— Хорошо. — Толстяк принялся натягивать тяжеленный «коммандос».

Один за другим боевики спрыгивали на рельсы, отбегали, освобождая проход остальным. Последним, отчаянно матерясь, спустился Айсберг. Сей трюк требовал от гиганта акробатической ловкости.

Когда вся группа оказалась в метротоннеле, Генерал скомандовал:

— Дофин, ампулы, живо! Каждый заботится о себе сам. Три минуты на все.

«Лошадиная морда» вытащил из кармана коробочку, в которой стеклянноголовыми солдатиками выстроились ампулы с метедрином. Из личных аптечек боевики доставали пластиковые шприцы. Дофин выдавал каждому по ампуле, и они, отойдя в сторону, набирали жидкость для инъекции.

Чубчик, перетягивая предплечье ремнем, пробормотал тихо:

— Эх, с детства уколы не люблю!

Генерал закончил первым, отшвырнул использованный шприц, оглянулся и тотчас же вскинулся:

— Бегемот, ты что делаешь, раззява?

Толстяк, никогда в жизни не делавший уколов, старательно загонял иглу под кожу.

— Дай, — подошла к нему Белоснежка, уже получившая свою дозу стимулятора. — Смотри, это делается вот так.

Она перетянула Бегемоту предплечье, пошлепала прохладными пальцами по локтю, проверила, наполнена ли препаратом игла, и ловко ввела ее в вену.

Бегемот благодарно кивнул, сообщил вполголоса:

— Я вообще не понимаю, зачем все это нужно.

— Работа слишком большая. Без стимулятора свалишься через час, а нам еще тридцать метров вверх по тросу карабкаться, — ответила Белоснежка, бросила опустевший шприц на пол, сказала громко: — Готовы!

— Все. — Генерал уже был на ногах. — Белоснежка — вправо, Айсберг — влево. Держаться в пределах прямой видимости. В случае тревоги шум не поднимать, сами услышим. Вперед.

Снайперша растворилась в темноте, Айсберг потрусил по шпалам в противоположную сторону.

Генерал стянул с головы очки ночного видения. Остальные последовали его примеру. Аварийное освещение было тусклым, но для работы вполне достаточным.

— За мной, — кивнул Генерал.

Группа двинулась по тоннелю к станции «Лубянка».

Метрах в двадцати от шахты колодца, на правой стороне тоннельного кольца, восковым маркером был нарисован специальный знак: стрелочка, указывающая вниз. Чуть дальше, через пару метров еще одна — копия первой.

— Здесь, — сказал Генерал, останавливаясь. — Леденец, тащи оборудование.

Лысый «ротвейлер» снял с плеча автомат, поставил к стене и быстрым шагом двинулся еще дальше по тоннелю. Метрах в пяти от того места, где стояли боевики, начиналась аварийная ветка — бетонный аппендикс, предназначенный для отвода поездов в экстренных случаях, своеобразный отстойник, заросший грязью почти на полметра. Оказавшись в тупичке в первый раз, Генерал, признаться, очень удивился. Он даже предположить не мог, откуда в метро столько хлама: старые ватники, ветошь, какие-то тряпки. Однако ему и его группе этот мусор пригодился.

Подсвечивая себе фонарем, Леденец принялся разгребать хлам, с ловкостью фокусника извлекая из него взрывчатку, упакованную в пластиковый пакет, коробку с детонаторами и детонирующим шнуром, два аккумулятора, буры, чемоданчик со стетоскопом — все необходимое для работы.

Генерал посмотрел на часы.

— На все про все у нас три часа. Взялись!

Здесь все было пыльным: и тусклое, цвета старого серебра небо, подернувшееся над горизонтом серой городской дымкой, и бесформенно растекшийся желток солнца, не греющего почти, а только так, делающего вид, и неожиданно высокие стройные сосны с махровой бурой хвоей и такими же бурыми стволами, и песочного цвета трава, и ржавые камни, и даже цепочка солдат, тянущаяся от асфальтовой дороги до дурно пахнущей, густо-грязной Москвы-реки. Правда, сосново-березовый подлесок, застывшая черная река и такой же черный Строгинский затон создавали ощущение близости хоть и странной, но все же живой природы. Солдаты, не знавшие о бомбах, весело болтали, некоторые даже покуривали втихаря, травили азартно байки, так же азартно и молодо ржали, «забив» на служебное положение, а заодно и на вялое, как свежевыстиранное белье, покрикивание лоховатого прапорщика:

— Разговорчики там!

Прапорщик был низеньким, ушастым, похожим на сову, спросонья угодившую под сенокосилку.

Двое оперативников Котова, выбравшись из желтых «Жигулей», саркастически осмотрели открывшуюся их взорам картину.

Первый — молодой, симпатичный, с внешностью Пирса Броснана — усмехнулся.

— Ну и как тебе?

Второй, постарше, мрачно сплюнул на пыльный асфальт.

— Дундуки, прости господи!

Молодой хмыкнул весело.

— А чего ты хотел, Дед? Это ведь для тебя тревога, а для них так, пшик. У срочников таких тревог по три на дню.

— Все равно дундуки, — все тем же покойницким тоном ответствовал Дед. — А-армия. Таких увидишь, и воевать-то расхочется.

— Вот-вот. Сразу понимаешь, что, несмотря на все старания народа, жизнь прекрасна и удивительна, — закончил молодой, не переставая скалиться, — хотя наш ржавый бронепоезд все еще стоит на запасном пути.

Дед посмотрел на него неодобрительно.

— Тоже мне, остряк-самоучка. — Он еще раз осмотрел уползавшую на горку асфальтовую дорогу, мертвые дома, лениво шевелящие хвоей деревья и вздохнул. — Ну пошли, что ли, Жванецкий?

Прапорщик уже заметил парочку в штатском и заторопился навстречу, по-журавлиному подпрыгивая на ходу и смешно размахивая тоненькими ручками-тростинками. Оперативники вышли на пустынную дорогу, и солдаты в оцеплении вдруг разом преобразились, ухватившись за болтающиеся стволами вниз «АКМ», прищурились настороженно, поджали губы. А прапорщик пер через оцепление, мешковатый, нескладный аника-воин. На подходе он вытянулся, прищелкнув каблуками, отклячил тощий зад и звенящим мальчишеским голосом отрапортовал:

— Здравия желаю! Прапорщик Афанасьев! — И улыбнулся едва ли не радостно.

— Кому? — могильным тоном поинтересовался Дед.

— Что «кому»? — растерялся совенок. Глаза его от непонимания сделались огромными, будто озеро Байкал, а уши нервно задвигались вперед-назад.

— Кому здравия-то желаешь?

— Так это… Нам сообщили, что должны приехать двое товарищей из… — Удивление на лице прапорщика сменилось вдруг угрожающей насупленностью. — А ну, предъявите документы! — с вызовом потребовал он, хватаясь за кобуру.

— Дошло наконец, — обрадовался молодой. — Поздравляю.

— Документы! — продолжал требовать совенок, судорожно пытаясь расстегнуть клапан и ухватиться за ребристую холодную рукоять «Макарова».

— Вот наши документы. — Оба оперативника продемонстрировали красные корочки. — Давно оцепление выставили?

— Так с полчаса уже стоим, — все больше теряясь, промямлил прапорщик. — Как распоряжение поступило, так мы, значит, и стоим.

— Происшествия были?

— Никак нет, не было.

— Хорошо.

В небе появился «Ми-8», тяжело проурчал над домами, завис на несколько секунд, словно огромный майский жук, затем качнулся и боком ушел в сторону Строгино. Оперативники проводили его взглядом и вновь повернулись к собеседнику.

— Труба-то где? — поинтересовался Дед.

— Внизу, — торопливо принялся объяснять военный. — Во-он там выходит из склона.

— Ясно, — кивнул удовлетворенно молодой. — Ну пошли, проводишь.

Миновав оцепление, оперативники зашагали вниз. За ними тянулся густой шлейф коричневато-серой пыли. Прапорщик морщился, однако, делать нечего, поспешал следом. Спустившись по жесткой ломкой траве к заросшему вонючей тиной берегу, пара сразу же увидела трубу, достаточно широкую для того, чтобы в нее в полный рост мог войти высокий мужчина. Из трубы все еще текла вода — бурный теплый поток, парящий на прохладном воздухе. Он с гулом вливался в широкий ручей, на дне которого грациозно полоскались длинные водоросли.

— Черт! — беззлобно, но не без досады, воскликнул молодой. — Знать бы, сапоги б резиновые надел.

— Пошли-пошли, — подбодрил его напарник. — Фонарь у тебя? Хорошо.