— Цель моя, быть может, вас несколько удивит, господин инспектор, но я считаю своим долгом ее не скрывать от того страхового общества, с которым покончу дело. Я все вам расскажу, когда мы с вами согласимся насчет условий. Прошу мне только их сообщить.

— Прекрасно! Это мы можем сделать сейчас же, — любезнее прежнего согласился господин Шельцер.

Он достал из внутреннего бокового кармана сюртука красиво переплетенную в темный коленкор книжечку, тисненную золотом и составленную из разноцветных листиков, чтобы облегчить искание табелей. Пузырев успел прочитать на ее верхней покрышке:

L'Urbaine

«Урбэн»

Общество

страхования жизни.

Тарифы.

— Вы желали бы, — спросил господин Шельцер, перелистывая книжечку, — застраховаться в шестидесяти тысячах рублях на случай смерти просто или на дожитие?

— Я желал бы, — пояснил еще раз и совершенно определенно Пузырев, — застраховаться таким образом, чтобы немедленно по моей смерти было выдано вашим обществом указанному мною лицу, чистоганом и единовременно, шестьдесят тысяч рублей. При этом я ищу, само собою разумеется, тот тариф, по которому мне бы пришлось наименее платить.

— Цель нашего общества, — ответил обер-инспектор Шельцер, — заключается главным образом в предоставлении нашим многочисленным клиентам наибольшего количества выгод против всех других, до сих пор кем-либо придуманных комбинаций.

Он перевел дух и, поощренный вниманием своего слушателя, продолжал не менее красноречиво:

— Но не всегда выгода страхующегося заключается во взносе наименьших премий, то есть, если я могу так выразиться, в уплатах обществу по своему страхованию на условиях самого дешевого тарифа.

— Почему же это? — спросил Пузырев, не совсем понимая.

— Я позволю себе вам указать на то обстоятельство, — сказал господин Шельцер, — что по несколько более возвышенному тарифу вы можете, дожив до известного, заранее с ним обусловленного срока, получить еще лично капитальную сумму. Если же бы вы скончались ранее, то ту же сумму общество обязуется выплатить вашим правопреемникам.

Но эта комбинация, по известным уже причинам, нисколько Пузырева не могла соблазнить. Тем не менее из крайней предосторожности и не желая даже на будущее время оставить в памяти обер-инспектора каких-либо подозрений, он стал усердно его расспрашивать и внимательно выслушивал.

Господин Шельцер неутомимо разъяснял ему самые сложные и разновидные комбинации страхования, пока наконец Пузырев не остановил его.

— Вот изволите ли видеть, — сказал он, — выслушивая вас, я и сам прихожу к заключению, что существует немало систем более выгодных для страхующихся, нежели та, которую я именно себе избрал или, по крайней мере, так сказать, облюбовал. Но у меня свои особые причины, и первая из них заключается прежде всего в том, что я не верю в свою долговечность.

Обер-инспектор невольно улыбнулся, так как Пузырев по наружному виду, да еще вдобавок теперь приодетый и подтянутый, высматривал бодро.

— Извините, пожалуйста, — сказал он, — но я даю вам от себя девяносто девять процентов за сто, что вы доживете до самой глубокой старости.

Тогда Илья Максимович счел нужным отразить на своем лице улыбку недоверия и даже грусти. Он подавил тяжелый вздох и как бы проговорился:

— При всей кажущейся силе я часто слабею, и в груди по временам у меня что-то странное творится.

Господин Шельцер не особенно встревожился этим заявлением и только мысленно про себя решил, что необходимо будет обратить особое внимание врача на это обстоятельство. Но вслух он сказал:

— Иногда избыток здоровья принимается нами тоже за болезнь.

— Как бы то ни было, — продолжал клиент, — а я твердо решил страховаться только на случай смерти. Будьте так добры исчислить мне размер премий, которые я должен буду вносить вашему обществу пожизненно.

— Сколько вам лет?

— Тридцать два, хотя на вид я кажусь старше и многие мне дают тридцать шесть.

— Я не нахожу. Вот изволите ли видеть: по тарифу номер один (первая таблица) страхования на случай смерти с пожизненною премией вы платите за сто рублей, при тридцатидвухлетнем возрасте, два рубля шестьдесят две копейки в год, за, тысячу, стало быть, двадцать шесть рублей двадцать копеек, за десять тысяч двести шестьдесят два рубля и, наконец, за шестьдесят тысяч…

Он взял карандаш и на крахмальном рукавчике своей сорочки наскоро помножил 262 на 6.

— Тысячу пятьсот семьдесят два рубля, — сказал он вслух. — Но тут, изволите ли видеть, имеется в виду еще одна комбинация: если вы отказываетесь участвовать в пятидесяти процентах прибылей нашего общества, то мы, оценивая их минимум в двенадцать процентов годовых, делаем вам таковую же скидку.

Он снова засчитал на своей манжетке и вскоре заявил:

— Вам, стало быть, приходится вычесть сто восемьдесят восемь рублей шестьдесят четыре копейки, и годовая ваша премия равняется тысяче тремстам восьмидесяти трем рублям тридцати шести копейкам.

— Да, но я могу вносить ее и по полугодиям? — спросил Пузырев.

— Да, конечно, можете; это как вам самим будет удобнее, и общество наше в данном случае тоже не любит стеснять страхующихся.

— Так что мне придется уплачивать вам два раза в год по семисот приблизительно рублей?

— Да, около этого.

— Прекрасно. Теперь изволите ли видеть, в чем дело.

Господин Шельцер придвинулся еще ближе, предвидя высшие конфиденциальные открытия. В самом деле, Пузырев ему сообщил вещь, которую ему от страхующего свою жизнь еще никогда не приходилось слышать.

— Я давно, — сказал он, — задумал одно благотворительное дело. Осуществить его у меня, к сожалению, не хватает материальных средств. У меня есть друг, которому мои цели и намерения известны. Ему я все открыл и все, безусловно, доверяю. В случае моей смерти он получит по бланковой надписи на полисе капитальную сумму страхования и, согласно своему обещанию, выполнит мой завет.

Господин Шельцер любил все возвышенное и благородное. Он был глубоко тронут и в приливе почтения к столь великой идее встал перед Пузыревым и сказал:

— Какая возвышенная цель! Но, ради Бога, именно потому, что цель ваша так велика, так возвышенна и чтобы приблизить момент исполнения вашей великой задачи, позвольте еще раз предложить вам страхование на дожитие. Смотря на вас, я уверен, что вы и сорок, и пятьдесят лет еще проживете…

— А я в это не верю, — снова поникнув грустно головою, сказал Пузырев. — Что-то гложет меня внутри, и боль эта с каждым днем меня более тревожит. В сущности говоря, она-то и является главною причиною моего поспешного страхования.

Теперь и обер-инспектор усомнился. Он невольно на этот раз, при вторичном о том же заявлении самого клиента, подумал: «Почем знать? Может, он и в самом деле страдает опасным недугом? Врач наш это исследует; но только какая жалость, если такая выгодная сделка не совершится!»

— Тем не менее, — перебил его размышления Пузырев, — я вас попрошу сейчас же принять от меня задаток и поспешить со всеми остальными формальностями. Я бы желал, если возможно, еще завтра быть осмотренным и выслушанным вашим врачом.

— Пожалуйста! Мы никогда клиентов не задерживаем. У нас все это делается моментально. Позвольте мне с вас взять декларацию, то есть заявление и ответы на некоторые вопросы.

Он перешел к письменному столу и принялся за дело.

— Имя, отчество и фамилия ваши, если позволите?

— Илья Максимович Пузырев.

— Илья Максимович Пузырев, — повторил за ним Шельцер, записывая это имя на желтом листке большого почтового формата с отпечатанными вопросными пунктами. — Занятие?

— Науками, — ответил наугад Пузырев и внутренно улыбнулся наглости своего ответа.

Перед рубрикою о гражданском состоянии, или так называемом état civil, господин Шельцер, уже не спрашивая, написал:

— Холост.