— Да, спасибо, арбитр-сеньорис. Пусть идут к подножию рампы, о которой вы говорили, и переместите туда столько боевых бригад, сколько можно беспроблемно отозвать. Поручите... — она собиралась начать уточнять номера и порядок расположения кордона вокруг часовни, но спохватилась. У Леандро на командном посту были карты, а Арбитрес, уже находящиеся на верхних этажах, все и сами видели. — Поручите эдилу, руководящему той секцией, определить, кто и где должен разместиться. До моего прибытия, пожалуйста, передайте им делегацию четвертого уровня.
Чтить и хранить имя семьи — да, помнить и питать уважение к семейным достижениям — да, посвящать библиотеки и галереи трудам и мемуарам почитаемых предков — да. Кальпурния могла понять все это, будучи сама из семьи, которая гордилась своей службой Ультрамару и Империуму и не видела ничего плохого в том, чтобы учить молодое поколение своим традициям. Раз или два Шира даже осмеливалась вообразить свое собственное изображение в мраморе или краске, хранящееся на верхнем этаже родового дома на Иаксе, и потом, как обычно, долго беспокоилась насчет того, были ли такие мечты тщеславными и недостойными или же просто говорили о желании хорошо нести службу, что делало их благородными и справедливыми.
Она решила, что пандус, ведущий к часовне, служил полезным напоминанием о том, что происходит, когда такие мысли перетекают в самовосхваление. Место, через которое идут к святилищу, должно вдохновлять веру и преданность или предупреждать о последствиях падения пред ликом Бога-Императора, но все это огромное пространство внутри спиральной рампы было заполнено бюстами и масками выдающихся членов семейства Лайзе, которые свисали с высокого купола на позолоченных цепях, а на внешней стене красовались безвкусно вычурные фрески, отделанные листовым серебром, синим и зеленым бархатом и опалами. С первого взгляда признать их религиозными не получалось. Лайзе-Хагганы на паломничестве к Диммамару, Хиросу и Офелии, Лайзе-Хагганы приносят щедрые дары Экклезиархии, члены которой все время изображались преисполненными экстатической радости от этакого благодеяния, богатые Лайзе-Хагганы помогают финансировать полки Имперской Гвардии или вооружать крестовые походы Миссионарии Галаксиа. Их воины затем изображались стоящими на кучах мертвых еретиков или чужих, обратив на своих покровителей полные обожания взгляды.
Еще будет время, чтобы подвергнуть это место очищению, но Кальпурния чувствовала, как ей хочется опалить эту дорогу тщеславия из огнемета или дать по ней несколько залпов дробью, просто чтобы выразить свое отношение к ней. Но она обнаружила, что кто-то ее уже опередил. Утонченные украшения были ритуально изуродованы, лица грандов Лайзе обожжены или выскоблены ножами. Чем выше они поднимались, тем сильнее были повреждения. Подозрения Кальпурнии насчет того, что стояло за всем этим, крепчали с каждым шагом.
Она дошла до конца рампы. Позади нее шли два ударных отделения, а за ними еще три боевых отделения. Здесь, на вершине, мозаика на стенах была пронизана золотом и нитями из крошечных бриллиантов, а изваяния, свисающие в центральном колодце, инкрустированы сапфирами. Двери часовни в форме заостренной арки изображали Золотой Трон, который окружали ангелы со щитами и свитками, украшенными гербом семьи Лайзе, хотя его отовсюду грубо стерли. Кальпурнии показалось, что Император на этом Троне как будто хмурится, но, скорее всего, это не входило в замысел скульптора. Еще два боевых отделения стояли поперек рампы, блокируя двери двойной стеной из щитов. Коренастая женщина-арбитратор, панцирь которой украшал знак арбитра-эдила в виде венка и пистолета, отдала честь Кальпурнии, в то время как остальные Арбитрес собирались за линией.
— Мы проверили двери, насколько возможно, чтобы не оповестить о нашем присутствии тех, кто находится внутри, мэм. Больше мы ничего не делали, ждали ваших приказов. Насколько можно сказать, двери незаперты и ничем не защищены,. Нет признаков сопротивления, но мы считаем, что внутри часовни находится много людей.
— Почему вы так считаете?
— Можно услышать пение, мэм. Э... молитвы, катехизисы и так далее.
— Вы узнаете какие-либо из них? — спросила Кальпурния. Другая женщина на миг задумалась.
— Кое-что из «Санкта Менторум», — ответила она, — в основном из второй книги. Некоторые общепринятые гимны, по крайней мере, общепринятые на Гидрафуре, мэм, прошу прощения. И пара старых военных псалмов, которые я не слышала с самого обучения.
По ее тону, звучавшему несколько удивленно, Кальпурния могла сказать, что эдил ждала не таких вопросов. Неважно. Пора сделать ставку на инстинкт, который подсказывал ей, что тут произошло, и она была уверена, что это сейчас — выигрышная карта. Она вытащила пистолет, заняла место во втором ряду за ударными отделениями, потратила немного времени на раздачу кратких приказов, убедилась, что их правильно поняли, а затем приказала толкнуть двери.
О да, приятно быть правой. Часовня представляла собой небольшой амфитеатр — полукруг из позолоченных мягких сидений, где могло бы рассесться примерно пятьдесят человек, вокруг алтаря, когда-то украшенного гербом Лайзе. Теперь же его разбили, выжгли и водрузили на его место священную золотую аквилу. Оглядываясь вокруг, Кальпурния видела, что то же самое повторилось на всех стенах и боковых дверях. Сменившие гербы аквилы зачастую были лишь силуэтами, начертанными сажей или выжженными ручным огнеметом на низкой мощности. Стены снизу, от пола до уровня глаз, были покрыты торопливо налепленными листами с неровными надписями от руки.
Перед алтарем горели погребальные костры, на которые пустили передние, самые богато украшенные кресла. Пространство часовни заполнял дым, начавший есть глаза Кальпурнии, как только она вошла. Помимо него, можно было почувствовать запах газа из огнемета и более густое и жирное зловоние паленого мяса. Вокруг костров столпилась паства. Их было не более тридцати, и все были оборваны — причем оборваны специально, они разодрали на себе и одежду, и кожу. В их руках были осколки разбитых символов Лайзе, которыми они скребли и царапали собственную плоть в ритм песнопений и гимнов. Люди едва заметили, как Арбитрес заполнили проход между креслами и вышли на площадку перед алтарем, и не прекратили петь — более того, если кому-то из них и удавалось мельком, краем глаза увидеть арбитратора, то он только удваивал рвение.
Кальпурния осторожно двигалась сквозь толпу, то и дело пригибаясь и уклоняясь от раскачивающихся тел и взмахов рук. Она начала различать кающихся меж собой: среди них были люди всех возрастов и обоих полов. Все были оборваны, но у некоторых одежда имела куда более изысканный покрой и изготовлена из более дорогой ткани, чем у других. На некоторых, наряду с травмами, нанесенными самим себе, виднелись боевые ранения, ожоги от пороха и лазера.
Молча, с пистолетом в кобуре, она прошла через полукруг, чтобы взглянуть на костры. Оба ярко пылали и были достаточно велики, чтобы пламя каждого из них могло полностью охватить один труп. На одном костре лежало жирное тело, чьи кожа и одежда уже сгорели, но сквозь языки пламени еще можно было разглядеть дорогие украшения, раскалившиеся и выжигающие плоть под собой. На другом, тоже наполовину сгоревшая, лежала длинная тощая фигура с высоким лбом астропата, и на ее почерневшей плоти по-прежнему виднелись блестящие металлические разъемы и нейроцеребральная аугметика. От тел шла густая вонь горелого жира.
По мановению фигур, стоящих перед кострами, пение затихло. Хором руководили две женщины, обе с жесткими взглядами и царственными осанками, которые пели чистыми, сильными, натренированными голосами. Теперь они смотрели на Кальпурнию, и слышен был только треск пламени, перемежающийся звоном металла, которым их паства наказывала свою плоть. У обеих на шее висели святые аквилы, и обе носили флер-де-лис — символ Адепта Сороритас. Это были не облаченные в силовые доспехи воинствующие сестры из ордена Священной Розы, которые охраняли Собор; вместо брони они носили вычурные платья, мантии и вуали ордена Священной Монеты, одного из орденов Фамулус, назначенных Экклезиархией в качестве учительниц, смотрительниц и духовных наставниц высокородных семей Империума по всей галактике. Кальпурния кивнула, и, когда сестры восприняли это как приветствие, они обе сделали глубокие книксены ей и ничего не понимающим Арбитрес позади нее. Кальпурния ответила на это четким, как на параде, салютом Адептус. Да, приятно быть правой.
