Да поймите вы, это же все равно что заставить вас сейчас пробежать стометровку! Выполнить норматив молодого бойца. – Генерал встал из-за стола, задвинул стул и оперся на его спинку, обхватив ее тощими, костлявыми пальцами. – И с чего вы вообще взяли, что этой записи можно верить?! Ее принес сюда проклятый… Или вы забыли, кто такие проклятые? Напомнить?! – Его голос сорвался в крик, а лицо исказила внезапно нахлынувшая ярость. – Напомнить, как они уничтожали наши разведотряды, стаскивая потом к шлюзам головы бойцов?! Напомнить, как они прорывали заставы, пожирая всех, кто там был?! Или как пробрались через вентиляцию в госпиталь? А теперь они – там, в Харькове, – братство христиан, нашли общий язык с проклятыми, подружились, мать их, и нас приглашают дружить. Красота! Возможно, скоро они приручат собак, и мы будем ездить в Харьков в собачий цирк? А что, это вполне реально. Они же вырастили на поверхности плод! Только какой это плод?! – прокричал генерал, свирепо вытаращив глаза. – Почему? Почему они не сказали, какой именно они вырастили плод, а? Почему они не сказали, что вырастили на поверхности помидор, или топинамбур, или картошку, или у них принялось дерево? Почему они упомянули только это ничего не значащее слово – «плод»? А какой же плод можно вырастить на поверхности, вы не задумывались, Василий Андреевич? Что может вырасти в мертвой, прокисшей вглубь на десять метров, пропитанной, как губка, кислотными дождями почве? Не на метр или два, и даже не на пять. На десять! И как ее можно после этого оживить? Ну как?! Дух Святой сойдет? Какие у них варианты? Почему они умолчали о деталях, обошлись лишь общими фразами и этими пафосными «мы можем», «вместе», «выход»?!
Я хочу сказать одно, Василий Андреевич, – успокоившись после некоторой паузы, продолжил старейшина, – если мы сейчас вышлем экспедицию и предоставим для этого лучшую технику и лучших людей, мы останемся здесь такими же беззащитными, как сейчас они там. А даже если бы и так, даже если бы наша экспедиция добралась до Харькова и, кто знает, даже вернулась бы обратно – что это даст? Чем мы им поможем? Повезем им патроны, пищу? Хорошо, добрые самаритяне из Киева, вы им поможете. Но вот вопрос: на сколько нас хватит? Один рейд, два, три? А потом что? Ну что потом? Чего вы молчите? – буравил своими вопящими глазами окружающих старшина. – Чем вы, тонущий корабль, собираетесь помочь такому же тонущему кораблю, да еще и находясь в другой широте?! Чем? Чем один нищий поможет другому? Отдаст свою одежду и замерзнет сам? Дадите им боеприпасы, чтобы они продолжили свое существование еще на полгода и вырастили еще один непонятный плод?
Наступила тишина. Генерал прокашлялся, отодвинул стул и бессильно плюхнулся на него, обхватив голову руками. Даже Владимир Иванович, сидевший по другую сторону большого стола, слышал, как участился пульс старика, и увидел, как задрожали его руки.
– Мы прожили здесь тридцать с лишним лет, Василий Андреевич, – не поднимая головы, сказал генерал, набравшись сил. – Вы помните не хуже меня, что это было за время. Помните, что творилось вначале и какие времена мы переживали двадцать лет назад. А кто скажет, как прожили они это время там, у себя – в харьковской подземке? – Он поднял голову и вопросительно посмотрел сначала на Владимира Ивановича, потом на Василия Андреевича. – Кто даст гарантию, что там вашу экспедицию встретят нормальные люди? Может, они давно мутировали до неузнаваемости, может, у них крышу сорвало и выросло трое рук. А запись эта… Когда она была сделана? Может, три месяца назад, а может, и десять лет назад, а то и все двадцать. Сколько ваш проклятый сюда шел? Год, два? Не задумывались? А мы, по вашему решению, отправим туда лучших своих людей и технику. И даже если все-таки я ошибаюсь и экспедиция вернется – ну, чем черт не шутит? – мы лишь удостоверимся, что кроме нас где-то есть еще такие же полумертвецы, выживающие в подземельях… Или, может… – на его лице заиграла ироничная улыбка, – вы и вправду поверили, что мы можем вернуть себе верхний мир?
Василий Андреевич заерзал на стуле, неопределенно качнул поникшей головой.
Совет длился уже больше пяти часов, а в его семьдесят шесть просидеть в одном положении столь длительное время было уже чрезвычайно утомительно. Но поник Василий Андреевич не потому, что просидел достаточно долго, не меняя позы, а оттого, что генерал Толкачев несомненно говорил правду. И если экспедиция погибнет, он себе этого не простит. Никогда не простит, что пошел на поводу у призрачной надежды. Но, вопреки всему этому, что-то другое, давно забытое, а теперь вновь пробудившееся рвалось из его груди наружу, и остановить эти сначала почти незаметные, но с каждой минутой все усиливающиеся поступательные толчки он не мог. И не пытался.
Надежда. Как давно он не испытывал ничего подобного. Последняя надежда.
Василий Андреевич тяжело вздохнул, поднялся из-за стола и отошел в дальний угол комнаты, где на маленьком столике стояли графин с водой и стакан.
– Вы правы, Сергей Сергеевич, конечно же, вы правы, – не поворачиваясь, сказал он настолько тихо, что после громогласного генерала казалось, будто его слова долетают из другой комнаты. – Как всегда, в ваших словах присутствует истина. Раньше я безоговорочно поддержал бы ваше мнение… Ведь на протяжении всех лет, что я являюсь членом Военного совета, у меня не было повода не доверять вам и ставить под сомнение ваши решения. Да и сейчас, впрочем, нет.
– Так о чем тогда речь, Василий Андреевич? – приподнял брови генерал. – Если вы сами понимаете, что я прав, то зачем вы продолжаете вносить в Совет диссонанс?
– Вы спрашивали, помню ли я, что было пятнадцать лет назад и в самом начале? – продолжил Василий Андреевич, никак не отреагировав на слова генерала. – Я помню больше. Помню зеленый трехметровый забор в центре Киева и вывеску о возведении новой станции метро. – Его голос задрожал, то ли от боли воспоминаний, то ли от нарастающей ярости, но он упорно не хотел поворачиваться лицом к столу. – Помню, как каждую ночь вывозилось за город сотни тонн накрытой брезентом земли, дабы простые граждане не поняли, что строится в центре Киева никакое не метро…
– Василий Андреевич! – перебил его генерал. – Это не относится к теме!
– …а Укрытие, – снова не придав словам генерала значения, продолжил Василий Андреевич, – на случай возможной – еще тогда ведь никто не знал, что она очевидна, – он понизил голос, проговорив следующие слова почти шепотом, – ядерной войны. А она еще как была возможна! Помню, масс-медиа во все горло кричали, что угроза есть, а вы… – Он резко обернулся и вонзился взглядом в ошарашенного генерала Толкачева, пришпилив его к спинке стула, как бабочку для коллекции. – Вы, будучи министром обороны, утверждали, что ее нет! Я помню это! Я помню, как вы, сидя в своем кабинете, опровергали слухи, говоря, что конфликт улажен и беспокоиться не о чем!
– Что вы себе позволяете?! – вскочил генерал, опрокинув стул. – Немедленно прекр…
– Вы утверждали, что угрозы нет и войны не будет, тем временем внаглую вырывая под жилыми домами ни о чем не подозревающих людей многоуровневое противорадиационное убежище, именуемое не иначе, как «Укрытие-2»! Со всеми удобствами, с вип-квартирами, фонтанами, парком, электронными библиотеками, десятилетним запасом продовольствия…
– Заткнитесь!!! – взревел Толкачев.
– А для кого строилось это Укрытие, уважаемый Сергей Сергеевич, для кого?! Вы забыли? А я помню! Я помню, как эти зажиревшие политики и прочие сливки общества, миллионеры, мать их, втихаря стаскивали сюда свои вещички. Как они покупали у вас места для своих родственников, места, предназначенные для профессоров и ученых-физиков, докторов медицины и биологов, инженеров и конструкторов, в которых мы сейчас так нуждаемся! Вы расквартировали здесь упитанных ублюдков, толстых, разбалованных детей олигархов, для которых были завезены сюда игровые приставки и тысяча дисков с играми, дабы они благополучно переждали, пока наверху пройдет истребление остатка человечества! Для них построили даже танцевальную площадку. – Старый полковник ударил себя кулаком по лбу. – О боже, подумать только – танцевальная площадка!!! Они здесь собирались развлекаться, в то время как их друзья и их семьи, уцелевшие после атаки, превращались в безобразных существ!
