Прошло уже много лет, но, когда я вижу в лесу стайку клестов-еловиков, непременно вспоминаю нашего Костю и думаю о том, что, может быть, там, среди этих кирпично-красных лесных птиц, есть и потомки нашего Кости.

Ох и говорлива птица сорока. Недаром её в народе «болтушкой» кличут — все лесные дела наперечёт знает. Ничто от её острого глаза не скроется: всё заметит-заприметит и обо всём рассказать поспешит. Не терпится сорочьей душе тайну всем лесным жителям поведать. Усядется где-нибудь на самой маковке берёзовой кроны и стрекочет на всю округу — новости на своём птичьем языке рассказывает. А то и не одна она бывает, чаще ещё две-три сороки прилетают поговорить-обсудить дела лесные. Друг с дружкой разговор куда азартнее идёт. Забавно смотреть на такие дружеские сорочьи посиделки. И если повнимательнее прислушаться да понаблюдать за непоседой-сорокой, то много интересного узнать можно.

Давненько я знаю сорочью натуру и поэтому стараюсь не оставлять сорочьи беседы без внимания — вдруг что-нибудь новенькое о жизни лесных обитателей узнаю. Таких историй, рассказанных сорокой, у меня накопилось великое множество.

Рано появились в тот год маслята: обычная их пора — вторая половина лета, а тут в конце июня в рост пошли. Маслёнок — дружный грибок, коллектив любит, но к «домашним» условиям непривередлив — может по просекам и вдоль тропинок расти, может и на опушках полей примоститься. Но лучшее место для маслят — мшистый сосновый бор, где земля долго влагу держит, Вот уж где их обязательно вдоволь добудешь. Насобирав в таком «уловистом» месте доброе лукошко маслят, решил я отдохнуть — присел на зелёный ковёр мха. Хорошо расслабиться после удачной грибной охоты!

Слышу: сорока стрекочет. Осмотрелся вокруг — уселась белобокая на самом нижнем суку старой сосны. От меня до сороки недалеко — хорошо вижу суетную птицу. Стрекочет, надрывается, смоляным хвостом подергивает да всё вниз посматривает. Спустилась бы и ниже, да сучков нет.

Что это она там так разговорилась?! Неспроста, видимо! Решил я проверить свою догадку и отправился к указанному сорокой месту. Каково же было моё удивление, когда у самого комля сосны я увидел слётка козодоя. Коричневое в чёрный крап оперение хорошо скрывало птицу от человеческих глаз, но только не от сорочьих. Надо же было рассмотреть на таком почтенном расстоянии хорошо маскирующуюся птицу да ещё и рассказать всему миру об этом! Отогнал я сороку и пошёл к своему оставленному на привале лукошку с маслятами. А сорока, видимо, обиженная таким к себе отношением, улетела восвояси.

Другая история произошла поздней осенью — уже лежал первый снежок. Я отправился в ближайший от дома ельник разведать, как у природы дела в пору глубокого предзимья, а заодно насобирать еловых шишек для клеста-еловика, что жил в то время у меня дома. Сбор шишек — дело весьма непростое: до еловой макушки с шишечными гирляндами не дотянешься, вот и приходится, продираясь сквозь лесные завалы, отыскивать свежий еловый лом — поваленные или сломанные ветром деревья. Так забрался я в самую гущу елового вала. Ходьба по нему — дело трудное, выматывающее, того и гляди, всю одежду порвёшь. Осторожно пробираюсь, перешагивая через стволы поваленных деревьев, выбираю, где чище. А глаза всё одно: ищут лохматые еловые кряжи. Гляжу, на одном из таких кряжей сорока сидит. Не так, чтоб внимание привлекает к своей персоне, тихо сидит на суку и на меня посматривает. Оценила, что иду в её сторону — отлетела немного и вновь за мной наблюдает. А я, продолжая поиск шишек, приблизился к тому самому завалу, на котором только что сидела белобокая. И вдруг из-под той самой валежины вымахнул заяц-беляк. Я едва не наступил на него по своей беспечности. Глянул на сороку, а та взгромоздилась на самую макушку ёлки и стрекочет во всё горло: «Я же тебя предупреждала!»

До сих пор недоумеваю, как могла та сорока рассмотреть зайца в таком густом ломе?! Недаром говорят, что сорочий глаз востр. В этом я и сам убедился.

Был ещё один интересный случай, который едва не закончился для меня плачевно. Но сороке тут надо отдать должное — предостерегла. Дело было на сборе брусники. Брусничник не малинник и даже не земляничник, особый подход требует, чтобы не помять низкорослое вечнозелёное растение.

Тут каждой ягодке не только поклониться нужно, но ещё и умело без ущерба растению собрать её. Спелые ягоды словно нанизаны на кисточки, одно неосторожное движение — скатятся на землю.

Любит брусничка солнцепёк — быстрее тут крепкие ягодки соком наливаются, румянятся. Нашёл я хороший брусничный урожай на самой окраине бора на крутом берегу лесной речки. Грех обойти сентябрьской порой такое богатство. Вот и я, напав на брусничник, принялся с усердием его обирать. Аккуратно собираю ягоды сначала в пригоршню, а затем в лукошко. День солнечный. Жарковато. Увлёкся и совсем не обращаю внимания на двух сорок — сидят себе на низенькой осинке, переговариваются на своём языке. А те всё пуще расходятся — такую суетню затеяли, словно меня от сбора ягод отвлечь хотят. Даже человека не боятся — всего-навсего в нескольких метрах расселись. Посмотрю-посмотрю на них и вновь за ягоды принимаюсь. Так и добрался до кочки, усыпанной спелой брусникой, а сороки прямо над моей головой кружат. Что за чертовщина, думаю, того и гляди, на меня усядутся! Привстал с колен, задрал голову вверх, смотрю на всполошившихся сорок. И вдруг слышу где-то совсем рядом шипение — тихое, едва уловимое. Глянул вниз, а возле меня, менее чем в полуметре, гадюка. Крутит кольцом своё чёрное тело — не спешит уползать. Увидел я и ахнул. А сороки успокоились и вновь расселись на осине. Вот те на! Так это они меня о змее предупреждали, настойчиво просили обратить внимание на землю! Они-то опасность уже давно заприметили и мне сообщить хотели. Ещё шаг, и я бы попросту наступил на гадюку. А ведь собирал-то я бруснику на коленях! Вот уж несдобровать мне тогда… Как тут не похвалить сорок! Отвели беду от меня своей стрекотнёй — доброе дело сделали.

Отошёл я от опасного места. Улетели прочь и сороки.

Долго я дивился случившемуся. И никак не мог найти тому объяснение. Только теперь, заприметив сорочьи посиделки, держу ухо востро — вдруг белобокая вновь какую-нибудь лесную тайну откроет.

Возвращались мы однажды с моим давним другом — местным егерем — из дальнего похода. Неспешно брели лесной чистой дорогой, которая должна была вывести нас к деревне. Шли. Разговаривали. Проснувшийся с ранним рассветом весенний лес звенел птичьей разноголосицей. Иногда мы останавливались, слушали, а затем вновь продолжали свой путь. Ещё совсем немного — и должен был обозначиться последний поворот, за которым нас ждало деревенское поле.

Вдруг видим, как какое-то существо спешно семенит по дороге впереди нас.

— Смотри, ёжик! — воскликнул егерь, не заметив в предрассветных сумерках у «ежа» ондатровый хвост.

Да, это была ондатра. Как она тут оказалась? Поблизости, на добрые три версты, нет ни одного мало-мальски порядочного ручейка или пруда. Кругом сосновый лес. А зверёк бежит себе по дороге, словно путь свой наперёд знает. Торопится, будто боится в гости опоздать. Мы ещё пошутили: как заправский турист, только рюкзака не хватает.

И тут вдруг у нас мысль пробудилась: «Давай догоним, поближе зверька рассмотрим».

В три-пять шагов настигли мы ондатру, и я, пытаясь преградить ей путь, поставил перед носом зверька ногу. То, что произошло потом, вообще не укладывалось в наши планы «посмотреть зверька поближе». Ондатра, увидев на своём пути непонятный предмет, резко подпрыгнула и попыталась укусить меня за коленку. После первого броска последовали другие. Мне ничего не оставалось делать, как в спешном порядке уносить ноги, уворачиваясь от укусов проворного зверька. А ондатра словно превратилась в меховой упругий мячик. Временами мне даже удавалось увидеть её маленькие полные гнева чёрные бусинки глазёнок, в которых кипела ненависть к своим обидчикам, помешавшим ей на пути-дороге.