Реальность заволокло туманом. Не было ничего кроме нас, его толчков во мне, сильных рук и яркого удовольствия.
Движения стали резкими, О‘Нелли стал задевать во мне нужную точку целенаправленно, не сбиваясь с ритма и не снижая скорости. Низ живота стало печь и сводить болезненными спазмами. Это была какая-то навязчивая, томящая боль, из-за которой мне хотелось то ли чесать, то ли тереть пах ладонью.
- Остановись, – попросил я прерывающимся шепотом, – мне неприятно.
- Врешь, – выдохнул он.
Кажется, стонал я уже без перерыва, шумно выдыхал, и каждый выдох был похож на звериный рык.
- Оста...новись, – еле выдавил я.
- Нет, – коротко и резко.
Тогда я всадил в его влажную ягодицу ногти, но это лишь усугубило мою ситуацию: Дерек рыкнул, сжал меня крепче и сорвался на бешеный темп. Я всхлипывал, потому что это было уже слишком – слишком больно… слишком сладко и слишком много искрящегося наслаждения.
Моя грудь напоминала кузнечные меха, кожа была не просто влажной, а мокрой, со струйками пота. Когда широкая ладонь накрыла мой рот, я осознал, что задерживал дыхание, чувствуя приближение неизбежной разрядки, а сейчас выдыхал с долгим, протяжным рычанием, готовясь закричать.
И кончая, я кричал ему в ладонь. Мне показалось, что внутри прижгли углями и, в тоже время, присутствовала удовлетворенная опустошенность, только мысль промелькнула, что вместо семени из меня выстреливала кровь.
[2] – речь идет о корабле «Бигль», на котором совершил Ч. Дарвин свое первое путешествие, впоследствии описав его в книге “Путешествие натуралиста вокруг света на корабле “Бигль”.
Глава 8
Джей
С последней каплей семени из меня вытекла и сила. Я обмяк в руках Дерека, закрыл невидящие глаза и откинул, совершенно не осознанно, голову ему на плечо. Тяжелое дыхание ирландца жгло висок, щеку и растекалось теплом по шеи и плечу. Когда он разомкнул руки, держащие мое тело, то я безвольно упал на постель, ощутив, как из меня выскользнула часть его.
Скотина…. Успел все-таки кончить.
Ирландец лег рядом со мной, обдавая жаром собственного тела… Если бы он обнял и привлек к себе, да хотя бы молча, может дальше всё было бы по другому, но он даже не прикоснулся…
Жгучая обида растеклась по моему сознанию, моя гордость была растоптана… хотелось свернуться в клубок и ничего не чувствовать, забыть унижение, забыть, что унизил…он…
Я хотел… А чего, собственно говоря, я хотел? Я получил то, зачем сюда пришел. Хоть и несколько не в том виде, в каком хотел получить. Что ж, это будет мне уроком…
А теперь нужно уходить… Хватит…
Дерек
Я лежал рядом с хрупким вздрагивающим телом и понимал что наделал, но исправить это уже невозможно, Джей не поймет и не примет сейчас от меня ничего…
Хотелось протянуть руку и дотронуться до гладкого плеча…
Юноша шевельнулся, затем сел на кровати ко мне спиной, вздрогнул, вдохнул прерывисто и замер. Я следил за ним, стараясь даже не дышать, ждал его дальнейших действий. Он делал все молча: встал, подошел к креслу и поднял халат… накинул его на хрупкое тело… Все так же, не проронив ни слова, он направился к двери. Движения Джерома были скованными, шаги аккуратными, юноша будто боялся рассыпаться от любого неосторожного движения.
- Джей…- позвал я.
Он застыл возле двери, взявшись за ручку, тонкий профиль занавешен прямыми прядями и слегка повернут в мою сторону. Поза ожидания…
Я не знал, чего он ждет, не знал, что мне сейчас сделать, чтобы не навредить еще сильнее, поэтому начало предложения так и осталось началом без конца. Джей толкнул дверь и выскользнул в коридор.
Я тяжело вздохнул и откинулся на постели. Что теперь делать? Что я сделал? Я изнасиловал человека, которого люблю… Сознательно причинил ему боль…
Я впервые в жизни испытывал чувство любви к другому живому существу, и что я натворил? Унизил его, когда тот сам предложил себя, открылся мне. После того, как схлынула злость, застилавшая глаза красным маревом, я слишком ярко осознал масштаб проблемы, созданной мной. И о том, как её исправить, у меня не было ни малейшего понятия. Беспокойство не давало расслабиться, от тяжелых мыслей бросало в жар. Я сел на кровати, подтянув к груди колени. От переживания этой ночи заново я кусал губы, мне было безумно стыдно за свою агрессию, но этот малыш свел меня с ума, лишил тормозов и разбил мой хваленый самоконтроль вдребезги.
Я полюбил в нем все: и дерзкую открытую улыбку – так редко адресованную мне – и скандальный, наглый характер, и черные глаза, лишающие меня воли…
Рассеяно скользнув взглядом по простыне, я забыл, что нужно дышать, а сердце мое в испуге запамятовало, с какой частотой ему необходимо биться, и пропустило удар…
На белом полотне отчетливо розовело смазанное пятно…
Губу я все же прокусил до крови.
- Госпооодиии! – застонал я, зарываясь лицом в ладони. – Какой же я ублюдок!
Я долго смотрел на этот немой укор на белоснежной ткани, гладил его пальцами и холодел от мысли, что моему маленькому Гаденышу все еще больно, и завтра мучения его продолжаться. Мне нет прощения, потому что позволил себе забыть, каково это, когда тебя насилуют…
Я сохранил это пятно, как память о причиненной боли любимому человеку...
На следующий день моя кровать была застелена свежими простынями.
- С добрым утром, мисс, – поздоровался я, открывая окно и впуская солнце в темную спальню.
Джером зашевелился под одеялом, выпростал из-под него свои тонкие руки, потер ладонью заспанное лицо, потом стал садиться и замер, как вчера в моей комнате, болезненно сморщившись.
Мне тут же захотелось отбросить поднос с завтраком, с которым я пришел, и броситься проверять повреждения, при этом гладить любимое тело, успокаивать и заверять, что впредь я буду нежным. Но как ему объяснить свою непоследовательность, сказать «прости, я был груб, но это потому, что люблю до умопомрачения».
Он плюнет мне в лицо и будет прав.
Пока юноша завтракал, то не удостоил меня ни взглядом, ни словом.
День прошел в тягостном молчании.
Перед тренировкой по фехтованию Джей просидел в библиотеке, куда и отправился после. Потянулись дни полного отчуждения между нами. Такой живой и щедрый на эмоции мой любимый теперь держался подчеркнуто холодно со мной. Скупые улыбки, которыми он иногда одаривал меня, теперь были для меня под запретом. Он улыбался и был вежлив со всеми: с отцом, с людьми, которых он встречал на приемах и балах – с Бингли в первую очередь – даже с Торнфильдом, который зачастил с визитами.
Я внутренне негодовал – неужели граф не видит, что эти двое, рано или поздно, попросят руки Джерома, и как он будет выкручиваться?! У меня сложилось мнение, что отец Джея пустил все на самотек. Почему? Ответа у меня не было, потому что мне четко дали понять, что это не мое дело.
Что ж, не мое, но за эти дни, что я наблюдал за «атакой» двух благородных джентльменов, которой они подвергали юношу, у меня созрел простейший план действий: если дело зайдет в тупик замужества, то я просто выкраду мальчишку и увезу в Америку, там есть, где затеряться.
А пока я съедал себя заживо, мучаясь виной, страдая от невнимания самого важного для меня человека, и сходил с ума, наблюдая, как его пытаются очаровать другие мужчины.
- Мисс Джей, – начал лорд Бингли, смущено опустив голову с каштановыми кудрями, – не могли бы мы пять минут поговорить наедине?
Началось! Нет, не «могли бы»! Мне что, уже пора мчаться и бронировать билет на пароход рейсом «Ливерпуль – Нью-Йорк»?
В библиотеке сегодня нас было трое: я, Джером и Бингли. Граф стал оставлять нас под предлогом «стариковского занудства», на мой взгляд, это было непредусмотрительно с его стороны, такая демонстрация доверия и принятие Бингли как близкого друга «дочери», давала лорду лишний повод думать, что его кандидатура стоит первой в списке потенциальных женихов.
