Когда я изложил, наконец, свою проблему, тётки восприняли её на удивление здраво и энергично.

– А ну, Лариска, сходи-ка с ним, посмотри, – распорядилась одна из них, видимо старшая по званию.

– Хорошо, – неожиданно знакомым фальцетом ответила самая юная из присутствующих здесь дам.

Я едва не расхохотался, когда понял, что это – та самая Лара. «Жрица любви» телефонная. Вот и отдохнули… Паноптикум. Пока мы шли по коридору, я рассмотрел её чуть более… всесторонне. Лет 18–20, простенькое личико, миловидное в основном за счёт юности, а не из-за небесной красоты черт. Слабое подобие макияжа и маникюра. Веснушки, безжалостно вылезающие из-под загара. Одета она была в светлую блузку и юбочку, размерами и длиной напоминавшую пилотку, а сверху накинула синий рабочий халат. В общем, мастер на все руки. И ноги. Многостаночница.

В номере я имел возможность убедиться в этом воочию. Быстренько оценив ситуацию, несостоявшаяся путана сбегала в какую-то кладовую и, вооружившись длинным тросиком, вступила в неравную схватку с коварной стихией. Минуты через три мне вдруг стало ужасно неудобно наблюдать за тем, как тоненькая девушка орудует не свойственным ей по природе инструментом, прочищая засор в моей ванне. Уж лучше бы я столкнулся с ней по другому поводу и в иной сфере её деятельности. Всё как-то естественней. Окончательно застеснявшись, я решил погулять, пока суть да дело. Изучить достопримечательности. К телефонному звонку, остановившему меня на пороге, я почему-то отнёсся на редкость несерьёзно. Вернулся, снял трубку. На том конце царила непробиваемая тишина. Наверное, тётки проверяют, чем занимается их трудовая смена. Может, она тут засоры телом вышибает? Им же интересно. Лара вовсю шуровала в ванне, телефон молчал, делать мне тут пока было нечего. Сообщив не на шутку разошедшейся даме о своём решении, я аккуратно прикрыл за собой дверь и пошёл по коридору в сторону небольшого холла с парой кресел и телевизором, примеченного мною ранее. Хоть новости какие-нибудь посмотрю. А то ведь дичать начал со всей этой чехардой.

Взрыв прогремел минут через двадцать, разом выбросив меня из нагретого кресла. Коридор был полон чёрного, едкого дыма, сверху, где ручейками, а где и струями, хлестала вода из сработавшей пожарной системы, выбитая вместе с косяком дверь моего номера валялась на полу. Одного взгляда внутрь было достаточно, чтобы понять – все мои сантехнические проблемы разрешились сами собой. Вместе с жилищными. Что тут рвануло, я не знал, но искать внутри Ларису было бессмысленно. Там вообще не оставалось никакого «внутри», даже чугунную ванну разнесло в лоскуты. Вот и помылись. Я оглянулся. В коридоре появились люди, где-то вдалеке показалась пара «синих костюмов». Помогать было некому. А объяснять нечего. Самому бы понять. Единственное, что ещё было можно сделать, так это испариться отсюда. Торопливым шагом, почти бегом, расталкивая попадающихся на пути людей, я добрался до холла, в который выходили двери лифта. И увидел его. Спокойно, пропуская вперёд какую-то женщину, в лифт входил среднего возраста и роста человек – Вещий!

Мне нужна была секунда. И я бы достал его. Но никакой секунды у меня не было, между сходящимися дверями лифта оставалось не больше двадцати сантиметров, и эта щель уменьшалась, уменьшалась… В бессильном отчаянии я рванул из кармана пистолет, и в этот миг наши глаза встретились. Это было как вспышка. Два ненавидящих взгляда сплелись на секунду в воздухе, он резко дёрнулся, тоже пытаясь достать оружие, я вскинул руку…

И всё закончилось. Дверь закрылась, поставив между нами жирное многоточие.

Появления Стрекалова я не заметил. С трудом противостоя натиску толпы, до зубов вооружённой собственным энтузиазмом, сумками, тележками, какими-то немыслимыми кутулями, я стоял неподалёку от первого (левого) эскалатора. С большим букетом цветов в руках. Я догадывался, что к трём часам дня на Октябрьской подбирается тёплая компания, но, если бы я знал, насколько она будет тесной… Мы бы придумали что-нибудь другое, менее конспиративное. Хотя была в этом безобразии и своя прелесть. За мной можно было гениально следить, пользуясь царящими на станции сутолокой и толчеёй, но взять меня в цепкие лапки? Посреди этого вселенского безобразия? Это вряд ли.

В тот момент, когда меня особенно крепко пнули в бок очередной авоськой, а минутная стрелка на станционных часах окончательно перевалила за цифру «12», кто-то за моей спиной тихо спросил:

– И давно ты, юноша, тут красуешься?

Узнать в пролетарского вида мужике генерал-майора Стрекалова мне удалось лишь со второй попытки. На самом деле перевоплощаться кардинально ему не пришлось: врождённым аристократизмом и точёными чертами лицами природа-матушка одарить его не успела. Так что, сняв костюм и натянув старые брюки и прошлогоднюю рубашку, он выглядел вполне естественно. Седая шапка волос, крупные, мясистые черты лица; мощная, уже начинающая тяжелеть фигура атлета-тяжеловеса. Какой-то безумный портфель в руках, набитый до состояния заношенной беременности, придавал образу совершенную законченность.

– Поедем в одном вагоне, но порознь, – по-прежнему глядя в сторону, произнёс он. – Охрана присмотрит за порядком, так что не дёргайся. Жених… – не преминул ведь съехидничать. Можно подумать, я не его с цветами встречал.

– Вы должны были прийти один, – напомнил я.

– Да? – неожиданно зло бросил он. – А ты знаешь, дорогой, что я теперь в туалет, и то с охраной хожу? Один… Поехали, эшелон вон подают. До Ясенево следуем.

И мы проследовали. Охрана у Стрекалова была серьёзная. Я сумел заметить троих молодцов, до отказа нафаршированных средствами защиты и нападения, но их наверняка было больше. Ко мне они приставать не пытались, держались в стороне и больше обращали внимание на окружающих, чем на «подзащитных». Из чего я сделал вывод, что это все-таки охрана, а не конвой. Мой вновь обретённый ряженый шеф сидел напротив и, казалось, дремал, пристроив свой роскошный портфель на полу между ног. Чего он туда напихал, интересно?

Пассажиров в вагоне было немного, и, поддаваясь навязчивому ритму движения поезда, успокаивающему покачиванию и потряхиванию, я тоже постепенно начал расслабляться. Накопившаяся за сутки усталость дождалась, наконец, своего часа. Глаза сами собой пытались склеиться, мешало им исключительно моё чувство собственного достоинства.

Минувшая ночь прошла в лучших традициях российского плейбойства. Сбежав далеко и навсегда из отеля «Украина», от любопытных милиционеров и обозлённых администраторов, я не нашёл ничего лучше, чем забуриться в какой-нибудь ночной клуб и скоротать там образовавшееся «свободное время». Эта светлая мысль родилась у меня в такси, когда мы проезжали мимо «Метелицы». Разом вспомнив замечание Виктора Викторовича насчёт «дорогих тёлок», я сделал однозначный вывод. Раз знает – значит, бывал. А что позволено Юпитеру, то для здоровья вредно быть не может. Шутки – шутками, а полчаса назад меня вполне могло разорвать в клочья. Так себе ощущение, не из самых приятных. А уж о том, что случилось с ни в чём не повинной девчонкой, я просто старался не думать, не вспоминать, забыть. Очень многих людей мне пришлось проводить навсегда, и ничего изменить я уже не мог. А жалость… Сейчас это чувство было бы инертным. Меня вела ненависть. С ней жить было намного легче. Словом, более всего мне теперь хотелось выпить. Причём так, чтобы в спарке дух-тело, главным на время стало тело, а дух отключился бы напрочь. «Метелица» для такой программы годилась однозначно.

Под утро меня таки уломала какая-то длинноногая гурия, и мы уехали к ней. Домой не домой, не знаю. На хату. В итоге я дал ей триста долларов, что-то там такое объяснив про сложности с эрекцией, и выставил погулять до полудня. Доля правды в этом была, вряд ли я смог бы удивить её своим темпераментом. Девочке было лет двадцать, она была курноса и светла косой, а из-под загара и макияжа упрямо вылезали веснушки. А дальше несложный ассоциативный ряд… Нет, не смог бы. Девочки кровавые в глазах… Сволочь! Встречу я тебя, Вещий, обязательно встречу…