— Здесь должен быть служебный вход, — сказала Белоснежка. — Где-то же располагается дирекция? Буфет опять же.

— Да, должен, — подтвердил Леденец. — Вот будет хохма, когда выяснится, что это все вообще в другом здании находится.

— Нет-нет, где-то здесь, — бормотал Ватикан. — Там лифт был, я помню. Директор же, наверное, к себе не пешком поднимается.

— А может, он вообще в подвале сидит, — огрызнулся Леденец.

Все трое слышали приглушенные команды. Солдаты осматривали магазин, бежали вверх по крутым, как склоны Эвереста, лестницам.

— Ну вот, я же говорил. — Они в очередной раз завернули за угол, и Ватикан указал на распахнутую настежь дверь, за которой виднелась сетка лифта. — Я же говорил, — возбужденно повторил он. — Пошли.

Они побежали к лифту.

Солдаты уже достигли четвертого этажа.

Дофин пришел в себя внезапно, однако инстинкт подсказывал ему: не открывай глаза. Он попытался оценить ситуацию трезво и здраво. Его куда-то несли. Понятно, что это не могли быть свои. Свои бы оставили ему оружие, а пистолета в руках не было. Куда же его тащат?

Дофин чуть-чуть приоткрыл веки. Его нес на спине какой-то лысый здоровяк.

Леденец? — предположил он. Нет, не Леденец. Леденец был в их команде, когда затевалась эта операция, а потом его убили, а вместо него подослали двойника. Они все работают на КГБ. Леденец никогда бы его не ударил. А этот ударил и отобрал пистолет. И здание это — наверняка КГБ. Сейчас его притащат в подвалы и будут пытать, чтобы узнать правду об остальных ребятах. Но это они просчитались, он просто так не дастся.

На секунду боевик перестал контролировать себя, напрягся, и Леденец, почувствовав это, спросил громко:

— Дофин, ты очнулся, мужик? Просыпайся.

Тот не ответил, обмяк, склонил голову на плечо. Вспомнил, что раньше пистолет покоился в набедренной кобуре. Но теперь его там нет. Зато у двойника Леденца должен быть. Можно исхитриться, выхватить оружие и показать всем этим сволочам, где раки зимуют. А где они зимуют, раки-то?

— Зараза, тяжелый какой, — механически бормотнул Леденец, подкидывая бесчувственное тело на спине и перехватываясь поудобнее. — Угораздило же меня так ему врезать.

Они одолели уже целый пролет, когда солдаты мощной ватагой вывалились на площадку четвертого этажа, на пару секунд замерли, прислушиваясь, затем гурьбой рванули вверх. Белоснежка махнула товарищам: поднимайтесь, а сама присела на ступеньку и подняла автомат.

Площадка пятого этажа не была последней. Слева располагалась дубовая дверь, запертая на замок. За ней-то, вероятно, и находились многочисленные служебные помещения. Однако выход на чердак и крышу скорее всего был еще выше.

Белоснежка понимала: силы у ребят на исходе и, если солдат не задержать, им не уйти. Солдат много, очень много. Сотня против одного, молодые, свежие, здоровые и перепуганные. Девушка чувствовала, как проходит действие метедрина. Усталость давила на плечи, в глазах появилась перламутровая пелена сонливости. Желание прилечь и уснуть было пока еще слабым, но, если не сделать вторую инъекцию, скоро оно станет непреодолимым. Навалится черным мохнатым зверем, и тогда она перестанет контролировать собственные действия и уснет. Оставалось надеяться, что к тому моменту, когда это произойдет, они будут уже далеко.

Солдатики бежали вверх. Похоже, несколько минут без стрельбы вскружили им голову. В пылу охотничьего азарта они совершенно забыли об осторожности. Белоснежка нажала на курок. На крутой лестнице, огромной и гулкой, сухое чавканье «вала» отозвалось сумасшедше громким эхом. Пули ударили в стену поверх голов солдат, заставив их остановиться и торопливо скатиться вниз, в мертвую зону.

Спокойно, без суеты Белоснежка вытащила полный магазин и пристегнула вместо пустого. Одна из легенд, навеянных голливудской кинопродукцией, заключается в том, что двадцать патронов — это невероятно много. Можно полчаса палить во все стороны, при этом совершенно не заботясь о боеприпасах. Как бы не так. Двадцать патронов — это мало. Чертовски мало. А у нее осталась всего одна целая обойма, пара гранат и хрен с прованским маслом. Пора подумать об экономии.

— Внимание! — послышался снизу усиленный мегафоном, уверенный молодой голос. — Террористы, мы предлагаем вам сдаться! Добровольная сдача смягчит вашу вину! Вам все равно не удастся уйти, все пути перекрыты! Раскаяние будет учтено при вынесении приговора!

Белоснежка дернула плечами, словно говоря: «Чего еще от вас ожидать, ребята», — и крикнула в ответ:

— Давайте наоборот! Ты, крикун, забирай свою команду и мотай вниз! Мы все равно уйдем, но жертв будет гораздо меньше!

Внизу повисло возмущенное молчание. Как это так: террористы в ловушке и тем не менее огрызаются, выдвигают какие-то наглые требования? Угрожают… Через секунду тишина раскололась автоматными очередями. Под прикрытием огня пара солдат рванулась было вверх по лестнице, но Белоснежка легко срезала их двумя одиночными выстрелами. Пальба моментально стихла.

— Ну что, настрелялись, «крыжовники»? Патроны пожалейте! Они, между прочим, денег стоят!

Белоснежка спокойно поднялась, вытащила из кармана «Ф-1» и, крикнув громко: «Ребята, сюрприз!» — швырнула гранату вниз. Черный шарик ударился о ступеньки, запрыгал по лестнице, издавая неприятный звенящий звук: клонг-клонг!

Кто-то завопил отчаянно:

— Ложись!!!

И тут же послышался дробный топот шагов. Расталкивая друг друга, солдаты бросились обратно в коридор. За спиной Белоснежки игрушечно, по-новогоднему, хлопнул взрыв, а пролетом выше уже размахивал рукой Ватикан:

— Быстрее, быстрее.

Девушке казалось, что она торопится изо всех сил, на самом же деле шаги получались тягучими, медленными. Ватикан рванулся к перилам, для острастки выстрелил в лифтовую шахту, подхватил Белоснежку за руку и огромными скачками понесся вверх по ступеням.

А Леденец, поддерживая одной рукой висящего на спине Дофина, уже стоял перед обитой железом массивной дверью, запертой на мощный навесной замок. Подняв правой рукой автомат, лысый здоровяк очередью разворотил косяк. На месте петель теперь зияла дыра размером с кулак. В этот момент Дофин медленно опустил руку вниз. Леденец не заподозрил опасности, он подумал, что приятель просто соскальзывает, и чуть-чуть согнулся в пояснице, подсаживая его, поудобнее взваливая на плечи. Пальцы Дофина коснулись пистолетной рукояти, плотно ухватили ее, рванули вверх.

Ничего не понимающий Леденец начал оборачиваться, произнося по ходу дела:

— Очухался?

В этот момент Дофин, резко подняв пистолет к его голове, приставил ствол «гюрзы» чуть ниже уха и нажал на спусковой крючок. Леденца швырнуло на дверь. Он крепко ударился головой, оставив на стали багровый потек. Здоровяк еще не был мертв, хотя, пожалуй, понимал, что умирает. Он обернулся, словно недоумевая: что же случилось? — и увидел настороженные, выпученные глаза Дофина, стянутые, искаженные злобной гримасой губы и морщины, изменившие лицо бывшего товарища настолько, что стало почти невозможно узнать его. Дофин выстрелил еще раз. Леденец дернулся. Пуля вошла ему под правый глаз. Изо рта выплеснулись черные сгустки крови, здоровяк как-то разом осел и начал медленно валиться на бок. Сейчас он напоминал мощный, хорошо отлаженный механизм, в котором вдруг лопнула тоненькая пружинка, приводящая в действие всю эту глыбину.

— Леденец?! — закричала на площадке девушка.

Дофин моментально развернулся на триста шестьдесят градусов. Белоснежка? А если нет? Если внизу враг? Если это Белоснежка, то почему не помешала ублюдку-двойнику расправиться с ним, Дофином? Перед глазами встала отчетливая картинка: говорящая что-то девушка, он сам, поворачивающий голову, и резкая оглушительная боль, вспыхнувшая вдруг в голове, затмившая собой все. Несомненно, она тоже враг. Как и третий, двойник Ватикана.

Дофин спокойно опустился на колено и, обхватив оружие обеими руками, вытянул его перед собой, тщательно целясь над срезом лестницы.