– Тусек, Тусек, Тусек! – проговорил Корчиньский, кривясь, как от зубной боли. – Куда ни ткнись, за что ни возьмись, всюду этот Тусек ставит барьеры на пути. Он прямо-таки лез из кожи, чтобы очутиться сегодня на моем месте. – Похлопав по подлокотнику рукою, Корчиньский рассмеялся, и злорадный смех его прозвучал на фоне гудения самолета, подобно визгу циркулярной пилы. – Да и русские предпочли бы встретиться сегодня не со мной, а с премьер-министром. С ним всегда можно договориться.

Это было равносильно обвинению в предательстве национальных интересов. Кто-кто, а Стас Корчиньский не собирался уступать Москве даже в мелочах. Астафьеву он не доверял так же, как Силину, и с обоими первыми лицами Кремля у него сложились крайне натянутые отношения. Что ж, на этом и строилась политика Корчиньского. Это по его инициативе одна из варшавских площадей была названа именем Джохара Дудаева. Это он предложил Евросоюзу ввести санкции против Москвы за эмбарго на ввоз польского мяса. С его же подачи Польша наложила вето на начало переговоров по новому двустороннему соглашению между Брюсселем и Москвой. Став президентом, он ни разу не встретился с российскими руководителями с глазу на глаз, а в России побывал лишь однажды, в 2007 году, все в той же злополучной Катыни, куда летел снова. «Надеюсь, визу мне дадут», – съязвил он, объявляя о своем решении в начале марта.

Виза, понятное дело, выдана была, однако первым прорвался в Катынь вездесущий Дональд Тусек, побывавший там вместе со своим российским коллегой Владленом Силиным не далее как седьмого апреля. В ходе поминальной церемонии оба премьера, как обычно, неплохо спелись и исполнили дуэтом свою любимую песню о взаимопонимании и добрососедских отношениях. Как будто можно дружить с медведем, не посаженным на цепь!

При мысли о соглашательской политике Тусека настроение у Корчиньского слегка испортилось, и, обращаясь к соратнику, он озабоченно произнес:

– Как бы наши телевизионщики не устроили саботаж в Катыни. Ты же знаешь, что все они едят из кормушки правительства.

– Слишком поздно, – успокоил друга Ардановский. – Визит расписан по минутам, а, кроме того, в Катыни тебя ожидают репортеры со всего мира. Прямой эфир, Стас, это великая сила.

– Да, но эта телеведущая из ТВП… как ее? Ага, Иоанна, она способна на любую провокацию. В ее программе меня, законного польского президента, называют консерватором и националистом. – Корчиньский негодующе всплеснул руками. – Это я националист, Кшиштоф, я?! Человек, посвятивший жизнь служению родине?

– Ты же сам сказал, что Тусек контролирует телевизионщиков. Вот они и отрабатывают свои злотые.

– Сребреники, Кшиштоф, сребреники, – прошипел Корчиньский. – Это иудины деньги. Но сегодня…

Пока они, сблизив головы, шушукались о чем-то, в салон заглянула стюардесса, предложившая завтрак и напитки. Покосившись на ее длинные ноги, пани Мария выпроводила девушку раздраженным взмахом руки:

– Свободна, милая. Мы уже завтракали.

– Пригласите ко мне секретаря канцелярии, – попросил стюардессу Корчиньский, тоже не оставивший без внимания ее ноги. – И пусть захватит с собой регламент.

Явившийся на вызов пан Выпих принялся зачитывать расписание предстоящих церемоний. Когда дело дошло до вручения Корчиньскому урны с землей из Катынского леса, Стас зевнул, деликатно прикрыв рот ладошкой. Когда же секретарь принялся излагать порядок награждения членов российского «Мемориала», Корчиньский уже мирно дремал, измотанный подготовкой к визиту в Россию.

Тем временем шестидесятитонный самолет, подобно крылатой торпеде, мчался над облачной равниной с крейсерской скоростью девятьсот километров в час. В прозрачном разреженном воздухе была отчетливо видна каждая заклепка на его фюзеляже. Сверкающий на солнце, он казался игрушечной моделью, запущенной в небо.

Сидящим внутри, конечно же, самолет виделся иначе: тесная длинная капсула с рядами окошек, сквозь которые можно полюбоваться разве что скошенным крылом. Желающих разглядывать его не было. Многие пассажиры, убаюканные монотонным гудением двигателей, уснули, остальные негромко беседовали, листали документы или что-то просматривали на экранах своих ноутбуков. Стюардессы, разносившие соки, чай и воду, заученно улыбались каждому, кто удостаивал их взгляда. Ничто не предвещало беды, приближающейся с каждой минутой, за которую «Ту-154» успевал пролететь пятнадцать километров. Скорость не ощущалась. Время растягивалось, как резиновое.

Разлепив веки, Корчиньский недоумевающе уставился на мобильный телефон, протянутый ему шефом президентской канцелярии. Звонил брат, спрашивал, как у Стаса дела.

– Все отлично, – ответил тот хриплым спросонья голосом. – Лучше быть не может, Мирек.

– Ты простудился? – обеспокоился брат.

Он всегда считал себя старшим, поскольку родился на сорок пять минут раньше. Иногда это бесило, но сегодня Стас Корчиньский испытал нечто вроде умиления.

– Я совершенно здоров, – сказал он, – просто задремал немного.

– Обычно ты не спишь днем, – произнес Мирослав недоверчиво.

Стас сел прямо, помотал головой, прогоняя сонную одурь, и признался:

– Устал я, Мирек. Сам знаешь, сколько проблем навалилось. Жаль, что тебя нет рядом.

– Маму нельзя оставлять одну, – напомнил Мирослав. – Ее здоровье очень пошатнулось в последнее время. – Он вздохнул: – Совсем старенькая наша мамочка. Переживаю за нее. Очень.

– Я тоже, – сказал Стас жалобным, как у маленького мальчика, голосом. – Спасибо, что ты заботишься о маме. Передавай ей привет.

– Лучше бы ты почаще ее навещал.

– Обязательно навещу. Вот вернусь из России, и сразу к вам. Отметим нашу очередную победу в семейном кругу.

– Ты поосторожней там с русскими, – предупредил Мирослав. – Сам знаешь, что это за народ. С виду стали почти цивилизованными, но в душе остались прежними. Дикари. От них можно ожидать любой подлости. Нож в спину, пулю в затылок… Сам знаешь их излюбленные методы.

– Ну, на этот случай со мной летят все наши главные силовики, – усмехнулся Стас Корчиньский. – Обязательно посмотри по телевизору, как прижмет хвост пан Астафьев, когда окажется лицом к лицу с цветом польской нации. Мы не украинцы, перед которыми можно безнаказанно играть мускулами.

– Желаю вам удачи, и знайте, что душой я с вами. – Помолчав, брат президента поинтересовался: – Вы уже приземляетесь?

– Пока нет, но, думаю, скоро сядем, – ответил Стас Корчиньский и ошибся так, как не ошибался еще ни разу в жизни.

Злой рок незримо витал в воздухе, готовясь внести свою лепту в большую политику.

В то самое время, когда близнецы Корчиньские разговаривали по телефону, с пилотами президентского самолета связался белорусский диспетчер, сообщил, что над Смоленском собирается густой туман, и настоятельно посоветовал садиться в Минске. Через несколько минут на связь вышел руководитель полетами военного аэродрома «Северный» и, зачитав сводку Гидрометцентра, предложил совершить посадку на любом из близлежащих аэродромов – в Минске, Витебске, Липецке или Москве.

Сняв наушники, командир экипажа Аркадиуш Протасюк покачал головой и отправился с докладом к президенту. Выслушав прогноз, тот состроил недовольную мину.

– Какой туман, пан летчик? Погляди туда. – Он ткнул пальцем в иллюминатор, за которым разливалась слепящая голубизна. – Прекрасная солнечная погода.

– Мы летим на десятикилометровой высоте, пан президент, – сказал Протасюк.

– Ну и что?

– Внизу все выглядит иначе. В Смоленске нелетная погода. Видимость ниже допустимого минимума.

– Вы ничего не путаете?

– Я прекрасно знаю русский язык, пан президент. Мне сообщили, что десять минут назад «Ил-76», сделав два круга над «Северным», поостерегся садиться в густом тумане и ушел на посадку в Москву. А ведь это были здешние летчики, хорошо знающие местность.

Прикинув, сколько времени займет автопробег из Москвы в Смоленск, Корчиньский почувствовал, что начинает закипать от злобы.