Считайте: Энни и Маргарет Дьюси — два человека. Затем госпожи Лассель — уже пять. Не представляю себе, где мы можем разместить ещё одну молодую леди. Это невозможно, — сказала миссис Пагониль.

Уже в шестой раз мы с Беатрис выслушивали от неё эти слова, и неизменно она заканчивала свою речь жалобным обращением к нам:

— Девочки, что же мне делать?

— Право, не знаю, мама, — ответила Беатрис. — Остаётся только сказать им правду: напишите, что вы очень сожалеете, как обычно пишут в таких случаях.

— Какие-нибудь неприятности? — спросил с порога Хью Пагониль, собравшийся на охоту.

— Ах, дорогой, разве ты не слышал за завтраком? Эти Мортоны… Какие же они надоедливые! Нет, я не сомневаюсь, они очень милые люди… Просто они создают нам неудобства. Я только что получила от них письмо. Они хотят приехать с одной молодой особой — своей племянницей, просят, чтобы та осталась у нас на бал, что будет в новогодний вечер.

— Ничего страшного, мама. Как-нибудь уж потеснимся. Не отказать же ей? Как говорится, в тесноте да не в обиде. Пусть она займёт мою комнату. Я найду себе пристанище где угодно.

— Спасибо, мой дорогой мальчик. Ты самый добрый, — отвечала миссис Пагониль, с нежностью оглядывая статную фигуру сына и его добродушное, сияющее улыбкой лицо. — Но твой план вряд ли удачен. Не могу же я предложить незамужней даме комнату в холостяцком углу, с отдельной лестницей и прочими атрибутами. Это невозможно. Да и горничную туда не отправишь… Это будет неудобно, нехорошо. Нет-нет. Видно, я и впрямь должна написать им, как предлагает Беатрис. Только это так раздражает твоего отца. Не будет ли это негостеприимно с моей стороны?

— Разве Би и Кэтти не могут две ночи провести вдвоём в одной комнате?

— Кэтти и так будет чувствовать себя у нас весьма неудобно, — возразила миссис Пагониль и улыбнулась мне. — Мы думаем постелить ей в небольшом дубовом кабинете. Но он такой тесный, что и одному-то в нём не повернуться. А Би уступит свою комнату госпожам Дьюси, а сама будет спать в моей уборной. Удивительно, в таком огромном доме, где столько всяких комнат, негде даже разместить гостей на ночлег.

— Что же, я вижу только один выход, мама, — сказал Хью. — Мисс… как там её зовут… ей надо предоставить выбор: либо остаться у себя дома, либо ночевать у нас в комнате кузена Джеффри.

— И в самом деле, мама. Мы почему-то об этом не подумали, — подхватила Беатрис. — Та комната ведь нежилая. Почему бы на время, в виде исключения, не поставить там кровать. Вы же, надеюсь, не верите, что там обитает привидение?

— Не очень. Но это такая мрачная комната, на первом этаже, и никого поблизости даже нет. Вряд ли можно отдавать её гостям.

— Нет, мама, я вовсе не предлагаю предоставить её нашей гостье. Но почему бы мисс Мортон не ночевать в твоей уборной? Она должна примириться с теснотой в нашем доме. Я распоряжусь, чтобы в комнате кузена Джеффри поставили раскладную кровать.

— Дитя моё, я ни за что на свете не стану рисковать твоими нервами. Не дай Бог, тебя что-нибудь испугает.

— Уверяю вас, мама, моим нервам ничто не угрожает, — спокойно возразила Беатрис, которой всегда были свойственны рассудительность и серьёзность. — Я не верю в призраков.

— Это вовсе не значит, что ты не должна их бояться, — заметила я. — Лучше бы ты уступила мне эту комнату с привидением. Ты же знаешь, я верю в призраков. Почему бы не предоставить мне возможность увидеть хотя бы одного. Это будет очень забавно.

— Я думаю, мы и так обошлись с вами весьма нелюбезно, Кэтти, — сказала миссис Пагониль. — Мы совсем с вами не церемонимся, точно вы у нас и не гостья. — И со своей милой улыбкой она протянула мне руку — тонкую, необычайно ухоженную, с мягкой ладонью и нервными подрагивающими пальцами, столь похожую, как всегда мне казалось, на неё самоё, на её характер. Я ещё не утратила детского восхищения и всякий раз с удовольствием прикасалась к блестящим кольцам на её руке Взяв её руку, я ответила так:

— И хорошо, что всё просто, без церемоний. Если я где и чувствую себя уютно, как дома, так это в добром старом Эрнсклифе.

— Сделаем так, как я предложила, мама. Прошу вас, — сказала Беатрис, выказывая, по обыкновению, своевременную решительность и трезвомыслие, которые всегда выручали миссис Пагониль, когда её терзали тревоги и неопределёность. — Если позволите, я сейчас же пойду и поговорю с мисс Уайт. Она распорядится, чтобы до тридцать первого декабря комнату хорошенько проветрили.

И, оговорив с матерью свои предстоящие планы, Беатрис вышла из комнаты.

— Пойду-ка и я, мама, — произнёс Хью, по доброте душевной ждавший, не потребуется ли его помощь. — Би просто чудо, не правда ли? Всегда находит правильное решение. Если она чего доброго увидит призрак, надеюсь, она не забудет спросить у него, где спрятан клад. Ей-богу, его нам очень не хватает.

И он тоже удалился. Как ни легкомысленны были слова Хью, они вызвали у миссис Пагониль глубокий вздох. Я отчасти догадывалась о причине её грусти. Будучи посвящённой во многие тайны Эрнсклифа, я хорошо знала, что его владельцы испытывали денежные затруднения, которые весьма омрачали им жизнь. Старого сквайра, милейшего, на редкость доброго, но, увы, далеко не самого мудрого человека, вовлекли в нелепые денежные аферы, в результате чего он понёс чувствительные убытки. Он принуждён был заложить поместье, потеря дохода от которого не могла не повлечь горьких последствий для такой гостеприимной и хлебосольной семьи, какой была семья Пагонилей. Они занимали в обществе значительное положение — его надо было как-то поддерживать, к тому же огромное поместье требовало бесконечных расходов, а Пагонили имели давние традиции гостеприимства и благотворительности: разрыв хотя бы с одной из них оказался бы для сквайра слишком болезненным. Я знала, что миссис Пагониль очень не хотела приглашать на Новый год соседей, как было исстари заведено в Эрнсклифе, но её муж не мог потерпеть, чтобы нарушалась добрая традиция, тем более, что Хью, чей день рождения приходился на тридцать первое декабря, в этом году отмечал своё совершеннолетие, и сквайр давно решил, что такое событие надлежит отпраздновать балом.

— Давайте экономить на чём-нибудь другом, — говорил он по обыкновению.

Его жена знала, что то же самое он сказал бы, стань она вдруг отговаривать его от поездки в Лондон или в Шотландию, словом, предложи она отказаться от любого другого времяпрепровождения, сопряжённого с денежными расходами. Итак, с тихим вздохом она уступила мужу — лишь предпринимала слабые попытки внести в приготовления небольшие хозяйственные поправки, что, разумеется, встречало стойкое противодействие со стороны старых слуг; её планы никогда бы не осуществились, если бы не Беатрис с её замечательным даром управляться со всем и вся. Обычно планы рождались в голове у Беатрис, а я была исполнительницей, на побегушках, ибо, как я уже говорила, Пагонили принимали меня как родную, точно я была их второй дочерью; хотя наше родство — нас с Беатрис называли кузинами — было на редкость туманным и отдалённым. Мой отец, генерал Ситон, и мистер Пагониль учились некогда в одной школе, а затем служили в одном полку; их дружба ещё больше окрепла после того, как они в течение двух лет женились один за другим на двух благородных девицах, которые состояли между собой в отдалённом родстве, росли и воспитывались вместе.

Мои родители последние десять лет жили в Индии, а я оставалась на попечении милейшей дамы, державшей небольшой частный пансион. Под кровом моей наставницы я вела здоровую и вполне обеспеченную жизнь, но Эрнсклиф, где я всегда проводила каникулы, был моим истинным домом. Мне было грустно при мысли о том, что в следующий раз я вернусь сюда, вероятно, спустя многие годы, так как через несколько месяцев мне предстояла поездка в Индию, где я должна была остаться с родителями.