Литмир - Электронная Библиотека

Отлично управляясь с длинными увесистыми луками, они сбивали дичь стрелами с двумя наконечниками и даже ходили на тигров. Когда они садились на коврики поесть и запускали свои пальцы в общий котел, к ним подбегали собаки, а ястребы пронзительно кричали на своих насестах. Любимой едой для них были дичь, конина, они питали слабость и к арабской пище – верблюжьей ляжке.

Они восхищались арабскими воинами и, подобно этим кочевникам пустыни, чувствовали себя спокойно только в седле, когда совершали набеги, охотились либо становились под штандарты войны. Большую часть своего времени они проводили при дворе своего хана.

Барласы гордились принадлежностью к военной касте. У них была военная косточка. Породниться с иранскими купцами или земледельцами означало для них утрату своей породы. Вследствие того что барласы не имели привычки к труду, они занимались грабежом на дорогах. Они были чересчур великодушны, но столь же своевольны и жестоки. Расточали или закладывали имущество, чтобы оплатить расходы на пирушки. Долг гостеприимства приводил к тому, что дворы их домов переполнялись паломниками, на угощение которых уходило немало овец.

Были в долине Шахрисабза люди, жившие лучше барласов. К ним относились иранские земледельцы, заботившиеся об орошении своих полей; городские жители, сарты, торговавшие в своих лавках на рынках; представители персидской знати, игравшие в азартные игры в уютных садах и слушавшие чтецов Корана. Эти чалмоносцы следовали предписаниям последнего, в то время как люди в шлемах придерживались законов, введенных Чингисханом.

Но хуже всего для барласов было то, что они не имели великого хана. Тарагай, бывший когда-то главой племени, отличался мягкосердечием и достоинством. Он наслушался толкователей законов шариата и удалился в монастырь. Тарагай был отцом Тамерлана. Не нашлось другого вождя племени, жившего во дворце из белой глины рядом с Шахрисабзом.

– Мир, – разъяснял сыну Тарагай, – не лучше, чем золотая ваза, полная скорпионов и змей. Я устал от него.

Подобно многим другим отцам, он рассказывал сыну о славе и величии предков, которые хозяйничали на горных хребтах, поднявшихся над пустыней Гоби, далеко на севере. Это были редкие рассказы о языческом времени, и Тарагаю, кажется, нравилось о нем говорить, несмотря на стремление отречься от мира. Он говорил о сонме всадников, постоянно сопровождавших стада овец и других животных, кочевавших с выпадением снега, подстерегавших в засадах вдоль караванных путей и следовавших рысью за рогатыми штандартами в Китай, – об охоте, продолжавшейся два или три месяца на территории степи площадью в 500 миль. Он поведал историю о том, как на могиле вождя принесли в жертву белых коней, как они промчались в небесные ворота, где полыхало северное сияние, – для того, чтобы послужить душам покойников на небесах.

Упоминал он и о китайских принцессах, посылавшихся степным ханам в качестве невест вместе с фургонами, груженными шелком и изделиями из слоновой кости, о том, как ханы-победители пили кобылье молоко из черепов врагов, выстланных золотом.

– Это происходило, сынок, – говорил он, – до того как Чингисхан повел монголов в поход для завоевания мира. Этот поход был предписан ему судьбою. Когда к Чингисхану спустился черный ангел смерти, он, вождь, разделил мир на четыре ханства между тремя своими сыновьями и внуком – сыном своего старшего сына, умершего раньше самого Чингисхана.

Чагатаю (внуку) досталась часть земли, на которой мы живем. Но его дети предались пирам и охоте. Со временем они откочевали к северным горам. И хан, тюра (владыка), теперь пирует и охотится там, оставив правление Самаркандом и всем Мавераннахром наместнику-эмиру. Остальное ты знаешь.

Однако, сынок, – закончил он, печально покачав головой, – не уклоняйся от пути, предначертанного Аллахом и его пророком Мухаммедом (да будет мир над ним и его потомством). Уважай ученых сейидов, испрашивай благословения для дервишей. Пусть укрепляют тебя четыре опоры шариата – молитва, пост, паломничество и жалование милостыни.

Тарагай оставил сына заниматься своими делами, но парнишку заметили другие послушники монастыря. Седобородый сейид, обнаруживший Тамерлана в углу помещения за чтением Корана, спросил, как его зовут.

– Тимуром[1], – ответил мальчик, поднимаясь с колен.

Потомок пророка взглянул на священную книгу и произнес:

– Держись за исламскую веру, она убережет тебя.

Тимур воспринял пожелание всерьез и даже забросил на время игры в мяч и шахматы – свои любимые развлечения. Встречая дервиша, сидящего на корточках в тени у дороги, он спешивался и испрашивал у божьего человека благословения. Чтение Корана давалось ему нелегко, поэтому он сосредоточивался на чтении одной главы священной книги, пока не осваивал ее полностью.

В семнадцать лет Тимуру нравилось посещать дворики мечети, где собирались имамы, духовные руководители мусульман. Он занимал место позади слушателей, там, где оставляют обувь. Говорят, что как-то его заметил некий Зайнеддин (умный и находчивый человек, настоящий духовный пастырь): позвал юношу к себе, отдал ему свою чалму и кушак, а также кольцо с сердоликом. Тимур запомнил его пытливый взгляд, низкий голос и подарок, вероятно, тоже.

Единственным предводителем барласов оставался Хаджи Барлас, дядя Тимура, который редко показывался в Шахрисабзе. Дядя, совершивший паломничество в Мекку, совсем не интересовался племянником. Это был подозрительный, импульсивный и мрачный человек, при котором положение дел в племени только ухудшалось.

Большинство знатных людей и воинов племени перешли на службу к эмиру. По совету отца так поступил и Тимур.

ЭМИР САЛИ-САРАЯ

В это время Тимур – пока мы не можем называть его Тамерланом – был праздным юношей, а праздность его выражалась в деятельности. Такова внешность юноши: здоровый, сильный, широкоплечий и высокий. Величаво посаженная крупная голова, высокий лоб, гордый профиль. Черные глаза поворачивались медленно и глядели прямо на собеседника. Широкие скулы и большой чувственный рот, характерные для его расы, свидетельствовали о большой жизненной силе. Энергии в нем было чуть меньше, чем в клокочущем вулкане. Он не страдал болтливостью, имел глухой проникновенный голос, не терпел дурачеств и пустых жестов.

Известен короткий эпизод из жизни Тимура, когда он в компании товарищей преследовал на охоте зимой оленя. Возглавляя гонку, он встретил на пути широкий и глубокий овраг. Тимур попытался свернуть в сторону, но, когда это не удалось, заставил коня прыгнуть через препятствие. Конь сорвался на дно оврага задними копытами, но всадник успел освободиться от стремян и спрыгнуть на край оврага. Животное погибло, а Тимур обошел овраг стороной, присоединился к своим приятелям и сел в седло другого коня.

Поскольку стало темнеть, всадники повернули домой. Вскоре их поглотили в широкой степи тьма и ливень. Всадники изрядно промерзли, когда им по пути попались темные курганы, похожие на шатры.

– Это песчаные холмы, – предположили спутники Тимура.

Сын Тарагая бросил поводья и вцепился руками в гриву коня. Животное вытянуло шею и заржало. Тимур направился к темным силуэтам курганов и наконец заметил свет. При свете курганы превратились в шатры, покрытые черным войлоком.

Тотчас юных всадников окружили собаки и люди, принявшие их за налетчиков.

– Вы ошиблись, люди, – сказал им Тимур. – Я – сын Тарагая.

Услышав его слова, обитатели шатров опустили оружие и сменили настороженность на гостеприимство. На костре разогрели в котле мясной отвар. Для гостей расстелили стеганые одеяла. Спать мешали блохи. Тимур вышел из шатра, чтобы разжечь костер и поговорить у мятущегося пламени с гостеприимными хозяевами. Их беседа продолжалась до тех пор, пока уже при дневном свете не утихла буря. Через несколько лет Тимур послал подарки семье кочевников, владевшей черными шатрами.

вернуться

1

Тамерлан произносится на европейских языках как Тимур-и-ленг – хромой. Тимур означает «железный». Так и звали Тамерлана до тех пор, пока он не был ранен стрелой в ногу и не стал ходить прихрамывая. Азиатские историки называют его эмиром Тимуром Великолепным, Тимур-и-ленгом же только для поношения. (Здесь и далее примеч. автора.)

3
{"b":"18236","o":1}