– Эх, принц, если все, окружающие вас, глупцы и интриганы, то почему же именно эта дама будет ангелом добродетели? Подобные женщины никогда почти не бывают верны и преданны. Да было бы и глупо, если б она не пользовалась своим положением и не старалась вознаградить себя как следует.

– Этого нет у Флоранс Кальвимон. Она верна до самопожертвования, потому что любит меня. Она это доказала в бедственные времена Фронды, и я уважаю ее.

– Ха-ха, стало быть, и вы, принц, принадлежите к числу людей, которые закрывают всегда глаза перед теми предметами, которых не хотят видеть и воображают потом, что их совсем не было.

– В этот раз, друг мой, ваше знание человеческого сердца совершенно ошибочно. Если б я когда-нибудь увидел, что Флоранс обманывает меня, я бы не закрывал глаза, а расстался бы с ней скорее, чем вам нужно, чтобы переодеться в антракте. Но я никогда не сделаю подобного открытия.

– Ну конечно, ваше высочество. Дама эта тем увереннее может предаваться своим страстям, чем крепче держит высокого поклонника в своих сетях.

Принц с неудовольствием вскочил с места.

– Вы говорите так, как будто вам что-нибудь известно!

– Мне? Ничего! Что может мне быть известно? Перед вашим приездом я провел всего дня два в Пезенасе. Я заметил только, что эта госпожа находит очень интересным Лагранжа, нашего актера. А он не такой человек, чтобы женщина могла избегнуть его влияния, если это ему обещает приключение.

– Вы шутите! Это было бы более чем смешно! Это было бы пошло и нелепо.

Принц был, видимо, раздражен. Мольер пожал плечами:

– В таком случае я дурак, а это не новость, но позвольте предложить еще один вопрос, ваше высочество. Было бы вам неприятно, если б я поместил у себя именно этого Лагранжа?

Его взор выжидательно был устремлен на принца, и легкая усмешка появилась на губах.

Конти несколько сердито и в замешательстве ходил взад и вперед, потом внезапно обернулся и, взглянув на насмешливое лицо актера, слегка покраснел, но сейчас же расхохотался от всего сердца:

– Ну, конечно. Ха-ха, пускай он живет здесь.

– Вы позволите?

– Ну да, конечно.

– Вы понимаете, с какой целью я прошу вас об этом?

– Эх, мой милый, цели вы вашей не достигнете, а если и достигнете, то это будет хороший урок! Несмотря на это новое горькое разочарование, я… – Принц не договорил. – До свидания, любезный Мольер. Вы можете быть довольны тем, что своим обществом развеселили меня.

– Очень счастлив, ваше высочество, что моя болтовня разогнала вашу скуку.

Он поклонился и вышел.

Конти смотрел ему вслед с радостной улыбкой и удивлением.

– Ей-богу же, в этом маленьком, забавно грациозном существе скрывается великий человек! Поклен, ты прав, что сделался Мольером, актером. Иди же вперед! Да, этот тон и эта веселая мудрость – лучшее лекарство для моей души. Я хочу, чтобы этот дорогой цветок, расцветший в глуши, в нищете, принес свой плод. Может быть, этим я искуплю все дурное, что сделал в жизни. Ученики покойного Гасенди, актер и принц, должны быть друзьями на всю жизнь.

Принц по-прежнему находился в самом дурном расположении духа. В нем все еще происходила внутренняя борьба, с той только разницей, что болезненная возбужденность уступила место тихой задумчивости. Он снова виделся с госпожой Кальвимон, и, казалось, будто дурное мнение, высказанное о ней Мольером, настроило принца на еще более нежный лад. Конти был в таком настроении, что предпочитал, скорее, быть заведомо обманутым, нежели причинить огорчение столь близкой ему особе. К общему удивлению, тот самый актер, которого принц принял сначала так неблагосклонно, стал его любимцем, беседу с которым он явно предпочитал обществу своих кавалеров. Но так как новый фаворит, несмотря на счастливую перемену судьбы, был по-прежнему скромен и соединял неистощимый юмор с утонченной вежливостью, то скоро он сделался любимцем и всех придворных. Остроты Мольера всегда имели характер добродушный и в них проглядывала какая-то задушевность, которая смягчала всю горечь насмешки. Принц никогда не чувствовал себя в лучшем расположении духа, как в то время, когда в его комнатах появлялось оживленное лицо актера, ставшего впоследствии столь незабвенным для всей Франции. Только госпожа Кальвимон не разделяла всеобщей симпатии и чувствовала ревность к этому неожиданному сопернику. Но она была слишком умна, чтобы выказать свое неудовольствие, и понимала, что, начав интригу против Мольера, она поставит на карту свое собственное счастье. Понятно, что эти обстоятельства чрезвычайно возвысили Мольера в глазах его труппы. Всякий старался угождать ему, а девица Бежар приняла самый нежный, заискивающий тон, чтобы загладить свое возмутительное поведение. Насмешливо посмеиваясь, Мольер простил всех, и был по-прежнему ласков и обходителен. Только относительно Мадлены он воспользовался своим положением и объявил, что примирится с ней на том условии, если она будет снисходительна к Арманде, этой странной, дикой девушке, которая выказала такую страстную привязанность к Мольеру. Приближалось время открытия собрания земских чинов, и по этому поводу предполагался целый ряд увеселений. Труппа Бежар должна была дать два представления, для которых были выбраны комедия Мольера и «Сид» Корнеля.

В день открытия собрания, когда Безьер и маленький городок Пезенас были переполнены духовенством, богатой буржуазией и старыми лангедокскими дворянами, которые приехали из своих родовых поместий с женами и детьми, Мольер занимался в кабинете Конти распределением празднеств. В первый раз после гражданской войны правительство собрало депутатов, чтобы обсудить вопросы, касающиеся нового устройства провинции, и принять надлежащие меры для уничтожения пагубных следов войны.

Победоносное правительство должно было выбрать в свои представители одного из знатнейших принцев и притом из числа тех, которые сами сражались против трех лилий. Все эти качества соединялись в особе Конти, выбором которого правительство ожидало возбудить к себе особенное доверие.

– Вы остались, ваше высочество, при прежнем решении, чтобы дамы не участвовали официально в празднествах? – говорил Мольер герцогу.

– Моя супруга не будет присутствовать на празднествах, стало быть, некому играть роль хозяйки.

– Чтобы не набросить некоторой тени на ее высочество, не следует ли госпоже Кальвимон также отказаться от участия в празднествах?

– Конечно, но она может присутствовать как зрительница.

– А на балу, который дворянство предполагает дать вашему высочеству в Безьере?

– Я буду один! Но все-таки в моем доме Флоранс – полная хозяйка. Я полагаю, что долг вежливости и деликатности заставит каждого отнестись к ней таким образом.

– О, несомненно! Но я посоветовал бы вам пригласить госпожу Серасин. Ее присутствие отвратило бы все неблаговидные толки.

– Это верно, я приглашу ее.

– А что касается до… приезда ее высочества, вы не приняли еще окончательного решения?

– Нет еще! Да и как было решиться, когда я сам еще не знаю, чем кончится мое дело: останусь ли я здесь или нет?

Конти встал и тревожно заходил по комнате. В эту самую минуту дверь отворилась и вошел паж Лорен.

– Граф д’Аво приехал из Парижа и привез депеши. Господин президент де Бокер сопровождает его.

Принц побледнел.

– Проси обоих.

– Вы прикажете удалиться, ваше высочество? – спросил Мольер.

– Нет, останьтесь! Я не имею надобности скрывать от вас вполне заслуженную немилость, которая через несколько дней будет известна всем.

Вошли граф д’Аво и президент. В обоих проглядывала особая торжественность.

– Здравствуйте, господа, – сказал Конти. – Очень рад узнать наконец решение моего дела.

– Ваше высочество, – начал д’Аво, – я исполнил ваше поручение с величайшей радостью. Я представил ваше объяснение монсеньору кардиналу; но, к моему величайшему удивлению, все подробности этого дела были уже ему известны.