Одно дело, когда грузины находились внизу, а абхазы стреляют в них сверху, а другое, когда грузин в зоне поражения абхазов нет, а по рассыпанным над карьером стрелкам садят из орудий.

Видя, что они стали мишенью, в батальоне решили:

— Отходим!

Стали сниматься со склона. А раненых всё больше. Потащили.

Взвод Анатолия занимал правый фланг. От артиллерийской стрельбы Анатолия оглушило, и он приказа об отходе не услышал. Обходил свои посты, а никого нет. «Ну где же они?» — думал Анатолий.

По склону передвигался, как кошка: пробежит, заляжет, пробежит… Приближается к крайнему посту и слышит мягкую западноукраинскую речь:

— Вперэд, хлопци! Хохлы! Ниже опустился: тоже никого из своих нет. Думает: «Что такое?» Противник и сверху и снизу, и пули летят. Сердце дрогнуло: «Никого нет! Один».

Присел. Не может тропинку найти. Гранату взял. Себе: «Давай держись!» Приготовился к последнему бою.

Но тут глаза открывает — тропинка. Уже слышит, идут следом хохлы. Бегом отходит. Впереди полянка. За ней — кромка леса. Через поле.

Видит, кто-то уже в лес заходит. И Люда, последняя, оборачивается. Мужа заметила, как закричит: «Толя!!!» Её держат, чтобы не кинулась. Анатолий побежал что есть сил.

Абхазские части с трудом брали Шрому. Каждый дом — крепость. Из каждого окна стреляли. В уличном бою слабо помогала артиллерия. Абхазы несли большие потери. Со стороны противника потери тоже исчислялись сотнями.

Уже захваченный переулок приходилось брать снова. Из оставшегося позади дома начинали стрелять в спину.

В это месиво попал Василий Забетович.

С уцелевшими от предыдущих боёв парнями передвигались предельно осторожно. Но и тут в любой момент каждый мог получить пулю. Продвижение затруднялось ещё тем, что дорогу заволакивало дымом горящих домов. К тому же стояла жара. После первого штурма начинался второй, потом — третий.

В этих боях погибла Инга.

Ещё накануне она приезжала на Каман за медикаментами. Рассказывала: «Наташа, ты представить себе не можешь, что там! Раненый на раненом! Убитый на убитом! Крики, стоны. Запах — невозможно дышать. Гарь. Всё разлагается. Я как подумаю, что меня ждёт, не могу сдвинуться с места…»

Наташу беспокоили такие же мысли, но её батальон держали в резерве и в бой не бросали. А Инга напросилась. Наташа вспомнила, как восхищалась ею Лиана, и спросила себя: «Разве я заслуживаю такое?»

А Инга продолжала:

— Давай ко мне…

В Наташе всё готово было перевернуться. Её звали помочь. Всею жизнью она доказывала, что помощь другому для неё важнее остального. Замечала за собой ту особенность, что не может отказать. Она уже готова была сказать: «Инга, я иду с тобой», как вдруг Инга произнесла:

— Нет, Наташенька, не иди…

— Почему? Я пойду! — уже внутренне собралась Наташа.

— Из нас двоих пусть хоть одна останется… — Что ты несёшь, что?! — Наташа взяла за колени двадцатилетнюю подругу.

— Я знаю, что. Мой брат погиб. Моя младшая сестра — в Тамыше… Нет, Наташа, мне не нужна помощница, — произнесла девушка с твёрдостью взрослой женщины.

— Правда? Ты справишься сама?

— Справлюсь…

На следующий день в Шромах на глазах Василия Забетовича Инга, перевязавшая одного раненого, перебегала к другому и словно споткнулась. Падая, ещё по инерции двигалась вперёд, одна нога подвернулась к другой, и она ещё какое-то расстояние проехала по земле… Василий Забетович подскочил к медсестре: волосы её вытянулись длинной шлеёй… Взял за щёки: на лбу темнела маленькая дырочка. Развернул голову — затылок будто разнесло.

— У, гни-ды!!! Голос Василия смешался с треском автоматов и пулемётов.

Он держал девичью голову и не верил, что и этой девчонки уже нет. Нет чей-то невесты, нет чьей-то будущей матери, нет чьей-то будущей бабушки.

Со временем каждая смерть отзывалась в нём всё более остро.

Когда Наташа узнала о гибели Инги, не смогла сдержаться. Она проревела день, потом ночь. Не могла успокоиться и на другой день. Не могла взять себя в руки, когда собирался выступать батальон. Её как подменили. То её не брали никакие болячки, а тут так расстроилась, её так скрутило. Повылезли и болячки: спина, почки… В один момент она сделалась лежачей.

Одно дело, когда человек находится в постоянном напряжении, собран, а стоит только расслабиться — и всё выходит наружу. Всё, скопившееся за год войны, за год спанья на сырой земле, за год таскания раненых, за год переходов с согнутой от груза рюкзака спиной, за год холода, голода, стрессов и непрекращающегося стона души: когда же это всё закончится?

Наташу отправили в госпиталь.

Послав всех лесом, в кузов вездехода забрался Воронеж и держал Наташу за руку. Она нет-нет и приходила в себя.

— А помню, мы везли раненого, — говорила. — Я пацанов держу: одного — за ногу, другого — за руку. Остановились. Ребята: «Яблоки! Яблоки!» Мальчишки набрали яблок. Я ем и смотрю на свои руки, а они в крови. До такой степени к крови привыкла, что уже не реагирую…

— Это к чему?.. Яблок вокруг шаром покати.

— А к тому, что яблоки… Я больше не могу видеть кровь, — сделались влажными глаза. — Инга! Гиви! Клавдия Афанасьевна…

Всхлипнула — и провалилась в забытье.

Сергей вышел за ворота воинской части. Форма прапорщика после одежды абхазской армии смотрелась на нём хорошо. Он удачно устроился: российские войска никто не обстреливал, а если случайно к ним попадал снаряд, то в ответ получали удар ракетами. Всё складывалось удачно, разве что мысли о Наташе не покидали его.

«Где она, где?» — спрашивал себя.

Он знал, что она ушла с Гумисты на Каман, что там пролилось много крови, но жива ли, не ведал.

Поэтому нет-нет и разговаривал с ополченцами, ища общих знакомых. Он мог зайти к Неле Борисовне, но что-то удерживало от этого шага. Он словно ждал, когда Наташа сама придёт к нему.

Как-то, идя по городу, он встретил Лиану.

— О, привет! Что это у тебя с носом? — заметил зарубку.

— Отстань! — не остановилась та.

— Следы падения? — схватил за руку.

— Ты что, выпил? — отдёрнула руку и задержалась. — Какого ещё падения?! — Да так, с утра малость глотнули, — сказал виновато. — Где Наташа?

— Наташа на Камане.

— Жива?

— Жива, — Лиана отвечала, как чеканила.

— Когда должна приехать?

— Когда Сухуми возьмут, — сказала и добавила: — Герой Советского Союза…

— Слушай, ты на что намекаешь?

— А на то, что не о медальках надо думать… Наташа скольких спасла? Ей сколько орденов Абхазии должны повесить?

— Вот именно! — как разворошило Сергея.

— А ей этого не надо… Ей надо другое.

Сергей вытер вспотевший лоб:

— А ты что в Гудауте болтаешься?..

— А ты?

— Что, не видишь, прапорщик у российских десантников…

— Каптенармус, — засмеялась Лиана.

И пошла.

Сергей пнул камень, который пролетел мимо Лианы.

— Мазила…

Придя домой, Лиана охнула: на койке, как парализованная, лежала Наташа.

Рядом крутилась Неля Борисовна:

— Её в госпиталь привезли. Мне позвонили, и я её забрала. Спина, сердце, почки и по-женски что-то… — Перегрузилась, — сложила руки Лиана.

У Наташи выкатилась слеза.

— А это кто? — Лиана заметила парня на веранде. — А, вспомнила, Воронеж… Встреча с врачами обрисовала плачевное состояние Наташи. «Её нужно везти в Россию и там лечить, — говорили они в один голос. — Возможности абхазской медицины исчерпаны».

Лиана сказала Воронежу:

— У тебя знакомые врачи в России есть?

— А что надо? — Наташу отправить…

— В Воронеж? — упредил он вопрос Лианы.

— А что?

— Я не могу…

— Как не могу?! — окинула с ног до головы.

— Вот так…

— А тогда что ты здесь мотыляешься? — Выбирай словечки…

У Воронежа вскипело на душе, но сказать причину отказа от поездки в Воронеж не мог. Мешало чувство самосохранения. Да и какой из него толкач, если он не знаком ни с одним работником местной медицины! Бандитов он знал, милиционеров знал, но с врачами судьба не сводила.