После этой процедуры знакомства Молотова с аппаратом наркомата Литвинов сразу уехал на дачу. Ему сменили охрану, телефон правительственной связи отключили. В наркомате провели собрание. Молотов объяснил, почему убрали его предшественника:
– Товарищ Литвинов не обеспечил проведение в наркомате партийной линии, линии ЦК. Неверно определять прежний НКИД как небольшевистский наркомат, но в вопросе о подборе и воспитании кадров НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и Советскому государству людей и проявил непартийное отношение к новым людям, перешедшим в наркомат.
Собрание единогласно приняло резолюцию: «ЦК ВКП(б) и лично товарищ Сталин уделяют огромное внимание Наркоминделу, и лучшим примером и доказательством этого является то, что во главе Народного Комиссариата Иностранных Дел поставлен лучший соратник товарища Сталина – Вячеслав Михайлович Молотов».
Новый нарком обошел все политические отделы. Сотрудников собирали в кабинете заведующего, туда заходил Молотов. Его сопровождал заместитель наркома Владимир Петрович Потемкин. Он представлял Молотову руководителя отдела, а тот – своих сотрудников.
Молотовский секретариат в наркомате укомплектован людьми со стороны. Владимир Николаевич Павлов в марте 1939 года защитил дипломную работу на теплоэнергетическом факультете Московского энергетического института. В апреле Павлова вызвали в ЦК. Может быть, на него обратила внимание секретарь партбюро института Валерия Алексеевна Голубцова, жена Маленкова? Павлову устроили экзамен по английскому и немецкому языкам, которые он знал с детства. После беседы с Маленковым его на машине отвезли в Наркоминдел и повели прямо к Молотову.
«Он просмотрел мое досье, – вспоминал Павлов, – и сообщил, что я назначаюсь помощником наркома. Мои возражения и, в частности, довод о том, что я хотел бы остаться на научной работе, где я надеюсь принести больше пользы государству, были отвергнуты Молотовым ссылкой на партийную дисциплину.
С 3 июля 1939 года началась моя новая работа и жизнь. Стало ясно также, что я не один мобилизованный на работу в наркоминдел. В коридорах ЦК и в приемной Молотова в наркоминделе находилось несколько человек чуть старше моего возраста, проходивших процедуру отбора на работу в наркомат».
В воспоминаниях Павлова прочитывается пренебрежительное отношение к прежнему руководству наркомата: «Одним из первых поручений, выполненных мною, был разбор документов бывшего наркома М.М. Литвинова. Они хранились у него в хаотичном состоянии. Многие не были им даже прочитаны. Особенно это касалось донесений нашей разведки из-за рубежа. Ящики его письменного стола были «хранилищами» промасленных бумажек из-под бутербродов».
После снятия Литвинова была устроена чистка наркомата – от «негодных, сомнительных и враждебных элементов». Деканозов занял кабинет Бориса Спиридоновича Стомонякова. Попавших в немилость дипломатов арестовывали прямо в его кабинете. Деканозов с удовольствием помогал товарищам из НКВД.
Посол Владимир Иванович Ерофеев, который стал помощником Молотова, рассказывал мне:
– Когда пришел в Наркомат иностранных дел, там оставалось буквально два-три человека, работавших с Литвиновым. Весь аппарат поменяли.
Исчезло целое поколение сотрудников Наркоминдела, их заменили молодые выдвиженцы. Некоторые из них стали блестящими дипломатами. Большинство так и осталось ограниченными, трусливыми чиновниками, которые долгие годы задавали тон в Министерстве иностранных дел.
Помимо ЦК своих людей в аппарат НКИД отправила госбезопасность. 17 мая 1939 года нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов писал в ЦК: «Прошу утвердить управляющим делами Народного Комиссариата по иностранным делам Союза ССР майора государственной безопасности тов. Корженко Василия Саввича, работавшего заместителем начальника Управления НКВД по Сталинградской области НКВД Союза ССР».
Мир реагировал на отставку Литвинова по-разному. Бывший премьер-министр Франции Эдуар Эррио, который в свое время установил дипломатические отношения с Советской Россией, выступая в парламенте, горько отметил:
– Ушел последний великий друг коллективной безопасности в Европе.
11 мая в «Известиях» появилась редакционная статья «К международному положению». Это был сигнал немцам – Советский Союз намерен проводить в отношении Германии новую политику.
А чем же занимался уволенный с должности бывший нарком?
Обычно после увольнения следовал арест. Литвинов ждал, что и его заберут, но виду не показывал. Он боялся только за семью. Его сын помнит, как он обреченно говорил:
– Вас обязательно возьмут.
Его невестка Флора Литвинова рассказывала мне:
– Мы с Мишей уже жили вместе – без всяких там ЗАГСов. А вот когда Максим Максимович это сказал, мы на следующий день побежали расписываться. Я знала, что сведения об арестованных дают только ближайшим родственникам…
Из арестованных выколачивали показания на Литвинова. Бывшего заведующего отделом печати НКИД Евгения Гнедина избивали палками прямо в кабинете Берии, чтобы он признался в преступных связях с «обер-шпионом». Но Сталин не разрешил трогать Максима Максимовича – одна из странностей, которую трудно объяснить. Считается, что Сталин не хотел этого делать, чтобы не усиливать отрицательного отношения к Советскому Союзу, потому что Литвинов был известен в мире и авторитетен. Вряд ли это реальное объяснение. Исчезали куда более авторитетные политики. Видимо, в отношении Сталина к Литвинову все-таки было что-то личное.
Через несколько дней после отставки Литвинова иностранные корреспонденты увидели его в театре, затем на сессии Верховного Совета СССР. Он оставался депутатом, но никакой работы ему не давали. Когда его выводили из ЦК, Ворошилов сказал:
– У вас в наркомате окопалось слишком много врагов народа.
Литвинов не сдержался:
– У вас не меньше!
Максим Максимович обратился к Сталину:
– Что же, вы считаете меня врагом народа?
Сталин вынул трубку изо рта и ответил:
– Не считаем.
Литвинов жил на подаренной ему Сталиным даче. Никто ему не звонил. Никто, кроме самых близких друзей, не приходил. Может быть, иногда его и охватывало отчаяние, но бывший нарком держал себя в руках. Его жена делала переводы для литературного агентства «Международная книга» и сама их относила. Иногда ее сопровождал Максим Максимович. Директор агентства Александр Григорьевич Соловьев поинтересовался, почему Литвинов так рано вышел на пенсию. Максим Максимович, вздохнув, ответил, что нынешние верховные руководители недовольны старыми кадрами – слишком прямолинейны, не умеют подлаживаться и прославлять.
– Посмотри, – говорил Литвинов, – кто вокруг гения: только восхваляющие. Поэтому идет полное обновление, чтобы о ленинской старине и помину не было.
Соловьев пишет в дневнике, опубликованном в наши дни, что он прервал бывшего наркома:
– Не мне судить о руководстве партии, на это есть ЦК.
В следующий раз Литвинов сам заговорил с Соловьевым. Состояние у бывшего наркома было угнетенное, подавленное. Было ясно, записывал в дневник Соловьев, что Литвинов очень страдает, хочет отвести душу. Литвинов стал «порицать» Сталина за ограниченность ума, за чрезмерное самомнение и самоуверенность, за честолюбие и упрямство, за карьеризм и стремление к неограниченной власти.
– У Ленина на первом плане был человек, – говорил Литвинов, – поэтому он никогда никого полностью не отсекал, кроме абсолютно безнадежных врагов. А для Сталина несогласия с его взглядами уже достаточно для уничтожения людей, отсюда массовые репрессии. Сталин окружает себя ограниченными, послушными олухами. Кто сейчас его опора? Тугодум Молотов, карьеристы Каганович, Микоян, Берия и еще Мехлис, недалекий Маленков, дурак Хрущев…
Соловьев был потрясен смелостью суждений Литвинова и записал в дневник: «Неужели он, хотя бы частично, прав?»
Литвинов не боялся говорить то, что думал. Он был волевым и смелым человеком. Все-таки до революции он занимался не журналистикой, как многие товарищи по партии, а нелегальной доставкой в Россию оружия.