– Вы знаете, что тиражи арестовывают? – сказал директор издательства, где выходили мои книги. – Уже несколько таких случаев. Теперь правоохранительные органы по одному подозрению могут арестовать склад издательства. И снять арест можно только по суду. За те несколько месяцев, когда склад будет закрыт, любое издательство разорится. А вы понимаете, что после этого вас вообще могут больше не печатать? Ни одно издательство не возьмет? Осторожнее надо быть!

– Я края не знаю, – сказала я. – И совершенно не понимаю, что нельзя, а что можно.

– У вас должна быть самоцензура! – провозгласил он.

В «лихие» девяностые я поверила в то, что в России можно быть писателем. И говорить все, что думаешь, о ком угодно и как угодно.

Самоцензура – это смерть профессии.

Он тем временем уточнял:

– Ну, конечно, нельзя писать о том, что отобранное у Ходорковского досталось Путину.

– Это для меня не принципиально. Какая разница, кому досталось, не в этом суть.

– Нельзя критиковать следственные органы и суд. Сами знаете: «Наш суд – самый справедливый суд в мире».

– Но как же, если я собираюсь говорить о несправедливости приговора?

– А это уже никому не интересно. И Ходорковский уже не интересен. Ну, кому интересно читать о какой-то отдельной жертве сталинских репрессий? И у либеральной общественности новые игрушки: Френкель, «Русснефть», ТНК БП, «Арбат-престиж», «Домодедово», «Эльдорадо». Им миллиард долларов налогов написали, представляете? Миллиард![1]

Я сижу и улыбаюсь скорее печально, чем презрительно. Неужели он не понимает, что очередь может дойти и до него?

– Вы-то к какому бизнесу себя относите? – спрашиваю я. – К среднему? К мелкому?

– Да к мелкому! Медведев пообещал защищать мелкий бизнес.

И где-то между строк или мне послышалось, но как-то следовало из контекста, что мелкий бизнес он будет защищать только в случае неучастия его в политике. Равноудаление издательств, газет, журналов, свечных заводиков, богемных кафе и торговых палаток!

Был апрель 2008-го. 15-е. Передо мной директор говорил с одним сотрудником издательства, и я ясно слышала из коридора слова «Единая Россия». Именно в этот день, несколькими минутами ранее, Путина избрали ее председателем.

Демократия окончательно стала имитационной. И, может быть, именно потому, что не написали о каждой жертве сталинских репрессий, потому что забыли и не прощены.

И я поняла, что буду писать эту книгу, которую у меня заранее отказываются печатать. Потому что, если из-за нее могут арестовать склад издательства – писать ее необходимо.

Это долг чести.

Тем более что самоцензуры у меня никогда не было, нет, и не будет никогда!

Весна или начало лета 2005 года. Я включила НТВ. Идет программа «Чистосердечное признание»[2]. Речь о компании ЮКОС. Пожалуй, я слышу о ней впервые или почти впервые, мои интересы лежат в совсем другой области.

Но программа странная.

Говорят о студенте Химико-технологического института Михаиле Ходорковском. Показывают выписку из его диплома: отлично, отлично, отлично. По всем предметам. Но говорят об этом таким тоном, словно иметь красный диплом – преступление.

Мне обидно. В конце концов, у меня такой же. Только МИФИ.

И я проникаюсь сочувствием к симпатичному студенту с дипломом того же цвета.

Студент занялся бизнесом, открыл кафе, торговал компьютерами, организовал банк «МЕНАТЕП», потом на залоговом аукционе купил компанию ЮКОС.

Я тоже пыталась заниматься бизнесом, тогда же, в начале девяностых. Оказалось, не мое. Но хоть один отличник чего-то добился в жизни!

И тут я начинаю удивляться. Оказывается, Ходорковский купил НИУИФ[3] за 25 тысяч долларов, и диктор говорит, что это нереально дешево.

Я вспоминаю мой 95-й год.

Дело происходит чуть не в трамвае. Я случайно встречаю моего бывшего преподавателя математики.

– Я слышал, ты бизнесом занимаешься? – спрашивает он.

– Пытаюсь.

– Я тоже. Слушай, тут завод продается. У тебя нет покупателя?

Я не удивилась. Тогда торговали всем: китайскими шмотками, французскими духами польского происхождения, акциями финансовых пирамид. И, конечно, приватизированными предприятиями.

– А почем? – спрашиваю.

– Миллион рублей.

Тогда миллион рублей равнялся приблизительно 340 долларам.

Миллион у меня был.

– Только у него 100 миллионов долга, – честно предупреждает мой бывший математик.

– Я спрошу. Есть один человек.

Я пошла к моему знакомому коммерсанту. У него было гораздо больше ресурсов, он торговал акциями приватизированных предприятий.

– Хочешь завод? Миллион рублей – бросовая цена. Давай!

– А что он делает? – спросил он.

– Да в руинах лежит, ничего не делает. Сто миллионов долга.

– Ну и зачем он нам нужен? – спросил мой знакомый коммерсант. – Вот мы акциями торгуем, и давай дальше акциями торговать.

И я подумала – почему господин Ходорковский так дорого заплатил за НИУИФ? Целых 25 тысяч долларов! И почему диктор или журналист – автор программы, говорит, что это мало? Это очень много. Он, видимо, совершенно не знает обстановки 95-го года.

Смотрю дальше.

И удивляюсь еще сильнее.

У Ходорковского некоторые его предприятия были зарегистрированы в зонах с льготным налогообложением, и он там не вел деятельности, что жутко незаконно и в обход Налогового законодательства.

Я вспоминаю свои девяностые: в этих самых ЗАТО кто только не был зарегистрирован – никто там деятельности не вел[4], и сейчас до сих пор кое-кто зарегистрирован в ЗАТО и деятельности там не ведет.

А эта схема минимизации налогов, по моим воспоминаниям, была прописана в любимом мною тогда журнале «Деньги». Как законная.

Если информация содержит внутренние противоречия или противоречит тому, что известно мне доподлинно (например, из личных воспоминаний), то она является ложной.

Вопрос, зачем?

Мало, что ли, коммерсантов у нас сумели скупить по дешевке приватизированные предприятия? Мало ли мухлюют с налогами? Зачем одного из них выставлять каким-то особенным преступником, причем явно перевирая факты.

Что-то здесь не так.

Я тогда писала роман под названием «Кратос», он вышел потом в издательстве «Крылов», и сочла, что Михаил Ходорковский может стать подходящим прототипом для одного из героев – Леонида Аркадьевича Хазаровского.

И я стала читать о ЮКОСе и Ходорковском все, что могла найти. Что-то казалось мне таким же лживым, как программа «Чистосердечное признание», что-то напротив – слишком апологетическим.

Мне нужен был объективный источник.

И тогда я зашла на сайт Генпрокуратуры и скачала приговор.[5]

Он оказался самым сильным оправдательным документом из всех мною прочитанных. Причем, чем дальше я читала, тем более убеждалась в невиновности приговоренного. Абсурдные обвинения, навешанные обвинения и описания распространенных практик ведения бизнеса – больше ничего!

Видимо, народ русский по-прежнему «ленив и нелюбопытен». Мало желающих лезть в Интернет и читать длинные рассуждения юристов, чтобы составить собственное мнение, не увиденное по телевизору или вычитанное из газет. Иначе выкладывать подобные документы в открытый доступ было бы слишком опасно для существующего режима.

Замечу для непосвященных, что в приговоре нет ни слова ни об убийстве мэра Петухова[6], ни о планах захвата власти, ни о предательстве национальных интересов России, о чем так много кричали по путинвидению. Исключительно экономические статьи. Причем написанное на одной странице упорно противоречит написанному на следующей. Одно из самых тяжких обвинений: ограбление Ходорковским предприятий, принадлежащих Ходорковскому, и возврат ему государством переплаты налогов, заплаченных векселями ЮКОСа. А на принцип презумпции невиновности наплевано, видимо, с высоты одной из кремлевских башен.