Бал начался и продолжался с большим оживлением. Меня без конца приглашали танцевать, и я бы насладилась балом вполне, если бы не одно печальное обстоятельство: Хью ни разу не пригласил меня, чего никогда раньше не было, хотя я с семилетнего возраста принимала участие во многих празднествах в замке. Год назад я бы беззастенчиво отчитала его за такое пренебрежение моей особой, отчитала бы, как сестра брата. Теперь же мне оставалось только копить в душе злобу и раздражение, хотя при этом я напускала на себя преувеличенно весёлый вид всякий раз, когда Хью оказывался неподалёку, и особенно, когда он танцевал с мисс Барнет.
Дело кончилось тем, что бал ещё продолжался, а я уже изрядно устала, поэтому я была несказанно рада, когда гости, которые не оставались ночевать в замке, стали отдавать распоряжения насчёт экипажей; и когда сквайр настоял на том, чтобы под конец сыграли «Весёлого Роджерса», я потихоньку удалилась в небольшую комнату, «спиритическую», как её называли[2]. Это название она получила не из-за того, что была как-то связана с привидением, — просто предки Пагонилей, подобно миссис Гемп[3] предпочитали иметь поблизости что-нибудь крепкое, горячительное, которое в любой подходящий момент можно было бы отведать. Комната была обставлена как небольшой будуар. Войдя в неё, я сразу увидела Беатрис. Она была одна; лицо её казалось таким посиневшим от холода, что я невольно воскликнула:
— Что ты с собой сделала, Би? Ты точно привидение.
— Не говори со мной про привидения, — поёжившись, сказала она. — Мне так стыдно за себя, Кэтти. У меня самый что ни есть настоящий нервный приступ. Это так на меня не похоже.
— Би, дорогая, ты не заболела?
— Я совершенно здорова. Всё вышло так глупо. Ты знаешь, я не могу танцевать долго — у меня всякий раз, начинает колоть в боку. У Маргарет Дьюси, кстати, тоже. Так вот, мы зашли сюда передохнуть, потом к нам присоединились наши кавалеры. И, слово за слово, стали расспрашивать о фамильных картинах, что висят в холле. Потом заговорили про комнату кузена Джеффри. Меня упросили рассказать эту историю.
— И это тебя испугало? Ах, Би, поздравляю! Я думала, ты мудра и не придаёшь значения россказням про привидения и домовых.
— Я испугалась не от этого. Маргарет принялась описывать, какое жуткое привидение у них в доме. А капитан Лассель добавил страху и рассказал такое, от чего меня до сих пор мороз по коже пробирает. По-моему, это всё праздная болтовня и пустое щекотание нервов. Но я не смогла их остановить, а они… они не знали, что мне предстоит ночевать в этой ужасной нежилой комнате.
— Ты не будешь ночевать в ней, — заявила я. — Би, дорогая, устраивайся в моей комнате. Во всяком случае, я могу спокойно заночевать на первом этаже
— Нет-нет, я не могу этого позволить — я не настолько эгоистична, — ответила Беатрис. — Вот лягу в постель, засну, и всё пройдёт. Никак не пойму, отчего это вдруг у меня разыгрались нервы. У меня никогда так не было. Конечно, я льщу себе. Как всё это странно, глупо!
— Ничего странного, дорогая. Не забывай, что ты на ногах с пяти часов утра, украшала стол к празднику, работала, не покладая рук. У тебя, возможно, есть сила духа, но ты ведь не Геркулес, а нервы это из области физиологии, разве не так?
Последний танец окончился, гости разъезжались, и мы вышли из своего укрытия. У двери, прислонившись к стене, стоял Хью; вид у него был довольно мрачный. Хью неотрывно смотрел куда-то в конец залы. Проследив его взгляд, я с болью и трепетом в сердце заметила, что он устремлён на мисс Барнет, стоявшую рядом с капитаном Ласселем и слушавшую, что он говорит. В чарующем сверкании своих бриллиантов мисс Барнет казалась особенно изысканной и привлекательной.
— Ты восхищён ею, Хью? — услыхала я шёпот Беатрис.
— Я восхищён её бриллиантами, — ответил Хью. — Но они не очень сочетаются с её светло-каштановыми волосами. Как бы они заиграли на чёрных! Нет, право слово, мне нравятся бриллианты.
— А кому они не нравятся? — улыбнулась его сестра.
— Как бы я хотел надеяться, что когда-нибудь смогу украсить платье жены такими бриллиантами, — проговорил Хью.
— Ты знаешь, где выход из этого положения, — сказала Беатрис, с напускной серьёзностью поглядев на брата. — Робкий духом не покорит сердце красавицы.
— Да нет, бриллианты должны быть моим подарком, иначе для меня они потеряли бы цену. — И Хью отошёл от нас, чтобы подать руку какой-то даме, направлявшейся в свой экипаж, а я почувствовала чудесное просветление на душе, и когда Беатрис принялась расхваливать мисс Барнет, я готова была во всём с ней соглашаться, от моей злобы не осталось и следа.
Спустя какое-то время оставшихся гостей стали разводить по комнатам. Как только они разошлись, я затащила свою подругу в маленькую каморку, где мне предстояло ночевать. У Беатрис был очень бледный утомлённый вид. Хотя я прекрасно отдавала себе отчёт, как нелегко убедить её отказаться от какого бы то ни было избранного ею плана, я тем не менее была преисполнена решимости не допустить, чтобы она ночевала в ужасной комнате кузена Джеффри.
— Беатрис, — начала я, стараясь придать голосу властность. — Я помогу тебе снять бальное платье, дам тебе свой пеньюар и затем перенесу свои вещи вниз, а твои доставлю сюда. Я твёрдо решила: мы поменяемся с тобой местами.
— Ты не сделаешь ничего подобного, Кэтти. Мне и так ужасно стыдно за своё малодушие, но не воображай, будто я такая законченная эгоистка.
— Эгоистка? Но уверяю тебя совершенно искренне и серьёзно: меня это очень позабавит. Ты ведь знаешь: я люблю приключения, а тут такая возможность! И потом я сегодня очень спокойная — с нервами у меня всё в порядке.
— Ни в коем случае. Разве нельзя нам вдвоём как-нибудь разместиться здесь? Ведь всего одна ночь.
И она посмотрела на крошечную кровать, которую с немалым трудом втиснули между двух стен каморки. Я посмеялась над предложением подруги, но была несказанно рада этим признакам нерешительности. Усилив натиск, я, наконец, добилась своей цели: Беатрис и впрямь была утомлена, к тому же у неё были расстроены нервы. Однако в одном она была непреклонна — настояла на том, чтобы помочь мне перенести вниз спальные принадлежности. Я не стала перечить ей: я знала, что слуги ещё не спят и потому её ночное путешествие по мрачному замку не так уж страшно, как кажется на первый взгляд.
Мы подошли к комнате кузена Джеффри, дверь на ржавых петлях угрожающе заскрипела и отворилась Свет наших свечей не рассеял темноты — она казалась только ещё более непроницаемой. Комната и впрямь вызывала тягостные чувства, даже если отбросить воспоминания о грехе, угрызениях совести и убогом существовании Джеффри, — воспоминания, которые здесь невольно приходили на ум. Подобно большинству комнат, стены в ней были обшиты дубом, проёмы окон были такой толщины, что образовывали ниши, которые по размеру вполне могли бы сойти за небольшие комнаты. Окно наполовину занавешивали шторы, до того драные и обветшавшие, что, казалось они висят ещё со времён кузена Джеффри. Большую часть комнаты загромождали мрачные горы колченогих стульев, сломанных столов и каких-то немыслимых обломков, изгнанных по причине своего безобразия из более цивилизованных покоев замка; посредине, на небольшом, очищенном от рухляди пространстве виднелись лёгкие носилки, напоминавшие о военных походах сквайра, наспех поставленный туалетный столик и ванна с губкой; ванна — детище девятнадцатого века, использовавшаяся в повседневных нуждах, являла собой довольно отрадное зрелище на фоне всеобщего упадка и разрушения. Горничная то ли забыла, то ли побоялась наведаться в комнату с наступлением темноты, и дрова в камине, прогорев, едва тлели. Это в первую очередь поразило Беатрис и, поёжившись от холода, она воскликнула:
— О Боже! Огонь в камине потух! Как здесь ужасно мрачно!
— Ничего страшного, — успокоила я её. — Всё как полагается. Сразу скажешь, что тут обитает привидение. Было бы странно, окажись здесь тепло и светло, как в самой обычной комнате. А теперь, Би, отправляйся-ка наверх к себе. Пора спать. Вот возьми, накинь эти вещи на руку. Спокойной ночи.
