Кто голосит в стихах, как на собранье,
Подержанную молодость жуя,
Что нам осталось только ликованье,
А грусть оставим мелким буржуям.
Не только лирический герой выходил за границы «допустимого». Раздвигал границы и сам автор, критически относясь к тому, что претило его нраву:
«Сколько ярости у меня сейчас накопилось на косность, на тупость – до черта, до бешенства. Я очень спокойный, только хочется бежать на лыжах по чистому снегу и выполоскать себя в холодном ветре, чтоб снова все было просто»[5]. – Писал Борис другу.
Смелость, бескомпромиссность, открытость – проявление характера Бориса. Читая его стихи, отличающиеся по тематике, задумываешься: возможно, он сознательно выбрал для себя лирику и не пытался стать «политическим поэтом» в духе времени, как другие. Возможно, стихи молодых поэтов не печатали и потому, что лирика…
Поэт-лирик в мирное время всегда ближе читателю: в поэзии он ищет созвучное своим чувствам. Спустя десятилетия, все так же волнует любовная лирика Бориса Смоленского, по-юношески целомудренная и яркая. Запоминаются простые сроки, написанные Борисом в 1937-м году. Сколько ему было: пятнадцать, шестнадцать?
Нет здесь слова «любовь», но есть «ты была со мною»!
Небо покрывалось темной синевою,
Вечер нас баюкал, словно море — лодку,
Вечер был хороший — ты была со мною,
Вечер был хороший, только чуть короткий .
Время, когда приходит любовь, не дано предвидеть. Однако её ждут, как ждут праздник, и мысли будоражат. Каждый ищет свой ответ:
Но что любовь? Прелестная игрушка,
Иль ветром перерезана гортань,
Или плевок под грязными ногами,
Или мираж над маревом морей,
Иль просто сердце вырывает Гамлет
Скорее,
чтоб не жгло,
чтоб умереть...
Стихотворение написано верлибром, редким в те годы. Здесь нет рифм, но как мелодия, тревожащая душу, звучат вопросы. Естественна анафора «Или», благодаря которой передается смятенное душевное состояние юноши.
Переживания, охватившие лирического героя других стихотворений, которые можно отнести к «любовной лирике», вызывают у читателя чувства сопричастности и полного понимания:
А я по тебе задыхаюсь ночами
И лбом прижимаюсь к окну.
И память жжет,
и я схожу с ума -
Как целовала. Что и где сказала.
Моя любовь!
Да чтобы ты хоть изредка писала,
Чтоб я тебе приснился... Вот и все.
Да нет, не все...
Опять сегодня ночью
Я задохнусь и буду звать тебя.
Дай счастье мне! Я всем раздам его...
Трудно быть молодым. Еще труднее принять реальный мир, когда он открывается перед тобой без прикрас:
«У меня проклятая способность – привязываться к людям, понимать их больше, чем они показывают, но понимать внутренне, не умом...»[5] – признавался Борис девушке.
Лирический герой, переживая свое, откровенен с читателем:
Так как же руки я разжал,
Так как же счастье проглядел?
В стихотворении, написанном в 1940-м году, появился смутный лик «любовь и война», едва различимый, непривычный:
У мозга в перепутанной траншее
Залягут мысли, перед тем как в бой.
А я не знаю тяжести страшнее,
Чем сердце, накаленное тобой.
Траншея… Образ, метафора. Кто мог знать, что через год траншеи станут реальностью… Борис, не исключая возможности войны, определил свою позицию:
А если скажет нам война: "Пора" –
Отложим недописанные книги.
Восемнадцатилетний, по тому времени достаточно взрослый, по нашему –юноша, мог предвидеть, что Это случится в его судьбе, как и в судьбах миллионов солдат Великой Отечественной?
Предполагаю, таков характер Бориса: пребывая в сегодняшнем дне, мыслями быть причастным к будущему. Вперед – только так. Стихи, новые идеи, творчество – жить и жить бы. Время, казалось бы, неподходящее, а он в попытке самоопределения, идентификации с поэтом.
«Ручка для меня стала символом профессии, которую я с таким трудом отстаивал внутри себя... То, что я пишу синими чернилами на белой бумаге, то, что любая мысль может быть написанной на бумаге, то, что вообще мысль, моя свобода — осталась такой же, — все это занимает меня и наполняет былой уверенностью. Итак — вперед, вперед!»[1]
За неделю до начала войны, еще не слыша ее дыхания, Борис писал о предстоящей работе: «У меня в голове растут новые замыслы, перед которыми все, что было раньше, бледнеет... Только б не сорваться» [1].
Среди произведений, опубликованных в сборнике «Моя песня идет по свету», – музыкальные пейзажи («Лунная соната», «Снова вижу ели я…»), «философские» стихи («Гулливер», «Светлые часы невозвратимы...», «Но все пройдет…», «Пошел не спеша…», «Это было всегда…»), отрывки из неоконченной поэмы («Январь»), шуточные песни («Одесса-мама). Встатье «Кэп» Л.С. Рудневой (знаменитая Любка Фейгельман) упоминается перевод Бориса Смоленского из Ш. Руставели – «Штурм Каджети». Сохранился отрывок из вольных переводов Ф.Г. Лорки:
Как на башне жёлтой долго
Колокол бьет тяжёлый,
И на ветер жёлтый долго
Раскрываются звоны.
Но на башне жёлтой гулкий
Колокол сник тяжёлый.
Только ветер пылью света
Одевает голых.
По дорогам горе бродит,
Созывая к бою.
Горе, коль народ в разброде,
А страна в разбое.
Большинство произведений Бориса Смоленского – сочинения двух предвоенных лет. Притом, что он не был «вольным» поэтом», постоянно подрабатывал. Не простодушный юнец, уже понял, какое место отведено поэзии в современном обществе: «Теперь, поди, стихами прокормись…»
Наверное, у каждого поэта случается озарение, приходящее из хаоса мира. Известное, часто цитируемое стихотворение, написанное 1939-м году, кажется пророческим.
Я сегодня весь вечер буду,
Задыхаясь в табачном дыме,
Мучиться мыслями о каких-то людях,
Умерших очень молодыми,
Которые на заре или ночью
Неожиданно и неумело
Умирали, не дописав неровных строчек,
Не долюбив,
Не досказав,
Не доделав...
(1939)
И тут же вспоминается сказанное другим поэтом, сверстником, – Николаем Майоровым:
Вы в книгах прочитаете как миф
О людях, что ушли не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
(1940)
Совпадение или закономерность? Очевидно, второе: перекличка друзей-поэтов, детей одного племени. Слова Николая дополняют сказанное Борисом. Отличительная особенность приведенных стихов: «непрерывность», общность мысли, словно авторы ведут общую беседу, находясь рядом.
