На видимой сейчас Фассину части Наскерона стоял день, и поверхность планеты была покрыта алыми, оранжевыми и ржаво-коричневыми облаками, в сумме дававшими сочный красный цвет, который проникал сквозь разреженную атмосферу Глантина, сквозь его фиолетовые небеса и застекленную вершину полусферического зала, помогая освещать камеру и бассейн в ней, где облаченный в черное слуга поддерживал дядюшку Словиуса, что-то отхлебывавшего из стакана – то ли освежающий напиток, то ли лекарство. Струйка прозрачной жидкости стекала изо рта дядюшки на седой подбородок, на шею и дальше – в голубой бассейн, где в условиях половинной гравитации гуляли высокие волны. Дядюшка Словиус, закрыв глаза, довольно урчал.

Фассин повернулся – к нему подходил другой слуга, держа поднос с напитками и фруктами. Фассин улыбнулся ему и поднял руку, отказываясь от угощения. Слуга кивнул и удалился. Фассин вежливо поднял взгляд на крышу и видимый через нее газовый гигант, краем глаза посматривая, как слуга вытирает губы старику аккуратно сложенной салфеткой.

Величественный, равнодушный, двигающийся почти незаметно, с какой-то отчаянной безмятежностью, Наскерон поворачивался над ними, как огромный кусок раскаленного угля, подвешенный в небесах.

Газовый гигант был самой большой планетой в системе Юлюбиса, находящейся в отдаленной полосе Четвертичного потока – одного из Южных Щупальцевых рифов, галактической окраины, расположенной в пятидесяти пяти тысячах световых лет от номинального центра галактики, практически на самой ее границе.

Степени удаленности (особенно в текущую послевоенную эпоху) были четко расписаны, и система Юлюбиса по всем нормам попадала в предельно-пограничную. Окраинное положение (к тому же существенно ниже плоскости галактики, там, где звезды и газ окончательно переходили в пустоту) не всегда означало, что это место недостижимо, – лишь бы только оно находилось вблизи портала артерии.

В галактическом содружестве все зависело от артерий («червоточин» в пространственно-временном континууме) и порталов, которые являлись для артерий входами и выходами. Те и другие обеспечивали почти мгновенное перемещение из одной звездной системы в другую, в противном же случае вы были бы вынуждены плестись с черепашьей досветовой скоростью. Они колоссально влияли на положение, экономику и даже моральное состояние системы. Без них вы были бы точно привязаны к одной маленькой деревне, к одной скучной и болотистой долине, где могли безвыездно провести всю свою жизнь. Но как только рядом с вами появлялся портал артерии, вы тут же словно становились частью огромного, сверкающего огнями города, полного жизни, энергии и надежд.

Переместить портал можно было единственным способом: погрузить его на космический корабль и увезти с досветовой скоростью. При этом другой его конец (обычно) крепился в начальной точке. Это означало, что, если ваша червоточина получала повреждение (а теоретически она могла быть повреждена в любом месте по всей своей длине, хотя практически это случалось только на концах, в самих порталах), вы тут же оказывались там, где были прежде, – в отрезанной от мира маленькой деревушке.

Впервые Юлюбис был соединен с остальной галактикой более трех миллиардов лет назад, в так называемую Новую эпоху. Система была тогда относительно молодой, возрастом всего в несколько миллиардов лет, но уже изобиловала разнообразной жизнью. Ее артериальное соединение являлось частью Второго комплекса – второй серьезной попытки галактического сообщества создать разветвленную сеть червоточин. Этот коридор был утрачен во время волнений продолжительностью в миллиард лет, включавших Долгий коллапс, Войну шквалов, Анархию рассеяния и Распад Информорты. Затем вместе с большей частью цивилизованной галактики система погрузилась в коматозное состояние вследствие Второго, или Большого, Хаоса – эпохи, когда уцелело только население Наскерона: оно принадлежало к видовому метатипу «медленных», жило в ином временном режиме и ничуть не выходило из себя при мысли о том, что на дорогу из пункта А в пункт Б нужно потратить несколько сотен тысяч лет. Известные как насельники, они заявляли, что для них миллиард лет без особых событий – не больше чем долгие каникулы.

По окончании Третьей эпохи диаспоры (и в немалой степени вопреки ей; галактическая история, как ни посмотри, вещь непростая) еще одна червоточина, ставшая частью Третьего комплекса, снова связала Юлюбис с остальной галактикой. Эта артерия действовала в течение семидесяти миллионов мирных, продуктивных лет, когда здесь появились и исчезли несколько видов «быстрых» (ни один из них не происходил из системы Юлюбиса), так что единственным постоянным свидетелем медленно разворачивавшихся событий и жизни оставались только насельники. Разрушение артерии снова погрузило Юлюбис (вместе с девяноста пятью процентами остальной соединенной галактики) в одиночество. Во время Войны новых быстрых и Войны машин исчезло еще множество порталов и червоточин, и только с учреждением Меркатории (по крайней мере, так считали те, кто управлял ею) воцарился длительный мир, знаменовавший начало Четвертого комплекса.

Связь с Юлюбисом была восстановлена в самом начале этого медленного процесса, до сих пор находившегося на ранней стадии, и в течение шести тысяч лет благодаря этой последней артерии система была одной из доступных частей постепенно приходящего в себя галактического сообщества. Однако потом и эта червоточина была уничтожена, и в течение четверти тысячелетия ближайший портал располагался в системе Зенерре, на расстоянии целых двухсот четырнадцати световых лет. Изменение этой ситуации ожидалось лет через семнадцать, когда портал, транспортируемый в настоящее время на борту технического корабля «Эст-тоон Жиффир» к системе Юлюбиса с релятивистской скоростью, будет доставлен и установлен, возможно, в том самом месте, где стоял прежний портал, – в одной из точек либрации недалеко от Сепекте, главной планеты системы Юлюбиса. Однако в настоящий момент эта система, несмотря на всю ее важность как центра по изучению насельников, оставалась удаленной как во времени, так и в пространстве.

Дядюшка Словиус, махнув ластом, отпустил слугу и притулился к Y-образной люльке, которая удерживала его плечи и голову над голубой сверкающей поверхностью бассейна. Слуга (Фассин вспомнил его имя – Гвайм, второй в иерархии дядюшкиной дворни) повернулся и попытался помочь Словиусу устроиться поудобнее, но тот недовольно зашипел и замахнулся на слугу рукой-плавником. Гвайм легко увернулся от слабого, медленного удара, поклонился, отошел и встал недалеко от стены. Словиус пытался приподняться повыше над бассейном, и хвостатая нижняя часть его тела медленно колыхалась под светящимися волнами.

Фассин хотел было встать.

– Дядюшка, позвольте мне…

– Нет, – сердито прокричал дядюшка, продолжая свои тщетные попытки подняться повыше. – Я хочу, чтобы вокруг меня прекратили суетиться, только и всего! – С этими словами Словиус повернул голову в сторону Гвайма, но от этого лишь соскользнул еще ниже, так что оказался в более горизонтальном положении, чем раньше. Он ударил ластом, подняв фонтанчик брызг. – Ну вот! Видишь, что ты сделал? Лезут тут всякие идиоты! – Он сердито вздохнул, улегся спиной на волнующуюся поверхность и, явно обессиленный, уставился перед собой. – Можешь меня устроить как хочешь, Гвайм, – глухо сказал он, словно признавая свое поражение.

Гвайм присел на плиточный пол рядом со Словиусом, взял его под мышки и затащил на люльку, так что голова и плечи того оказались в почти вертикальном положении. Словиус устроился поудобнее, потом живо кивнул. Гвайм снова занял свое место у стены.

– Так вот, племянник, – сказал Словиус, скрещивая свои верхние ласты над розоватой кожей безволосой груди. Он посмотрел на прозрачную вершину купола.

Фассин улыбнулся:

– Слушаю, дядя.

Словиус, казалось, колебался. Он опустил глаза на племянника:

– Твои… твои исследования, Фассин. Как они продвигаются?

– Удовлетворительно. Но в том, что касается Транче Ксонджу, они еще на ранней стадии.