— Два месяца прошло, — сказал Мишка.

— Ну что ты, на слове меня будешь ловить? Сядь, и поговорим спокойно. Сядь, пожалуйста!

Она силком усадила Мишку в кресло.

— Понимаешь… я готовилась к этому разговору и все равно ничего не придумала… — начала Соня, мучительно стискивая ладони, отводя глаза. — Я сама не понимаю, что со мной случилось там… У меня во сне такое бывало в детстве — и страшно, и стыдно, и просыпаться не хочется… А потом мы вернулись в Москву — и я проснулась… Ну не мучай меня, пожалуйста! Не все можно объяснить словами… Не надо ничего забывать, но это уже не повторится, понимаешь?.. Все стало по-прежнему, как было раньше…

— Выходи за меня замуж, — сказал Мишка.

— Что? — Соня, прерванная на полуслове, изумленно глянула на него.

— Выходи за меня.

— А-а, — понимающе кивнула Соня. — Теперь ты как честный человек должен на мне жениться?

— Просто я тебя люблю, — сказал Мишка.

— Господи, зачем?.. — всплеснула Соня руками. — Почему все надо испортить?.. Ну пожалуйста, давай прекратим, пока не поздно!

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил Мишка.

— Нет!

— Почему?

— Помнишь, я когда-то в детстве сказала, что вышла бы, если бы можно было, за вас троих? Только за всех троих сразу… — усмехнулась Соня.

Мишка молча ждал ответа на свой вопрос.

— Господи, ну как ты себе это представляешь? Через три недели тебе в армию, да? Ладно, предположим, я буду ждать тебя два года. Что потом? Будем рожать детей и солить капусту на зиму? Через год я начну тебя ненавидеть, через два все равно сбегу…

— Понятно, — сказал Мишка и встал.

— Что тебе понятно? — крикнула Соня.

— У тебя теперь другая жизнь… — усмехнулся Мишка. — Куда уж мне. У меня ведь нет папы-академика.

— Ну при чем здесь Игорь? — закричала Соня. — При чем тут его отец? Просто я тебя не люблю! Так понятно? Дождался? А теперь уходи! — она распахнула дверь. — Видеть тебя не хочу!

Мишка молча вышел. Когда за ним закрылась дверь, из комнаты выглянула мать.

— Соня, почему к тебе ходят все, кроме Игоря?

— И ты туда же!.. — Соня ушла к себе. Села на корточки у стены, сжав голову руками. — Господи… какая же я дрянь!..

Мишка шагал по улице, наталкиваясь на прохожих. Оттянул врезавшийся в горло галстук, сорвал его совсем и сунул в карман…

Полковник-военком прочитал заявление, глянул через стол на Мишку в парадном новом костюме.

— Хорошо подумал? А то сгоряча напишут, потом в соплях прибегают.

— Не прибегу, — сказал Мишка.

— Ну что ж, это я оставлю у себя, — военком спрятал заявление в стол. — У тебя когда явка? Через три недели? Вот через три недели и приходи. Догуливай.

— Я не могу ждать, — спокойно сказал Мишка. — Я убью кого-нибудь.

Полковник помедлил, внимательно глядя на него, потом снял телефонную трубку:

— Когда отправляется шестая команда?.. Завтра?.. — он кивнул Мишке. — Если хочешь, можешь переночевать дома.

Мишка отрицательно покачал головой.

Пьяный Игорь в жеваном грязном костюме, спотыкаясь на каждом шагу, брел через ночной двор. Встал, покачиваясь, оглядел темные дома.

— Блоха-а-а!.. — истошно, отчаянно заорал он. — Блоха-а-а!.. Шиша-а-а!..

Эхо полетело между спящими домами.

В Сонином окне зажегся свет, Соня в ночной рубашке выглянула во двор.

Игорь шарахнулся под тень деревьев и, воровато оглядываясь, поплелся к своему дому.

На узкой дороге под холмом стоял БТР, за ним впритык друг к другу фургоны и бензовозы. Впереди на повороте догорал, чадил копотью опрокинутый кверху громадными колесами второй БТР, валялся остов дотла сгоревшего тягача.

Около БТРа молоденький лейтенант орал в микрофон сорванным голосом:

— «Космос», «Космос», я — «Спутник»! «Космос», я — «Спутник»! «Космос», ответьте «Спутнику»!.. «Космос», когда будут «вертушки»? Мы вызывали «вертушки»!.. Да… Так точно… Я понял… Я понял… Есть!

Он отдал микрофон радисту, суетливо огляделся и крикнул:

— Взво-од! Слушай мою команду! Подъем!

Никто из солдат не шевельнулся, только Шищенко, сидевший у колеса БТРа со спущенной на глаза панамой, неторопливо поднялся и принялся тщательно отряхивать штаны.

— Комбат сказал: первому, кто поднимется на вершину, — орден Красной Звезды! — обратился к нему лейтенант. — Передай остальным: первому, кто поднимется, — орден!

— Засунь его себе в жопу, — посоветовал Мишка.

— Что вы сказали, сержант?.. — опешил лейтенант.

— Ты у него орден так же допросишься, как «вертушку», — ответил Мишка, поднял автомат и пошел, не оглядываясь.

Лейтенант воровато стрельнул глазами по сторонам — не видел ли кто его позора.

— После боя поговорим! — крикнул он в спину Мишке и полез в БТР.

Рыжий боец, до глаз заросший щетиной, с повязанной, как бедуинский платок, тряпкой на голове, закатился мелким смехом, с размаху ударил Мишку по плечу.

— Звезду… в жопу… — едва выговорил он — и согнулся, совсем скис от смеха.

Мишка шагал вдоль колонны, поднимая солдат. Рядом пристроился мальчишка в новой, еще не выгоревшей панаме.

— Миш… Я хотел сказать… Помнишь, я рассказывал, что я с моей девчонкой… Ну, что я с ней — ты помнишь, да?.. Я все наврал! Можешь считать меня последним фуфлом, но я все наврал!..

— Подъем!.. Вставай, пошли!.. — Мишка на ходу толкнул сапогом одного, другого, сразу перешагивая через них. Он шел все быстрее, время от времени скалил сжатые зубы, будто улыбался, и с силой втягивал воздух. Мальчишка едва поспевал за ним и тоже все быстрее говорил:

— Она в последний вечер специально мать в кино отправила… А я испугался. Я никогда этого не делал и испугался, как последний дурак, и два часа говорил, говорил, чтобы мать дождаться, а она только смотрела и ждала и ни слова не сказала, а потом заплакала…

Черный детина, раскурочив штыком консервы, жадно, торопливо жрал тушенку, глотал, почти не жуя, роняя куски на песок.

— Ты чего, проголодался? — спросил Мишка.

— Все равно пропадет. Жалко.

— Пошли.

Детина поднялся и пошел вместе со всеми за ним, зажав автомат под мышкой, доедая на ходу.

— И еще я подумал, что будет нечестно, — задыхаясь, говорил мальчишка. — Понимаешь, нечестно, если я в последний день… а потом два года…

Мишка резко остановился, схватил его за шею и притянул к себе, скалясь, быстро оглядывая его лихорадочно блестящими глазами:

— Слушай, сынок! Это только в первый раз страшно. Понимаешь, надо только встать! А когда встал — сам побежишь, потому что деваться некуда! А когда бежишь, уже не страшно, понял?

Он оттолкнул мальчишку и первый полез на холм. Остальные, разворачиваясь в цепь, вскарабкались следом и залегли под гребнем. Мишка вытащил штык и примкнул к автомату. Черный детина выгреб штыком последний кусок, сунул в рот, бросил пустую банку вниз по камням, а штык вытер об штаны и примкнул к стволу.

— Звезду… в жопу… — заливался, тряс головой в бедуинском платке рыжий. Примкнул штык, постучал себя кулаком по лбу и показал растопыренные пальцы. — Она же острая!!

— Только не ложись! — крикнул Шищенко мальчишке. — Это смерть, понял? Когда бежишь — это может быть, а если ляжешь — наверняка, понял? — Он вздрагивал от напряжения, мучительно изгибался, оглядывался вниз на БТР. — Да что он там телится? Пошел! Давай!

БТР рывком тронулся, разворачивая пушку, вылетел на поворот и открыл огонь.

— Вставай, сынок! — заорал Мишка. — Ура! Ура-а-а!! — Он вскочил на гребень и побежал по широкому голому склону горы.

Сверху застрочил пулемет, духи, засевшие за камнями под вершиной, ударили из автоматов. Мишка уже не видел, как мальчишка, едва поднявшись, получил очередь в грудь и повалился навзничь.

— Только не ложись! — орал Мишка. — Не ложись, сынок! Ура-а-а!! — Он тянул бесконечное «а-а-а!!» оскаленным ртом, коротко вдыхая, карабкался по осыпающимся камням, падал и вставал, стрелял по мелькающим между камнями чалмам и снова бежал.