Первая информация, что я получил о методах КГБ, никак не украшала этот орган. Рассказывал отец. У него были какие-то дела с главным энергетиком Красноярского деревообрабатывающего комбината. Этот самый ДОК расположен на берегу Енисея правее тех видов, что изображены на современной десятирублевой купюре. И вот он возьми и загорись. Те, кто «любовался» пожаром, говорили, что зрелище было ужасное: сгорел, наверное, миллион кубометров леса; на противоположном берегу реки – а это больше километра! – невозможно было стоять из-за пекла. Рядом находится мост, могли расплавиться и рухнуть пролеты. У местного КГБ появилась версия поджога, связанная именно с мостом: а не был ли тут умысел на диверсию, мог встать весь Транссиб – южная ветка Абакан-Тайшет не выдержала б нагрузки. Словом, началось… Месяца через полтора этот знакомый энергетик позвонил отцу на работу: «Вы меня, наверное, потеряли, но я никак не мог – у меня не было времени…» – «Нет, все нормально, я все понимаю». Дальше его рассказ был таким: «Меня взяли в тот же день. Отсидел три дня – выпустили, как и полагается по закону. Прихожу домой, только поцеловал жену в прихожей – звонок. Они: вот постановление прокурора! И так весь месяц! Потом уж начал жульничать: уезжал к родственникам, чтобы помыться, встретиться с женой и так далее». Когда надо было государству – они работали спустя рукава, когда надо было себе – они сработали безупречно.
Возьмем для примера так называемое дело «взрывников», которое в КГБ считали образцово-показательным (44. С. 245)! После терактов в Москве их искали полгода! Причем с основными трудностями следствие, я считаю, столкнулось в самом начале: «Взрыв произошел зимой на наземном участке полотна, и чтобы собрать осколки, пришлось несколько дней растапливать снег. По мелким клочкам и ошметкам восстановили и сумку, в которой находился смертоносный груз» (10. С. 289).
В то же время, когда дело касалось личных интересов комитетчиков, работали они практически безупречно и, главное, быстро. Так, например, когда на станции метро «Ждановская» был убит чиновник Секретариата КГБ СССР м-р Афанасьев, то результаты были молниеносными: это случилось 28 декабря 1980 г., а уже 14 января виновные были установлены.
Еще один пример «виртуозной» работы, по крайней мере, ее пытаются выдать за таковую: «…самыми опасными для сотрудников охраны высоких руководителей являются люди с шизофреническими задатками. От них всегда можно ожидать различных непредсказуемых действий. И нужно отдать им должное в этом отношении: у них весьма сильно развито воображение и способность точно определять уязвимые места в системе охраны, отсюда и методы и средства проведения террористического акта. Анализ действий такого рода лиц как раз свидетельствует об этом, поэтому сотрудникам охраны приходится постоянно тренировать себя, чтобы уметь выявить таких людей по ряду признаков, особенно в ходе обеспечения безопасности массовых мероприятий.
Примером этому может быть случай, имевший место в здании Центрального Дома Советской Армии, когда там однажды проводилось собрание военнослужащих с участием руководителей государства и правительства. Допуск в здание ЦДСА осуществлялся военными, а непосредственно в зал заседаний – сотрудниками служб безопасности. Шизофреник изучил систему допуска и сумел пройти через первый контроль, но был разоблачен в фойе, когда следовал в зал заседаний. Только хорошая натренированность позволила сотрудникам безопасности выявить его. Он был одет в форму адмирала Военно-Морского Флота, выглядел солидно, был строен, подтянут и до определенной поры даже излишне вежлив в обращении с другими. На его груди красовалось множество наград. Однако внимание сотрудников безопасности привлекло неправильное их расположение на мундире и большое количество разных знаков, которые не могли носить высшие офицеры. «Адмирала» попросили предъявить документы и приглашение на участие в собрании, которых у него, естественно, не оказалось» (5.4. С. 99 – 100). Лично я здесь не вижу никакой особой натренированности, которую бы стоило расхваливать, – все это примитивно.
Могу рассказать подобный случай и из своей практики. В 1971 г., как известно, ввели в армии и на флоте институт прапорщиков и мичманов. Я – 1962 г. рождения и только по молодости лет не узнал об этом в тот же день. Стоим мы с отцом на остановке, ждем транспорт, и вот я вижу – напротив нас стоит сравнительно молодой человек с двумя звездами на погонах. Я спрашиваю у отца: «Это кто: генерал-лейтенант?» Отец отвечает: «Присмотрись повнимательнее». Я смотрел на него, смотрел и понял, в чем дело: петлицы-то не генеральские (про лампасы я тогда еще не знал – фото генералов я видел только в книгах). Итак, если с задачей, пусть и с трудом и за гораздо большее время, справляется десятилетний ребенок, то какой же это профессионализм и что тогда под ним иметь в виду?
Вернемся к делу «взрывников». Был момент, когда нашли одну из мин – благодаря бдительности какого-то человека на Курском вокзале. Далее «взрывоопасную сумку привезли на… Лубянку в кабинет заместителя Председателя. Начали думать, что делать дальше. Решили вызвать специалистов из ОТУ (Оперативно-технического управления) и преподавателей по минно-взрывному делу из подмосковной Балашихи, там располагался учебно-тренировочный центр, где готовили членов внештатных оперативно-боевых групп, которые должны были действовать в качестве разведчиков-диверсантов в «особый период» ‹…›.
Показывают им сумку и предлагают обезвредить. Наставник диверсантов Петр Нищев, увидев ее, затрясся от бешенства:
– Нельзя ее открывать и сдвигать с места! И вообще, какой мудак приволок бомбу сюда?
– Но-но, не кипятись. Может, разрезать сумку сбоку?
– И резать нельзя!
– Давайте просветим переносной рентгеновской аппаратурой.
– И просвечивать не рекомендуется! Мало ли какой датчик там установлен.
– Но ведь бомба до сих пор не взорвалась, сколько ее ни кантовали?
– А если там установлен временной предохранитель и бомба только что встала на боевой взвод? Да и медлить тоже нельзя.
Выгнали всех из кабинета. Обложили сумку мешками с песком со всех сторон. Аккуратно перерезали провода, соединяющие батарейку с электровзрывателем. Предварительно просветив рентгеном, вскрыли корпус. Вытащили электродетонаторы. СВУ оказалось без сюрпризов.
После этого случая руководство КГБ решило сформировать подразделение взрывотехников» (Цит. по: (81. С. 225–226)).
До сих пор нечто аналогичное приходилось читать только о сирийцах: когда там воевали с Израилем, одна из ракет, выпущенных с самолета, не взорвалась, а зацепилась за дерево, и ее привезли не куда-нибудь, а в Министерство обороны, и давай ее… пилить. Хорошо, что в этот момент заходят советские советники, увидели и приросли к месту, потом все же хватило сил сказать: что ж вы делаете-то?! Может быть, нам отдадите? Те (обрадованно): забирайте. Отправили в Москву (5.5. С. 14). Словом, все как в анекдоте об обезьянах: макаки лазили на военный объект и что-то украли, оказалось, что это атомная бомба, стало интересно, как она устроена, стали пилить… Мимо бегут шимпанзе (все-таки более умная «нация»!), спрашивают: да вы что, с ума сошли, она же сейчас взорвется!!! Макаки отвечают: ничего, у нас еще одна есть!
КГБ СССР в целом оказался методологически не готовым к явлениям типа перестройки. При этом, конечно, стоит сказать, что как раз та часть, что пошла на погром Советской Родины, была готова и даже использовала все в свою пользу; и при этом применялась практически вся сумма знаний, которой владел Комитет.
Методы разведдеятельности: конспиративно, разумно, расчетливо, планово[2]
Поворот в сторону многообразия знаний и получения методической составляющей информации во всей ее полноте, по-видимому, произошел еще в доандроповскую эру. И это легко видно на примере нескольких прикладных наук.
Социология и социальная кибернетика. Как ни странно, но разведке есть дело как до охраняемых тайн врага, так и до его повседневных дел. Пример. В «черных кабинетах» царской жандармерии вскрывались письма обывателей и делались статистические подсчеты. В приватном порядке в огромном массиве писем люди писали о революции как о совершенно ясном деле. Когда у нас шла война с финнами, то немецкая резидентура в Москве получила указание: узнайте и доложите, как война изменила повседневную жизнь в стране. Немец подул на заиндевевшее стекло, посмотрел в дырочку и отписался в Абвер-командер: видимых изменений никаких, при -40° едят мороженое на улице. В Берлине не поверили и запросили по новой. В ответ послали подтверждение. В фатерлянде хмыкнули и шифровки сложили в папочку с надписью: факторы, указывающие на непобедимость русских. Тем не менее война началась… Теперь уже противоположную сторону интересовало: каково настроение врага после Москвы и Сталинграда? Когда забрасывали Н.И. Кузнецова (в мире секретов – «Колониста»), то попросили наряду с серьезными делами не забыть провентилировать и этот вопрос. Ответ: немцы признают поражение как данность, но все пьяные разговоры заканчиваются тем, что биться все равно надо до конца: до Берлина, до рейхсканцелярии, до последнего окопа… Эту информацию тоже положили в отдельную папочку, а там уже с 41-го лежал, запылившись, листочек с донесением: один наш разведчик, прогулявшись по тылам противника, отметил, что ни разу он не заметил немца, который бы читал газету. Посчитали, что этот фактор указывает на то, что нижние чины вермахта не будут способны на самостоятельное поведение, в случае если останутся без команды.
