Эдвин держал ее за руку и взахлеб рассказывал о том, как, будучи ребенком, разыгрывал вместе с компанией сорванцов-одноклассников посетителей этого самого парка.

Хилари покатывалась со смеху и с каждой секундой ощущала, что их близость возрастает. И наслаждалась каждым мгновением.

Они гуляли очень долго, совсем забыв о времени, несмотря на то что утром им обоим нужно было рано вставать и везти Лили к врачу.

Тихая ночь следила за ними, затаив дыхание, будто знала о них какой-то секрет.

– Подожди меня здесь! – шепнул вдруг Эдвин и, быстро поцеловав Хилари в висок, шагнул в сторону – туда, где на широкой клумбе краснели восхитительным ковром какие-то цветы.

– Для прекрасной феи! – провозгласил он, вернувшись и протягивая Хилари цветок.

Она покраснела от смущения. Этот порывистый, мальчишеский жест был не свойственен Эдвину, и поэтому так тронул ее, что ей захотелось плакать.

Уставшие и бесконечно счастливые, они вернулись домой после полуночи.

– Я приготовлю тебе чай из трав, – предложил Эдвин. Его губы расползлись в лукавой улыбке. – Не знаю, правильно ли я себя веду, но мне кажется, наш период ухаживания протекает весьма неплохо. Как ты считаешь?

Хилари обвила свои изящные руки вокруг его шеи.

– О лучшем я не смею мечтать.

Она поднялась в комнату, которую Эдвин предоставил в ее полное распоряжение, разделась и прошла в душ.

А когда вышла из него, обернутая огромным полотенцем, Эдвин уже ждал ее на краю кровати, застеленной таким красивым постельным бельем, какое ей доводилось видеть лишь в кино.

– Заметь, я даже не попытался подсмотреть, как ты моешься, – подняв вверх указательный палец, произнес Эдвин. – Скорее забирайся в кровать и выпей чаю. Отличная вещь! Помогает снять напряжение, скопившееся за день, расслабляет, укрепляет нервную систему… – Его последнее слово повисло в воздухе.

Хилари встревоженно повернула голову и, поймав на себе его пламенный взгляд, смущенно покраснела.

Эдвину до умопомрачения захотелось сорвать с нее полотенце. Она выглядела чертовски соблазнительно: на плечах у нее поблескивали капельки воды, а влажные волосы, обрамляя выразительное лицо, придавали ему какую-то незащищенность.

Все, что произошло в последующие минуты и Эдвину, и Хилари запомнилось небывалой по накалу эмоциональной и чувственной вспышкой.

Спустя некоторое время оба они лежали на кровати, изможденные и обессилевшие. К замечательному чаю, предназначенному для Хилари, так никто и не притронулся.

Когда учащенное дыхание Хилари превратилось в мерное посапывание, Эдвин заботливо накрыл ее простыней и осторожно обнял.

Что со мной происходит? – подумал он, глядя в темноту. Наверное, я лишаюсь рассудка…

Ни одна другая женщина еще ни разу, даже в юности, не пробуждала в нем желания рвать цветы из городского парка, игнорируя опасность быть задержанным копами, или же заваривать и приносить ей в постель травяной чай. Он чувствовал, что становится другим человеком, и не понимал, чем именно это вызвано.

– Мама! – послышался из темноты испуганный детский крик!

Эдвин приподнял голову и увидел в проеме двери маленькую фигурку Лили.

– Мама, почему папа лежит в твоей кроватке? – требовательно спросила девочка, приближаясь.

Проснувшаяся Хилари в первое мгновение не могла сообразить, в чем дело. По-видимому, спала очень крепко, хоть и не выпила чай. Обычно голос дочери мгновенно пробуждал ее.

– Папа, почему ты здесь? – Теперь Лили стояла рядом с кроватью.

– Понимаешь… – неуверенно начал Эдвин.

– Мне приснился страшный сон, поэтому папа и пришел ко мне, – помогла ему Хилари, уже полностью очнувшаяся ото сна. – С ним мне не так страшно.

– А куда подевалась твоя ночная рубашка? – обводя недоуменным взглядом обнаженные плечи матери, спросила Лили.

– Сон был настолько страшным, что она… исчезла, – неумело соврал Эдвин.

Хилари захихикала.

Лили покачала головой, уверенными шагами обошла кровать и стала забираться на нее с той стороны, где лежал Эдвин. Он укрыл свое чадо простыней и обнял второй рукой.

Через некоторое время обе его женщины сладко спали. А он лежал с открытыми глазами, потрясенный охватившими его ощущениями, и тщетно пытался понять, почему находиться в постели одному не так уютно, как в окружении этих созданий.

Надо сообщить о Хилари и Лили отцу, твердо решил он. И вздохнул, почувствовав жуткий дискомфорт. Трусость никогда не была ему присуща, но, представляя себе встречу родителя с дочерью Гилберта Уинтона, он морщился и вздыхал.

На следующий день в девять утра Эдвин, Хилари и маленькая Лили уже сидели в приемной врача.

По дороге Эдвин забежал на телеграф и отправил краткое сообщение отцу:

Завтра в три жди меня в гости с Хилари Уинтон и четырехлетней Лили – твоей внучкой.

Так будет лучше, решил он. Пусть папочка побесится в одиночестве! К нашему приезду просто устанет и, быть может, поведет себя сдержаннее.

К великому облегчению Хилари, здоровье Лили находилось вне опасности. Врач провел с ней и с Эдвином долгую беседу, надавал различных рекомендаций и заверил, что с девочкой все будет в порядке.

– Советую свозить ее в какой-нибудь санаторий, заняться с ней физкультурой, и пусть чаще бывает на свежем воздухе, – заключил он и улыбнулся сидевшей у Эдвина на коленях Лили.

Эдвин сразу заметил произошедшую с отцом перемену.

Говард встретил их с улыбкой и в синем, а не в черном костюме!

Лили сразу же потянулась к нему ручками, и он, довольно крякнув, присел на корточки и обнял девочку.

– Ты чудесно выглядишь, папа, – заметил Эдвин и похлопал отца по плечу, когда тот выпрямился, поднимая Лили на руки.

– Проходите, я жду вас с самого утра! – объявил он. – Роза, дорогуша, накрывай на стол! Мои гости уже приехали.

Хилари поцеловала Говарда в щеку, и все четверо прошли в гостиную.

Странно, думал Эдвин, наблюдая за вступившими в непринужденную беседу отцом и Хилари. Когда я привел к нему в дом Глэдис, он вел себя сдержанно, если не сказать недружелюбно. А ведь с Глэдис они знакомы давным-давно.

Хилари же видит впервые…

На судебном разбирательстве четыре года назад Говард не появлялся. Тогда его мучили сердечные боли, и врач категорически запретил ему посещать заседания суда.

– Эй, прекратите меня дурачить! – потребовал Эдвин, устав теряться в догадках. – Вы видите друг друга не впервые, верно? Где вы познакомились? При каких обстоятельствах? Почему я ничего об этом не знаю?

Говард заулыбался.

– Ты слишком подозрителен, сынок. Мы с Хилари сразу понравились друг другу, только и всего! И потом, как гостеприимный хозяин я обязан сделать все возможное, чтобы мои гости чувствовали себя непринужденно.

– Глэдис ты принял гораздо более холодно, – выпалил Эдвин, забыв об осторожностях.

– Зачем же в присутствии Хилари ты упоминаешь о другой женщине? – Говард укоризненно покачал головой.

– Нет, ты все же объясни мне, почему тогда ты вел себя совершенно по-иному, – не унимался Эдвин.

Говард хрипло рассмеялся.

– Хорошо, я объясню. Глэдис умна, образована и хороша собой, но с самого детства была невыносимой хитрюгой! Поэтому я и не расшаркивался перед ней, когда вы пришли ко мне. Не умею лицемерить.

Только сейчас Хилари обратила внимание на имя женщины, о которой шла речь. Глэдис!

Неужели это та же самая Глэдис, что появлялась на вилле Эдвина в Майами-Бич, называя себя его другом детства? – подумала она, и ей стало не по себе. Неужели мои догадки в отношении ее стремления прибрать Эдвина к рукам были не напрасными? И почему Эдвин приводил ее в дом отца?

В гостиной появилась Роза с белоснежной скатертью в руках.

Обедали за круглым старинным столом у окна. Угощение было отменным. Лили болтала много и оживленно, а Говард слушал ее с умилением и восторгом.