Мы, знающие о Великой Отечественной войне, приписываем поэтам качество прорицателя. Только вряд ли они чувствовали себя «пророками»: мысли – отражение их времени, их личностей. Время – камертон поколения.

3.

«Мне кажется, современный Автор ли, Читатель ли совершает ошибку, пытаясь разобраться в миропостроении героев прошлого. Неизбежно накладывается знание о уже произошедших событиях. Борис не знал, что погибнет. Но предполагал. Мы знаем – погиб…».

С.Т. Бикэн

Не хочется писать о последних месяцах жизни Бориса Смоленского. Трудно соединить смерть с юностью.

Его стихи военного периода не сохранились, пропала подготовленная рукопись сборника, который собирался издать в Петрозаводске. Без стихов – как воссоздать образ поэта, путь к которому обычно открывает лирический герой?

Воспоминаний, документальных свидетельств о военных действиях в Карелии, мало, как мало и тех, кто не погиб в «стратегической операции». Сохранились немногие из писем Бориса. Возможно, так и угодно было судьбе: напоследок, словно прощаясь, вместо лирических героев «говорил» сам поэт. Личная переписка («корреспондент» в жестких руках судьбы) воссоздает достаточно достоверный образ человека.

Впервые Борис Смоленский увидел Карелию в 1939-м году и был очарован красотой «белой сосновой страны». Места сказочные: высокие леса, камы, моренные гряды, Онежское озеро, одно из двух самых больших в Европе. И тысячи озер поменьше – изумляющие творения природы. Порожистые реки – как нити с нанизанными на них бусами, многочисленными озерами. Как не восхититься и не мечтать вернуться сюда?! Борис писал девушке:

«Ночью въехали в Карелию. Ехали пять суток, так что я успел полюбоваться этим краем здорово. Мы с тобой когда-нибудь поедем туда – это замечательная страна»[5].

Только вот «замечательная страна» стала последним маршрутом, последней меткой жизни, здесь он остался одним из тысяч, похороненных в братских могилах…

Весна сорок первого года.О ней нет песен, как о весне сорок пятого. До черной даты оставалось всего ничего.

21 июня 1941-го года. Карелия.

У Бориса Смоленского «первый свободный от работы день». Он писал о заветном: «В ушах у меня все время звучит музыка, истосковался по стихам!»[5].

21 июня, 1941-й год. Германия.

В 13.00 по берлинскому времени в войска передан сигнал: «Дортмунд». Он означал: операция «Барбаросса» начнется 22 июня, согласно плану:

«22 июня, 3 часа 30 минут: начало наступления сухопутных войск и перелёт авиации через границу».

22 июня,1941-й год. СССР.

В 12.00 по радио выступил народный комиссара иностранных дел СССР В.М. Молотов:

«…советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами» [9].

Началась Великая Отечественная война. До победы – четыре года, до смерти – «четыре шага». До победы нужно дожить – впереди 1418 дней и ночей. До Победы – миллионы погибших, дети, мужья, братья, сестры, всех возрастов… Будут праздновать, но не все.

С началом военных действий Борис Смоленский по-прежнему находился в трудовой армии, т.е. был «тыловиком». Не в его характере, но, значит, так надо. Наступил девятнадцатый день войны – началась оборона Карелии. Фронт приближался, но строительство военного аэродрома продолжалось. Желание Бориса одно – попасть на фронт:

«…В любую минуту я совершенно спокойно пойду в бой, и в бою буду стараться, как можно лучше драться за страну, за интернационализм, за нашу работу, за наше счастье...» – писал он 25 июля 1941 года[1].

Поэту дано слышать глубинный мир даже в грозовые дни войны. Поэзия не зависит от времени, слова-звуки соединяются, подчиняясь необъяснимой логике, и рождается стихоТворение.

«Изредка отбросишь лопату, вытащишь из кармана записную книжку, нацарапаешь две строки — и снова за работу. Так я написал песню нашего батальона... и сейчас все роты ходят на работу под мою песню»[1].

Текст батальонной песни не сохранился.

Из карельских писем узнаю о книге, которую читал:

«Я не расстаюсь с томиком Хлебникова, таскаю его в кармане шинели >…<. Очень полюбил его, как никогда. Когда не читаю — часто во время работы, дороги, перебираю в памяти его стихи!»[1]

Почему из всех поэтов Серебряного века, в те месяцы, – именно Велимир Хлебников?

Борис-поэт не только повторял по памяти чужие стихи, но и писал свои. Обещал: «...В следующем письме пришлю стихи». В другом письме двустишие, которое впору цитировать как философское замечание:

Но листья, сны и голоса

Не возвращаются назад...

Только двадцать четыре строки, «горячие», из-под пера, напечатаны при жизни Бориса Смоленского. О первой публикации он сообщил в письме:

«Сегодня испытал забытое наслаждение, читая на всех углах «Окно Карелофинского ТАССа» — здешнего РОСТА. Посредине — сводка Совинформбюро, по бокам — две больших… карикатуры с 24 строками, а подписи — мои. Я был, когда «Окно» выходило из-под типографской машины, радовался по-щенячьи»[1].

Вознаграждение Борис перечислил в фонд обороны.

В трудовой армии все по-прежнему: «бери больше – кидай дальше».

Работа каторжная. Не жалуется! Зреют новые замыслы, а с ними рождаются новые стихи. Двадцатилетний юноша одержим поэзией:

«Борис мне казался иногда упавшим с Луны, он даже и на марше наборматывал стихи. Когда не удавалось долго ни поесть, ни попить, и мы зарастали густой щетиной, он заскорузлыми пальцами вытаскивал свою тетрадку и что-то кропал...» – вспоминал Ярослав Смеляков, сосед по котелку[1].

25 июня Финляндия объявила войну СССР, выступив союзником Германии.

Сентябрь 1941-го года. Финны на подступах к Петрозаводску.

Для защиты города срочно сформировали 2-ю лёгкую стрелковую бригаду (в основном – ополченцы, остатки запасного полка НКВД), которая вошла в состав 7-й армии, подчиненной непосредственно Ставке. В эту бригаду был зачислен Борис Смоленский.

«Все в порядке. Война с Германией, я в армии. Ты ведь знаешь, у меня никогда не было желания отсиживаться за чужими спинами. Борис». (Из письма)[1].

В сентябре Борис Моисеевич Смоленский принял присягу и получил оружие. Об этом сразу же сообщает девушке: «...такое состояние бывает только раз в жизни...»

Николай Крюков, как и Борис, работал на строительстве аэродрома, затем оба оказались в одном взводе. Сохранилось его свидетельство:

«Мы строили аэродром в Бесовце. Пришел приказ: срочно сформировать легкострелковую бригаду. На складах остались только винтовки образца 1912 года. Самый неудачный образец. Но что поделаешь? В том бою у нас был один танк. Только один. Он ходил по шоссе»[5].

Карельский фронт первых месяцев войны – "мясорубка". Всю последнюю неделю сентября шли кровопролитные бои под Петрозаводском.

«30 сентября положение защитников Петрозаводска резко ухудшилось. Финнам удалось прорвать оборону >…< и перерезать последнюю шоссейную дорогу, идущую от Петрозаводска к Кондопоге»[10].

2 октября три дивизии финской Карельской армией оккупировали город. После отхода из Петрозаводска 2-я легкая стрелковая бригада воевала на рубеже реки Шуя, далее – Кондопога. Последние дороги Бориса Смоленского – в составе Медвежьегорской оперативной группы.

«Военный совет быстро перебросил от Кондопоги на Медвежьегорское направление 37-ю стрелковую дивизию и 2-ю легкострелковую бригаду»[5].

Карельская спецоперация 1941-го года, – трагедия, описанная уцелевшими. Воспоминания спустя десятки лет, трансформированные временем.

Впрочем, сама война – человеческая трагедия с предрешенным финалом.

Борис и его однополчане были обречены на смерть: задержать продвижение противника – приказ Ставки для 7-й отдельной армии.