С тех пор как он меня поцеловал, мне постоянно хочется смеяться. Интересно, это и есть любовь? Я уже и забыла, что это такое.

Через пару дней Кайл звонит извиниться.

— Это совершенно ни к чему, — отвечаю я, улыбаясь до ушей — так рада слышать его голос.

— Мне кажется, будто я воспользовался твоим положением.

— Мне нравится, когда время от времени пользуются моим положением, — говорю я.

— В таком случае, что ты делаешь завтра вечером?

Я смеюсь:

— Не так быстро, Ромео.

— Конечно, конечно, — соглашается Кайл. — Сначала мы отсчитаем положенные три дня между свиданиями, а потом сделаем вид, что слишком заняты и сможем встретиться не раньше чем через неделю.

— Угадал. А потом я протяну еще неделю, а потом — может быть — мы встретимся за чашкой кофе.

— Кофе? По-моему, ты слишком спешишь. Эдак ты, пожалуй, начнешь подбирать имена нашим детям!

Я смеюсь. С Кайлом весело флиртовать. Подозреваю, что у него богатая практика, — но сразу же отгоняю эту мысль.

— Что ты делаешь в субботу? — спрашивает он.

— Ого. Ты сразу переходишь к субботе, минуя ни к чему не обязывающие будние вечера. Это смело.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — напоминает Кайл.

Я улыбаюсь.

— В субботу — папины ежегодные Весенние барбекю. Ты забыл?

— Вот черт, совсем из головы вон. Как такое можно забыть? Столько горелого мяса, что хватило бы на прокорм развивающейся страны.

В первую субботу апреля папа всегда устраивает ежегодные Весенние барбекю, как бы ни было холодно. Папа обожает жарить мясо и делает это каждую вторую субботу с апреля по октябрь. Но первая неделя апреля по количеству поливаемой жиром, поджариваемой и съедаемой пищи уступает только Дню независимости.

— Ты приедешь? — спрашиваю я.

— Ну конечно. Хочешь, я тебя подвезу? Обещаю вести себя наилучшим образом.

— Если «наилучшим образом» означает, что ты собираешься меня щупать, то я принимаю твое предложение.

Кайл смеется.

— Договорились.

Я вешаю трубку и вздыхаю. Неплохая штука эта любовь, решаю я. Меня даже перестал раздражать непрестанный скрип пружин в соседней комнате, где Мисси и Рон проводят марафонские испытания матраса.

От немилосердного скрежета пружин меня отвлекает внезапное появление Стеф.

— Меня выселили! — кричит она в домофон.

Едва переступив порог, она на одном дыхании выкладывает грустную историю: срок аренды закончился, и коварная хозяйка, твердо решив выселить Стеф из квартиры, чтобы поднять плату на тридцать процентов, проверила кредитоспособность Стеф по базе данных.

— Она выяснила, что я безработная, и все — договор она не продлит. — Стеф вытирает глаза.

Я обнимаю ее. Мне понятно, как ей плохо. И хотя я знаю, что потом пожалею об этом, слова произносятся сами собой:

— Хочешь, оставайся у меня. Несколько дней можешь спать в моей комнате или в гостиной на диване.

Стеф тут же прекращает плакать.

— Правда?

— Правда.

— Я так и знала, что ты это скажешь! — вскрикивает Стеф, вылетает за дверь и тут же возвращается с двумя чемоданами. — Я тебя люблю! — Она целует меня в щеку.

— Ты что, взяла с собой чемоданы?

— Но если бы ты не пригласила меня к себе, какая бы ты была подруга? А у меня правило — не держать паршивых друзей.

— Полагаю, это надо считать комплиментом, — говорю я. — Конечно, поучаствовать в оплате квартиры ты не можешь?

— Нет, зато у меня есть шикарная коллекция туфель. Если понадобятся — только намекни.

— Стеф, у меня седьмой размер. А у тебя девятый.

— Ну ладно. Тогда дамские сумочки. Бери любую!

— Спасибо, — ворчу я, но Стеф не замечает сарказма.

Не проходит и десяти минут, как снова верещит домофон.

Выглянув из окна, я вижу на крыльце Фергюсона.

— Его только не хватало. Что теперь делать?

— Притворись, что нас нет дома, — подсказывает сзади Стеф.

Фергюсон поднимает глаза и, заметив меня в окне, машет рукой.

— Поздно.

Я впускаю его в подъезд, и он застенчиво входит в квартиру.

— Привет, девочки. Я просто подумал, не оставил ли у вас той ночью свой пропуск?

Из спальни Мисси в одном полотенце выскакивает Рон.

— Ферг! — кричит он, увидев Фергюсона. — Как дела, старик? Покуришь?

— М-м, даже не знаю, — тянет Фергюсон.

— Давай, посиди с нами, — настаивает Рон, как будто он у себя дома. Я бы указала ему место, но все мои силы уходят на то, чтобы не смотреть на его бледную грудь.

— Хорошо, — уступает Фергюсон.

Мисси тоже выходит из спальни, причем ее рубашка от «Гэп» подозрительно похожа на одну из тех, что я потеряла.

— Это моя рубашка? — спрашиваю я.

— Нет, — возмущенно бросает Мисси, будто я обвинила ее в краже печенья (как пару дней назад).

— По-моему, это все-таки моя рубашка.

— Вот ненормальная. — Она пристраивается рядом с Роном, который сооружает кальян из оловянной фольги и моей красивой дорогой вазы.

Через час обкуренный Фергюсон начинает признаваться нам в любви.

— Ребята, я вас обожаю, — твердит он.

Мисси закатывает глаза. Рон с размаху шлепает Фергюсона по спине:

— Человек, который не стесняется своих чувств, достоин уважения!

— «Максимум Офис» дрянь, — вдруг произносит Фергюсон.

Мисси, Стеф и я смотрим на него, потом друг на друга. Всем известно, какой Фергюсон лояльный сотрудник. Никто никогда не слышал, чтобы он плохо отзывался о «Максимум».

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спрашивает Мисси.

— В этом месяце пройдут очередные сокращения, — беззвучно шепчет Фергюсон. — И на этот раз ради приличий выгонят пару начальников. Попросту говоря, через три недели мне придется искать новую работу.

Полтора месяца назад от этой новости я пришла бы в экстаз. Но сейчас во мне ничто не шевельнулось. Никто не заслуживает увольнения. Ну… кроме, может быть, Майка.

Стеф и Мисси переглядываются.

— Почему бы не рассказать ему о нашем плане? — предлагает Стеф.

— Не знаю даже, — качает головой Мисси.

— Давай, он может нам пригодиться!

Мисси на минутку задумывается, потом встает, идет в свою спальню и возвращается с несколькими рулонами чертежей под мышкой.

— Девочки, вы шутите! — Я-то думала, что они забыли о своем плане вторжения в «Максимум». — Не может быть, чтобы вы серьезно.

— Не делай из мухи шмеля, — с апломбом советует Мисси.

— Слона, — поправляю я.

— Какая разница.

— Что все это значит? — вопрошает Фергюсон, рассматривая чертежи и наши заговорщические лица.

Я жду, что Фергюсон бросится звонить в полицию или даже натравит на мою квартиру целый отряд спецназа, — кто знает, может, у него под одеждой спрятан диктофон. Проходит несколько секунд, но ни топота на лестнице, ни полицейских вертолетов над крышей не слышно. Наоборот — по лицу Фергюсона расползается широченная улыбка.

— Я обожаю вас, ребята. Я еще не говорил, как я вас обожаю?

Он, сияя, тянется обнять каждого. Не возражают только двое — Рон и Стеф.

Дни сливаются в один, как многозначительные паузы в диалогах из мыльной оперы. Фергюсон почти не выходит из моей квартиры — только чтобы принести из дома что-нибудь из одежды. Когда я спрашиваю его о работе, он мстительно заявляет: «Хочу израсходовать все отгулы, пока они у меня их не отняли».

Похоже, из моей квартиры вообще никто не собирается уходить — она превратилась в мотель. Мисси разрабатывает свой план вторжения в «Максимум Офис», хотя становится все очевиднее, что она понятия не имеет, как его реализовать. Они с Фергюсоном все время спорят об условных обозначениях на чертежах: эти двое постоянно путают вентиляционные шахты с коридорами.

Стеф, которая уже сотню раз накрасила и перекрасила ногти на ногах, то и дело вмешивается со своими идеями по поводу того, что следует сделать с начальством, когда они взломают электронную почту. Пока на первом месте в списке экзекуций увольнение и рассылка женам данных о расходах мужей.