Кандидаты биологических наук бывают разные. Попадаются вполне практичные мужики, вовремя перешедшие из биологов в «челноки», сколотившие на приличную подержанную «Тойоту» и потаенно оборудовавшие квартирку любовнице. Или оставшиеся в биологах, но привалившиеся под бочок к зарубежному партнеру в рамках СП, благо иные отрасли биологии вполне позволяют при умении крутиться зашибить зелененьких.

Только больше все-таки затраханных жизнью. Из тех, что кое-как еще зарабатывают, но жизнь получается насквозь серая и скучная. Ситников был как раз из последних. Денег хватало и на жизнь, и на дожонка Гранда, но к бурлящей вокруг жизни кандидат порой испытывал тоскливый ужас, поскольку совершенно перед ней оробел и растерялся.

Хочется хоть как-то самоутвердиться, понятно. Ситников, поспешая посреди жидковатого тумана, сунул руку в карман ветровки, тронул холодный тяжелый маленький пистолетик. Пистолетик весьма даже придавал уверенности – газовая пятизарядочка «Перфекта». На большее денег не хватило. Правда, любезный по-современному продавец не сказал, что из этой пятизарядки лучше всего стрелять тараканов – для пущей надежности избитых да связанных. В отделе регистрации РОВД тоже не стали разочаровывать клиента – взяли денежку, выдали бумажку, да ухмыльнулись в спину – чем бы кандидаты ни тешились… Но сам Ситников стал гораздо увереннее, гордо проходя мимо поддавших бичей с таким видом, словно он и впрямь Сильвестр Сталлоне и в кармане у него килограммовый кольт.

Гранд вдруг бросился к кустам, мелькнул хвост-сабля, дожонок спиной вперед вылез на открытое место, вновь кинулся туда, вновь попятился и не залаял – жалобно взвыл. Сердце у Ситникова упало. Так и знал, что когда-нибудь пес рассадит лапу – на битых бутылках, на крышках от кое-как вскрытых консервных банок и прочем мусоре, щедро набросанном алкашами.

Нет, кажется, все не так плохо – Гранд не поджимал лапу, прочно стоял всеми четырьмя, неумело встопорщив затылок, пытался то ли рычать, то ли взвыть. Ситников уже разглядел видневшуюся между кустами руку. Обычное дело: кто-то накушавшийся здесь и прикорнул. Можно было свистнуть Гранда, чтобы в самом деле не порезался (там наверняка полно всякой дряни), и преспокойно уйти. Но кандидат в приливе смелости, вызванной оттянувшей карман германской игрушкой, решил хоть раз показать себя крутым мужиком. Он оттянул затвор, загнав в ствол крохотный бледно-желтый патрончик, сдвинул большим пальцем пупышку предохранителя и шагнул вперед.

Успел еще подумать, что рука почему-то очень уж белая. А потом и думать стало некогда в приливе ужаса.

Человек лежал лицом вверх, уставясь широко раскрытыми глазами на верхушки кустов. Светлая куртка вся в застывших темно-красных потеках, и из живота торчит черная рукоятка ножа. И тишина вокруг, словно весь мир вымер…

Секунд через пять кандидат Ситников понял наконец, что все это на самом деле, что перед ним труп. И, неизвестно какими чувствами гонимый, то ли побежал, то ли неуклюже потрусил назад, даже не к своему дому, куда глаза глядят, пытаясь вспомнить, что в таких случаях надо делать. Гранд, гавкая от восторга, выписывал круги. Потом где-то на уровне пояса бабахнуло, в ноздри полезла вонючая резь – это кандидат нечаянно даванул пластмассовый спуск.

Он пробежал еще метров пять, уворачиваясь от газа, трясущейся рукой поставил «Перфекту» на предохранитель, запихнул в карман и замер в полном расстройстве мыслей и чувств. И торчал так посреди полянки, пока его не спросили громко, даже чуточку равнодушно:

– Чего воюем, мужик?

Ситников растерянно завертел головой – а они оказались сзади. Оба в непривычной для кандидата омоновской форме, один как бы небрежно держал кандидата под прицелом коротенького автомата, а второй стоял с незанятыми руками.

В кандидата впервые целились из огнестрельного оружия, и потому он, собственно, даже и не испугался, только появилось сумрачное, невесомое ощущение полной нереальности всего происходящего.

– Собачку на поводок возьми, – сказал тот, что стоял с незанятыми руками.

Поводок, оказалось, так и зажат в левой руке. Пока Ситников, дрожа всем телом, пытался обеими руками защелкнуть на кольце ошейника карабин-трубку, омоновец как-то неуловимо оказался с ним рядом, запустил руку в карман и вытащил «Перфекту», в присутствии автомата совершенно не смотревшуюся. Нюхнул дуло, резко отдернул голову, мельком глянул на ствол:

– Ну, номер есть… – и опустил пистолет в свой просторный карман бушлата.

– У меня разрешение… – заикнулся кандидат.

– Проверим. Вернем. У-ти-какой… – омоновец сделал двумя пальцами «козу» совершенно спокойному Гранду и спросил: – Ну, так чего это мы бежим и стреляем? Обидел кто? Или как?

– Там мертвый… С ножом… – Ситникова била такая дрожь, что он плохо соображал, в какую сторону показать. Едва сообразил.

Второй, наконец оценив ситуацию, автомат опустил и подошел ближе:

– С ножом – это как? В руке нож или в спине?

– Вот так торчит… – кандидат потыкал себя пониже грудины указательным пальцем.

– Ну, тогда веди, Сусанин, да не сбейся, – и тот, что с автоматом, бросил напарнику: – Говорил же тебе – не загадывай. «Кончили патруль, кончили…»

– Может, пьяный.

– А ты на Сусанина погляди…

До места дошли быстро – оказывается, кандидат пробежал всего ничего. Оба даже не стали подходить близко – глянули метров с трех, и тот, что с автоматом, покачал головой:

– Точно. Жмурик. Ну и зачем ты его, мужик, зарезал?

– Да ладно тебе, Колян, – сказал напарник. – Еще инфаркт мужика дернет… – Он подошел ближе, сел на корточки, коснулся белой руки. Обернулся, не вставая. – Вы его, гражданин хороший, конечно, не резали. А если и резали, так не сейчас, рука уже захолодела, кровь подсохла, и была эта разборка часов пять назад, абы не шесть… Колян, кричи в матюгальничек… Стоп! Иди-ка сюда! – он поманил Ситникова. – Все равно быть свидетелем по всей форме, так что смотри во все глаза. Что у него под правой рукой?

Ситников присмотрелся:

– Пистолет…

Там и в самом деле лежал маленький пистолет, но совсем другой, куда там кандидатовой игрушке. Пистолет как-то так отсвечивал черным матовым блеском, убедительно и серьезно, что даже несведущему человеку сразу становилось ясно: он настоящий и боевой…

– ППК? – сказал тот, что без автомата.

– Ага, – сказал напарник. – Или «Эрма», там же моделей до хрена, под вид «Вальтерочка»… А карманы-то вывернуты, и вокруг на земле купюры, очень даже крупные… Значит, что? На заказное напоролись?

– Я в газете читал, что заказное – это когда из пистолета с глушителем… – заикнулся было Ситников, чтобы только не стоять столбом и не чувствовать себя раздавленным напрочь.

– Это можно и авторучкой, – задумчиво сказал омоновец с автоматом. – Если знать, куда эту авторучку вогнать… Так-то вот, Сусанин… – он внимательно оглядел Ситникова и отступил на шаг. – Эй, эй, ты хоть отвернись, а то на собственную собачку рыганешь!

Ситников едва успел отвернуться и от них, и от Гранда. Все, что нашлось в желудке, рванулось наружу, пачкая рот кислым.

За спиной у него уже трещала рация:

– Я пятый, пятый. Северо-Восточный, шестнадцатый квадрат. Где лесочек. У нас «холодный», серьезный «холодный»…

…Толпа смыкалась вокруг, как многотонная неотвратимая волна прибоя, люди карабкались на леса вокруг недостроенных самолетов. Профессионально отточенное за все эти годы чувство опасности готово было перелиться в панический ужас, а Брежнев вышагивал как ни в чем не бывало, отмахиваясь от склонявшихся к его уху то генерала Рябенко, то других «прикрепленных».

Прошли под крылом. Над головой топот, шарканье – рабочие продвигались по платформам следом за ними, а те, что вокруг, подступили совсем близко, и Данил, ухватившись за руки напарников, едва сдерживал напор, с ненавистью глядя в эти ошалевшие от любопытства, возбужденные лица ни в чем не виноватых людей. Ремень кобуры пополз с плеча, комкая полу пиджака, съехавший пиджак запеленал руку, Данил попытался резко дернуть плечом вверх, но Северцев тянул его в ту же сторону, влево, и ничего не выходило…