— Кажется, они сошлись, — сказал я, и Эмберли кивнула.

— Ничего дурного в этом нет, — откликнулась она. — Если девушке предстоит продолжать водить с нами знакомство, ей нужно будет пройти хорошее базовое обучение боевым техникам, а Мельком — единственный в нашей группе, кто достаточно хорошо ими владеет. — На ее лице появилась улыбка, в которой сквозила самоирония. — Если не считать меня, конечно же, но у меня нет времени работать нянькой.

— Кажется, Пелтон немало знает о работе под прикрытием, — сказал я.

Эмберли снова кивнула:

— Он был под очень глубоким прикрытием, и долгое время — проник в структуру нелегального картеля в Торрендонской Бреши. Даже, вероятно, слишком долгое. Ему приходилось совершать весьма сомнительные поступки, дабы поддержать свою легенду, и были даже подозрения, что он переметнулся.

Я понимающе покачал головой. Субсектор Торрендон был раздираем варп-штормами, оставлявшими лишь несколько безопасных путей, по которым могли перемещаться торговые суда, курсирующие по своим деловым маршрутам, так что пиратство оставалось там самой насущной проблемой.

— Значит, он был из числа офицеров флотской военной полиции, когда ты его рекрутировала? — уточнил я.

Эмберли покачала головой:

— Он был арбитром, пока надзирающий офицер, который его вел, не решил, что он сделался скорее частью проблемы, чем ценным кадром, и не попытался отозвать его. Мельком не согласился с подобной оценкой, и все кончилось дурно.

— Насколько дурно?

Эмберли вздохнула:

— Было много трупов. Мельком решил, что если уж его выдергивают с полевой работы, то ему стоит прежде устроить генеральную уборку, и принялся выводить из игры всех тех, кого он успел определить как ключевые фигуры картеля. — В голосе ее появилась нотка восхищения. — Он поступил умно — это я могу точно сказать: подставил одного из старших директоров, сделав его претендентом на высший пост, затем убил нескольких из второго эшелона, и дальше ему оставалось только указать пальцем. Это была кровавая баня. К тому времени, как его вышестоящие, ставшие на то время укротителями, до него добрались, картель буквально разорвало на куски.

— Так что же в этом плохого? — спросил я в чистосердечном недоумении.

По мне, звучало это так, что он сделал Галактике большое одолжение.

Эмберли взглянула на меня с сожалением:

— Подумай хорошенько. Арбитр, который ступил за грань закона, какими бы достойными ни были причины, не является чем-то, что Арбитрес могут игнорировать и не принимать всерьез. К счастью, я оказалась неподалеку, как раз когда они собирались не оставить от него даже воспоминаний, и решила, что подобный талант не должен отправиться на свалку.

— Понимаю. — Я кивнул, в очередной раз задумываясь о том, насколько же проще обстоят дела в Имперской Гвардии. На поле боя нужно лишь делать все необходимое для победы, и не более. — Ну что же, по крайней мере, Земельда, кажется, находится в хороших руках.

Эмберли поглядела на меня изучающим взглядом.

— Надеюсь, этой ночью не только ей выпадет такая возможность, — сказала она.

Следующим утром мы как раз наслаждались ленивым завтраком, когда неожиданно прибыл Лазур в лязгающем орнитоптере, несущем на себе изображение шестерни Адептус Механикус, который приземлился за эгантовыми кустами, трепеща крыльями со всей грацией, какую только можно было ожидать от металлической курицы. Эмберли поглядела поверх лежащих перед нею вафель с дольчеягодами, как техножрец входит в двери открытого внутреннего дворика, и кивнула, приветствуя его с искренним радушием.

— Берите стул и присаживайтесь, — пригласила она несколько неразборчиво, в то время как Земельда, все еще наслаждавшаяся своей маскировкой, которую, конечно, никто-никто не смог бы разгадать, налила в чашку рекафа и поставила ее на стол перед новоприбывшим.

Один Император знает, с чего она решила, что Лазур сможет отведать напитка, учитывая, что у него не было рта, но это было именно то, что должна была делать служанка, так что, вероятно, Земельда думала, что таким образом только усилит непроницаемость своей легенды — или что-то в этом роде. Когда с этой простой задачей было покончено, она вернулась к тому, чтобы тыкать сервировочной ложкой салат из рыбы, риса, яиц и еще чего-то, стоящий на буфете, и выглядеть так, будто совершенно не подслушивает разговор за столом.

Лазур учтиво склонил голову и занял предложенное место.

— Благодарю вас, но я уже поглощал питательные вещества на этой неделе, — отозвался он, пытаясь изобразить хорошие манеры. В мою сторону он бросил быстрый взгляд, но если и был удивлен, увидев меня здесь, то ничем не показал этого. — Комиссар, вы хорошо выглядите. Я так понимаю, что ваше взаимодействие с инквизитором в результате оказалось удовлетворительным?

— Да, и весьма, — ответила Эмберли, послав мне едва заметную усмешку, — но я боюсь, что вы зря проделали весь путь сюда. Кайафас не более нашего представляет себе, где обретается Метей.

— Это неутешительно, — произнес магос, умудрившись проговорить это так, что смысл изменился до обратного. — Я надеялся, что человек его находчивости сможет отворить такие двери, которые прежде оставались для нас закрытыми.

— Я тоже, — пришлось мне заверить техножреца ничего не значащей фразой, создавая впечатление, что я с самого начала был посвящен в поиски шестереночника-отступника, и едва начал говорить следующую фразу, как обнаружил, что вижу сразу несколько открывающихся в этом плане возможностей. — Мое положение в Комиссариате предоставляет мне доступ к разведывательным данным, которые в данный момент анализируются Гвардией и Арбитрес, к примеру. — Я кинул взгляд на Эмберли. — Если, конечно, вы уже не посвятили в подробности Живана и Киша.

— Только не касательно этого, — заверила инквизитор. — У них и так хватает забот с генокрадами и роем. — Она пожала плечами, отодвинула тарелку и сделала глоток рекафа. — К тому же тенесвет…

— Что-что? — переспросил я, не донеся до рта полную ложку того самого салата.

Лазур любезно подхватил:

— Артефакт ксеносов, с которым скрылся Метей. После его отбытия мы нашли в Долине Демонов и другие предметы, включая набор металлических табличек из неизвестного нам состава, которые содержали фрагменты надписей, одна из которых, как нам кажется, упоминает об артефакте именно таким образом.

Знакомое сухое покашливание ознаменовало прибытие Мотта, который прислушивался к последним фразам нашего разговора и, кажется, был более не в силах удержаться, чтобы не претворить в слова тот поток связанной с темой обсуждения информации, которая была закодирована в его аугметическом мозжечке.

— Язык этот так и не был расшифрован, — встрял он, протягивая руку за кувшином-термосом с рекафом, который Земельда только что выставила на буфет, и налил себе полную чашку. Я уже было напрягся, ожидая увидеть, как он обваривает пальцы, а чашка падает на ковер, но он проделал все с идеальной точностью, продолжая в то же время говорить и, похоже, не делая пауз, чтобы вдохнуть. — Но необходимо упомянуть, что ранее похожие надписи уже обнаруживались в самых разных частях Галактики и была предпринята не одна попытка вчерне расшифровать значения некоторых символов. Главной сложностью оказалось то, что эти надписи, хотя и являются древними настолько, что их возраст невозможно даже вообразить, все же относятся к разным временным периодам, между которыми проходили целые геологические эры, и нет никакой уверенности, что какая-либо система символов могла сохраниться в неизменности за такое время.

Вспоминая ломаный готик, на который соскальзывала Земельда, когда забывала, что остальные присутствующие здесь не с этого мира, я счел последний довод вполне убедительным, но все же не торопился соглашаться. Если уж Мотт начинал говорить, то последнее, что вам захочется делать, так это поощрять его словоизвержение.

— С другой же стороны, повторяемость надписей и единство методов, которыми были изготовлены те немногие артефакты и другие фрагменты, собранные в столь разнообразных местах раскопок, кажется, должны свидетельствовать, что это было весьма устойчивое общество, просуществовавшее весьма продолжительное время, что могло сохранить относительную неизменность языка, — это никоим образом нельзя сбрасывать со счетов.