Блоха сидел в своей комнате, обложенный стопками толстых книг, и внимательно читал, делая выписки. На столе перед ним стояло зеркало, он поднял голову и растянул губы в радостной улыбке, потом округлил рот и скорчил плаксивую физиономию.
Вошел отец, постоял, наблюдая за ним.
— Женя… Я хочу поговорить с тобой.
— М-м? — промычал Блоха, повернув к нему мелко трясущуюся голову с идиотской гримасой.
Отец не улыбнулся.
— Женя, тебе нельзя идти в армию.
— Я не собираюсь в армию, — Блоха показал ему обложку научного труда по психиатрии.
— Ты неважный актер, — покачал головой Леонид Федорович. — А они не такие наивные люди, как ты думаешь… Тебе надо избежать призыва любой ценой. Я не знаю, представляешь ли ты себе реально, что тебя ждет? Тебя признают годным, несмотря на зрение, несмотря на все твои старания. Дети моих друзей это уже проходили… Тебя отправят на ракетную точку куда-нибудь в глушь, в ста километрах от ближайшего населенного пункта, где люди озверели до потери человеческого облика и ждут молодого призыва, как праздника. Там тебя будут бить и издеваться каждый день, день за днем, два года, под чутким руководством политотдела. Но это еще не все. Если ты все-таки останешься жив и не сломаешься — тебя заставят подписать секретный допуск, хотя ракету ты не увидишь даже издали. И потом, когда ты вернешься, любое общение с западными журналистами, любое выступление будет расцениваться как разглашение государственной тайны, и после армии ты окажешься в лагере…
— Я же сказал — я не пойду в армию! — сказал Блоха. — И вовсе не поэтому, а потому что я не буду служить в армии фашистского государства!
— Подожди, послушай… И во всем этом виноват я, — Леонид Федорович ходил по комнате, нервно сжимая пальцы. — Мало того что я потерял все. Все! Любимую работу. Любимую женщину. Но я и тебе сломал жизнь с самого начала. Я не хочу потерять себя, понимаешь?..
— Да о чем ты говоришь, па? — удивленно пожал плечами Блоха.
— Одним словом… я звонил Богуславскому… — не глядя на него, сказал отец.
Блоха поднял на него изумленные глаза.
— Ты?.. Звонил?..
— Да. Он сказал, что если ты подпишешь какие-то бумаги… как бы осудишь меня… то он попытается что-нибудь сделать…
— Ты! — вскочил Блоха. — Ты — звонил? Ты — унижался?! Как ты мог!
— Пойми, это нужно сделать, — торопливо заговорил Леонид Федорович. — Надо честно признать, они оказались сильнее нас. Пока сильнее… В шестьдесят восьмом все казалось проще: толкни — и развалится. Но вот прошло пятнадцать лет…
— А ты пытался толкнуть? — кричал Блоха. — Что ты — ты сам — сделал? Что вы сделали? Пятнадцать лет сидели на кухне, пели песни и гордились своей смелостью!
— Но быть несогласным — это уже немало… — начал было отец.
— Да я… я… я с тобой разговаривать не хочу! Я руки тебе не подам после этого! — чуть не плача, заорал Блоха. — Я в этом доме ни минуты не останусь!.. — У него сорвался голос, он бросился собирать и заталкивать в сумку книги.
— Женя… — попытался остановить его Леонид Федорович. — Может быть я был неправ, что не посоветовался с тобой… Но пойми и меня. Я больше всего на свете боюсь тебя потерять…
Блоха молча вышел из квартиры и изо всех сил хлопнул дверью.
Отойдя от подъезда, он остановился, не зная, куда, собственно, идти, и побрел к Мишкиному дому.
Дверь открыл Мишка, голый по пояс.
— Можно у тебя переночевать? — спросил Блоха.
Мишка отступил, пропуская его.
— С отцом поругался?
Блоха только махнул рукой, чтобы не расплакаться.
— А-а, диссидент! — с трудом ворочая языком, приветствовал его Мишкин батя. — Хоть будет с кем поговорить. А то этот, — ткнул он пальцем в Мишку, — со мной не разговаривает. Презирает! Родного отца презирает!
Блоха молча прошел за Мишкой в его комнату.
— И этот туда же! Ну что ж вы за люди? В кого такие уродились?..
В большой комнате по кругу стояли столы врачей. Голые призывники в одних расшнурованных ботинках, прикрываясь медицинскими картами, толпились в очереди.
Мишка встал под планку ростомера. За ним Блоха — с восторженной улыбкой, выпятив хилую грудь и привстав от усердия на цыпочки…
— Повернитесь спиной. Наклонитесь. Раздвиньте ягодицы.
Мишка наклонился. Через плечо обернулся к пожилой врачихе:
— Ну что там, доктор? Дембеля не видно?
Медсестра прыснула. Врачиха строго покосилась на нее, потом кивнула Мишке:
— Шутить со своей девочкой будешь. Следующий!..
Врач-окулист одну за другой менял линзы в контрольных очках на носу Блохи:
— Так видно?.. А так?.. А так?.. Минус девять и астигматизм, — он покачал головой и неуверенно занес ручку над медицинской картой.
Блоха с приклеенной к лицу улыбкой остро следил за его рукой.
Ассистентка подвинула к врачу какой-то листок и чуть заметно постучала по нему пальцем.
— Это ведь ничего, правда? — тотчас радостно сказал Блоха. — Мне ведь не обязательно стрелять! В армии много других замечательных специальностей!
— Хочешь в армию?
— Так точно! — отчеканил Блоха.
— Ну, тогда… — врач облегченно улыбнулся и написал: «годен»…
Мишка набрал полную грудь воздуха и изо всех сил дунул в резиновую трубу, так что цилиндр с делениями чуть не выпрыгнул на пол.
— Вы нам так аппарат сломаете, — кокетливо улыбнулась молоденькая сестра, скользнув глазами по его сильному загорелому телу…
Невропатолог стукнул Блоху резиновым молоточком по колену Тот подпрыгнул на стуле. Врач, глядя на него холодными испытующими глазами, постукал его по локтям — с тем же результатом. Провел холодной металлической рукояткой по животу, отчего Блоха дернулся всем телом и залился мелким смехом.
— Встаньте. Руки вперед. Пальцы растопырить. Закройте глаза.
Пальцы заметно подрагивали.
— Коснитесь указательным пальцем кончика носа.
Блоха уверенно ткнул себе в щеку.
Врач написал: «годен», поколебался и поставил вопросительный знак…
Мишка, уже одетый, стоял перед комиссией с полковником-военкомом во главе.
— Шищенко, — объявила секретарша, передавая медицинскую карту.
— Орел! — улыбаясь, сказал военком. — Десант!
— Десант! — согласно закивали другие. — Куда же еще! Побольше бы таких, а то мозгляки одни идут!
Полковник через стол пожал Мишке руку и вручил приписное свидетельство:
— Через три недели ждем!
Блоха вошел строевым шагом, четко повернулся через левое плечо и встал по стойке «смирно».
— Блохин Евгений Леонидович, одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения! — проорал он.
За столом сдержанно заулыбались.
— Гляди-ка, постригся уже, — кивнул кто-то на ежик его едва отросших волос.
— Ну что, хочешь в армию? — спросил военком.
— Так точно, товарищ полковник! Хочу отдать сыновний долг Советской Родине! — выкрикнул Блоха.
— Ну что ж… — полковник мельком просмотрел карту. — Ракетные войска. Ядерный щит Родины. Поздравляю вас!
— Служу Советскому Союзу! — восторженно крикнул Блоха.
Полковник протянул было ему руку, как вдруг физиономия у него вытянулась. Блоха по-прежнему стоял со счастливой улыбкой по стойке «смирно», а по штанам у него расплывалось мокрое пятно.
— А это что? — растерянно спросил военком.
— Это от радости, товарищ полковник! — весело доложил Блоха.
Он доковылял в мокрых штанах до раздевалки, где его ждал Мишка.
— Давай быстрей!
Мишка протянул ему другие брюки. Длинный волосатый призывник захохотал, указывая пальцем на Блоху. Мишка взял его за шею, развернул и проводил пинком в зад.
— Я же говорил — четыре бутылки много! — злобно сказал Блоха, переодеваясь. — Едва дотерпел, думал — лопну… Куда тебя?
— В десант.
— Сбылась мечта идиота? — ехидно спросил Блоха.
— Кажется, не меня в Кащенко отправляют, — ухмыльнулся Мишка. — Так что идиот пока из нас — ты.
