинные корабли на песчаные отмели и уничтожали их. Море казалось самым подходящим местом для таких историй.

Но больше всего Анне нравилось слушать истории о пиратах. Матросы называли их «эти презренные подонки», или «трусливые собаки пиратских шлюх», или что-то в этом роде, в интонациях, привлекающих ее внимание. Она поняла, что моряки недолюбливали пиратов, но тайно ими восхищались. Любой из команды, хоть и привирая, мог рассказать об особенно ужасном походе с необыкновенным капитаном-тираном, который сделал их жизнь чертовски невыносимой:

— Ну, а я видел одного зверя, который глотал живых извивающихся тараканов и жевал известковую глину. И все это он проделывал, стоя у штурвала.

— А я знавал капитана Стейнса, который на своем «Рочестере» высек матроса шестьсот раз просмоленным канатом в дюйм толщиной.

— Ты, трусливый щенок! Бог свидетель, я там был и что-то тебя не заметил. Да к тому же, я видел кое-что и похлеще. Я видел, как капитан в наказание привязал своего помощника к корме, и тот тащился за кораблем, а акулы жрали его ноги, а он вопил, моля о пощаде, как резанная морская корова. Я до сих пор слышу его голос: «Спасите меня, ребята!»

— Клянусь Пресвятой Девой, если б я увидел такое, сам бы стал пиратом. Они хоть плавают на своих собственных кораблях.

Все молча кивнули в знак согласия с особым пониманием свободных людей моря. Робин тихо сказал:

— В честной службе мало выгоды. Плохо кормят, поэтому мы такие худые. Мы должны пахать целый месяц, чтобы отложить хоть фунт. А пираты едят свежие фрукты, они свободны и могут взять такую добычу, которая заставит позеленеть от злости любого губернатора. Пиратские корабли плавают в теплых морях, а мы мотаемся туда-сюда по северному побережью. Да, лучше складывать денежки на счет, чем мечтать об этом.

— Попридержи свой язык, Робин. Нимрод — хороший капитан, но он спустит с тебя шкуру, если услышит твои разговоры.

— Я знаю, ребята. Да я ведь просто так говорю. Но что верно, то верно — жизнь у пиратов гораздо веселее.

— Да, веселее и короче, — сказал боцман, после чего все разговоры стихли.

17 сентября, в полдень, раздался долгожданный крик: «Земля!». Чарльзтаун появился на горизонте как слабый мираж.

«Профит» пересек залив, оставив позади Хогайленд, Джонсон Форт. Он шел к Бэттери, чтобы бросить якорь в теплых тихих водах реки Купер. Анна стояла и смотрела на город, пока отец помогал матери собраться с силами и сойти на берег.