Выбраться на Большую землю с теми цацками, что лежат в схроне под обломками давно разбившегося беспилотника, означало провести остаток жизни либо в роскоши, либо в тюрьме. Причем, если поступать обдуманно и не начинать скупать в Подмосковье особняки и не менять «ламбо» по паре на неделю, тюрьмы можно легко избежать. Но вот хотелось ли Кудеснику возвращаться в тот мир? Возможно, но не раньше, чем лет эдак через тридцать, когда на пенсию оформляться нужно будет, потому как на родине помирать всяко лучше, там и местечко должно остаться возле родителей, под березками, а не здесь, среди вечных сосен и болот.

Вышел из избы сельсовета Кудесник грустный. Он рассчитывал на чудо, но чуда не произошло. Надеялся, что старик посоветует что-нибудь дельное, но тот одним махом обрезал все его чаянья. Ступать на дикие земли и вправду небезопасно, слишком много там странного и неизведанного, слишком незаметна граница с параллельным миром. Возвращаться в белый периметр – все равно что из пятого класса перейти снова в первый, да и что там делать? Копеечные задания торговцев выполнять, чепуху всякую по аномалиям собирать и от зайцев отстреливаться? Перед вояками лебезить, чтоб не повязали и на урановые рудники не отправили? Нет уж, увольте. Тогда – что? Незыблемая средняя полоса, самая широкая площадь изведанной части Атри? Похоже, остается только она, родимая. Главное, это знать, с какими кланами не в тёрках «монголы». И тогда можно будет какое-то время перебиться. А там как карта ляжет.

– Порфирьич, – наклонившись к решетке, за которой спал, нависнув над столом, заваленным разнообразными электродеталями, человек, негромко позвал Кудесник.

Техник очнулся мгновенно. Глаза красные, капилляры вздуты, лицо небритое самое меньшее дней пять, и выглядел он так, будто компьютер в его голове завис на перезагрузке. Секунд двадцать, не мигая, всматривался он в наклонившегося к нему человека, пока его лицо не приняло более-менее осмысленное выражение.

– Кудесник, ты, что ли? – попытался угадать он, протерев глаза тыльной стороной ладоней.

– Под левой рукой, – кивнул ему бродяга, и тот сразу же поднял левую руку. Чертыхнулся, промямлил что-то неразборчивое и надел на нос очки.

– Ты в курсе последних новостей? – в лоб спросил техник, убедившись, что перед ним тот, кого он и предполагал здесь увидеть. – Ты теперь…

– Послушай, – перебил его Егор. – Мне всего-то КИП перепрошить. Сделаешь?

– Чей он? – покосился техник на протянутый через отверстие в решетке портативный компьютер.

– Какая разница? Купил на распродаже.

– Чей он, Кудесник? – не отступал Порфирьич, сдвинув к переносице брови.

– Хаима.

– Хрена! – тут же, будто только и готовился услышать это имя, выпалил атрийский компьютерный гений и тут же принялся нарезать круги по своей комнатушке, на стеллажах которой покоились целые поколения деталей, от ламп накаливания и кинескопов к старым советским телевизорам до современных микропроцессоров. – Хрена тебе, Кудесник! Не туда ты пришел! Вали отсюда вместе со своим КИПом, да побыстрее, и не вынуждай меня принимать меры.

От сухопарого лысоватого техника, имеющего некое сходство с тем актером, что играл Новосельцева в «Служебном романе», было, конечно, забавно слышать такого рода угрозы, но Кудеснику смеяться не хотелось. Если не удастся перепрошить КИП, бродяга окажется вне информационного пространства, а это ой как нежелательно.

– Хорошо, хорошо. – Он поспешил убрать КИП в карман и успокаивающе протянул вперед растопыренные пальцы. – Все, Порфирьич, забыли.

– Ну конечно, – продолжал причитать раздосадованный неприемлемым предложением техник, – тебе-то что? Порфирьич КИП перешьет, пропишет ник какой-нибудь заковыристый, так чтоб никто не допёр, что это Хаима комп был, а потом, если что – бац! – и кто же это такой помог нашему приятелю Кудеснику?! Ах да, это же ясно как божий день! В ближайшем ведь квадрате от гранкарьера только в Коломино есть техник, куда Кудесник, скорее всего, и подался. Так что же, пригласим Порфирьича на чай, потолкуем, спросим, за какой хабар он решил перепрошить бродяге компьютер, который принадлежал сыну хана Ордынского? Так вот я, – он ткнул указательным пальцем себя в грудь, – ни хрена не хочу, Кудесник, к ним попадать на чай. Так что будь добр, выметайся подобру-поздорову из моего подвала!

– Подожди, не кипятись, – успокаивал его Егор. – Я все понял, никто тебя приглашать на чай не будет, обещаю. Продать ты мне новый КИП можешь? У тебя ведь где-нибудь завалялась парочка, а?

– Катись ты к черту, понял?! – выпалил Порфирьич после секундного раздумья. – Только за то, что ты был здесь, меня уже могут к лошадям привязать и в обе стороны их пустить. Я не буду тебе ничем помогать, ни за какую цацку, понял? Никогда.

Покидая мрачный, сырой подвал, Егор Звягинцев решил, что сегодняшнюю дату, шестнадцатое июля две тысячи семнадцатого года, надо запомнить. И в календаре отметить, что это самый паршивый день за все семь лет, что он топчет территорию Атри. Может, ему было хуже, когда за ним гнался хищный зверь? Нет. Может, когда он попадал в карман-ловушку между двух смертельных аномалий? Нет. Ну так, может, когда он наступил на «пружину» и его, раскрутив за ногу, подбросило вверх метров на двадцать? Нет. Потому что в подобных случаях он вполне закономерно чувствовал близость смерти, с которой сам же и заигрывал. А сейчас ему предъявили обвинение, которое непременно повлечет за собой недоверие других бродяг и порицание жителей тех деревень, с которыми он поддерживал хорошие отношения. Это если не считать, что теперь его главный враг – самый мощный по боеспособности клан средней полосы.

К кому обращается человек в том случае, когда, казалось бы, обратиться уже не к кому? Верно, к самому надежному, проверенному, лучшему другу, с которым его связывает не только пивная кружка после работы или соседство по комнате, а годы сплошных испытаний. С которым он делил последний ломоть хлеба и глоток воды, с которым укрывался холодной таежной ночью одной фуфайкой. Доверие к которому закалено как сталь, не единожды проверено в те минуты, когда приходила беда или нужно было разделить радость. Который сам горел, но выносил его, раненого, из «долины гейзеров». Который подставлял спину под пули, но не оставлял его на поле брани…

О нем сейчас думал Кудесник. О друге. Только он мог бы в полной мере понять его и поддержать. Да, старшина, разумеется, был прав. Никто не знает, отчего так повелось, но к нему приходили, как к батюшке на раскаяние и прощение грехов, многие бродяги. Даже те, кто действительно убил своих напарников ради хабара или каких-то других целей. А он всегда выслушивал их, давал совет, предлагал познакомить с людьми, которые могли помочь. Для старшины, по большому счету, не было разницы, убийца перед ним или случайно попавший на плоскость наковальни бродяга. Или вообще невиновный человек. Он никогда никого не сдавал, и это делало ему честь, но Кудеснику нужно было больше, чем просто совет.

Егор настолько погрузился в раздумья, что не сразу почувствовал прикосновение чьих-то пальцев к своему бицепсу. Он поднял голову – перед ним стоял низкий, очень худой мужчина лет сорока, с темным лицом и набухшими синяками под глазами. Он ухватился за руку Кудесника так цепко, будто поймал вора.

– Беги отсюда, – прошептал он одними губами. – Они уже за тобой вышли…

– Эй, ну ты! – крикнул ему сверху «азаматовец», один из тех, что патрулировали городскую стену, нарезая круги по специальным мосткам, сделанным из строительных лесов. – Чего пристаешь к человеку? Иди себе, работай.

Селянин тут же отпустил руку Кудесника. «Беги», – повторил он и быстро удалился.

Двое не шибко смекалистых бойцов, что несли службу на КПП, а проще говоря, открывали и закрывали ворота, попытались отговорить его покидать поселок. Они были не так наглы и самоуверенны, как те, кто охранял вход в сельсовет, а даром убеждения не обладали вовсе. Потому стоило Кудеснику посверлить сначала одного, а потом другого острым взглядом и нажать на слово «нужно», как те безоговорочно открыли ему ворота. И лишь бойцы с бэтээра, пристроившегося в тени, посмотрели на них с явным непониманием, будто так и хотели спросить: вы чего, сопляки, делаете? Но не спросили, пропустили Кудесника, перекинулись парой матерных слов, да и только.