- Знаю, - ответила девочка, - мама беспокоится. Но я не знаю, как ей объяснить... Объяснить, что все в порядке, все хорошо. Я не понимаю...

   Она замолчала, глядя в сторону.

   - Хочешь, я скажу тебе, о чем мы говорили с мамой?

   - Обо мне, наверное? - Алена взглянула на психолога.

   - Да уж конечно. Твоя мама считает, что ты очень изменилась. А ты сама как думаешь?

   - Ну... да... но ведь люди же всегда меняются, разве нет?

   - Твоя мама думает, что ты изменилась слишком быстро и неожиданно. Понимаешь, обычно ведь видно, как человек меняется... почему... Например, маленький ребенок учится говорить. Сначала он произносит какие-то слова. Потом соединяет их в коротенькие предложения. Потом появляется связная речь. А представь, что десятимесячный малыш вдруг сразу начал бы рассказывать наизусть "Руслана и Людмилу". Как отнеслись бы к этому родители?

   Алена подумала.

   - Я понимаю, о чем вы.

   - Как ты считаешь, то, что в тебе изменилось -- это действительно необычно?

   - Не знаю. Да... может быть. Или нет.

   - А что изменилось в тебе?

   - Вы же знаете, - сказала Алена, - мама же рассказала.

   - Но мне бы хотелось узнать, как ты на это смотришь...

   - Не знаю. Дело в том, что... - девочка замолчала, и во взгляде ее возникла беспомощность, - понимаете, я не помню. Ерунда какая-то. Я не могу объяснить. У меня что-то случилось с памятью, - выговорила она с трудом.

   - Что именно? И когда это началось?

   Видно было, что говорить ей трудно.

   - Это... когда я голову разбила... ну мы полезли на чердак. И потом, когда я пришла в себя в больнице, мне сказали, что я еще говорила... была в сознании. А я ничего не помню! Вот только помню, как упала, и все.

   - Это бывает. Это такой симптом бывает при сотрясении мозга. А то, что было до травмы -- ты все помнишь?

   - Да. Я помню. Как в лагерь приехали. Как я раньше ходила в школу.

   - Бывает ведь, что человек после травмы все забывает. Даже как его зовут.

   - Да, я знаю. Я помню, но... как-то странно. Как будто это было не со мной, понимаете?

   - Нет, не очень. Это как?

   - Ну вот как будто... Вот я помню, как мы катались с горки с девчонками. Но не могу понять, что в этом было такого... здоровского. Я помню, что играла в куклы. И тоже не знаю -- зачем. Помню, что мы полезли на чердак, и сейчас не понимаю тоже -- зачем.

   Психолог подумал.

   - То есть ты считаешь, что это связано с травмой?

   - Да, - уверенно ответила девочка.

   - Изменилось твое отношение к происходящему... Твои чувства в отношении многих вещей. Тебе кажется, что изменилась сама твоя личность.

   - Да.

   - А ты говорила маме о том, что это связано с травмой?

   - Нет, - Алена покачала головой, - но ведь она и не спрашивала! Это так странно. Мне кажется, что она... она рассматривает меня как неодушевленный объект.

   Психолог хмыкнул, но тут же лицо его приняло профессиональное выражение.

   - А почему тебе так кажется?

   - Потому что она не говорит со мной прямо о том, что ее волнует. И когда я пытаюсь с ней поговорить об этом, она старается меня успокоить... Понимаете, она относится ко мне так, как будто мне... ну года два. И я только лепечу какие-то глупости, а человеческого разума у меня нет, и всерьез воспринимать мои слова все равно невозможно.

   Она подумала.

   - И потом, я сама не уверена, что с травмой. Я не знаю. Может быть, и нет. Я не помню, как это началось. И когда. Просто я вдруг стала думать о жизни. Я вспоминаю это ощущение. Беспомощность какая-то. Я хочу вспомнить то, что было после того, как я упала, провалилась... и не могу. И вдруг думаю, что и до того... вся моя жизнь. Она как бы не моя. Это была не я. Я вела бы себя иначе. Это была... какая-то другая Алена, понимаете?

   - Она была -- плохая или хорошая?

   - Нет. Не плохая, не хорошая... другая. Это была такая девочка, маленькая, любила играть, придумывать что-нибудь, школу она ненавидела, домашние задания тоже... всех боялась, считала себя маленькой и слабой... не знаю, как объяснить.

   - А ты какая? Другая?

   - Да. Я другая. Я не знаю, хуже или лучше. Наверное, взрослее. Хотя нет. Я чувствую, что мне двенадцать лет, не больше.

   - А что тебя отличает от той Алены?

   Девочка подумала.

   - Не знаю, трудно формулировать. Мышление вообще. То, что для меня важно -- и что было важно для нее.

   - А что важно для тебя? - спросил психолог.

   - Да есть много важных вещей, - спокойно ответила девочка, - достаточно посмотреть вокруг. Даже трудно понять, что важнее. Многие люди страдают. Даже в нашей стране! У нас в классе есть мальчик, его мама пьет... он плохо учится, и вообще. И у нас в доме живет одна женщина, она тоже пьет, и у нее все плохо. Но вообще многие люди страдают внутри, им больно. Это видно. Даже учителя... они страдают, и от этого злятся и портят другим жизнь. А если не только нашу страну брать, то ведь вообще на Земле много всего плохого. Столько ядерного оружия! А если какой-то сбой в технике -- вся Земля может быть уничтожена. Все живое. Это же ужас! Люди во многих странах голодают. У нас хотя бы все сыты, живут в домах, имеют работу. А в других странах умирают от голода. Даже дети. Много болезней, люди от них умирают, а ведь могли бы еще жить. Я даже не знаю, что важнее -- может быть, заниматься медициной, чтобы изобрести способы лечения, например, рака? Или важнее социальная сторона, изменения общества? Мне еще надо это понять. Но в любом случае, много вещей, которые волнуют. Надо этим как-то заниматься.

   - Это все правильно, - терпеливо сказал психолог, - но что интересно лично тебе? Почему тебе стало интересно учиться, а раньше было -- нет?

   - Ну вот раньше я обо всем этом как-то не думала. Наверное, была маленькая, что ли. А сейчас ... да вот это и интересно. Все, что происходит на земле. Я не понимаю даже, как можно об этом не думать. Я все время думаю и помню. Поэтому надо учиться. А что я еще сейчас могу делать? Мне двенадцать лет, я еще ничего не знаю и не умею. Конечно, что-то, рядом с собой, вокруг себя, сделать можно всегда. Но надо ведь думать о том, что я буду делать в жизни. Поэтому важно учиться, готовиться. Разве не так?

   ...- Ваша девочка -- очень честолюбивая, - объяснял психолог матери, смотревшей на него усталыми несчастными глазами, - в сущности, это хорошее качество. Она любой ценой хочет быть первой. Наверняка, зачатки этого были и раньше, просто вы не обращали внимания. Конечно, это у нее приняло уже не совсем здоровые формы, но это мы подкорректируем... Может быть, стоит приехать на каникулы, и я с ней поработаю какое-то время. Однако ничего фатального не происходит. Вам не нужно волноваться. Просто ей хочется выигрывать, хочется добиться своего, но цели она ставит вполне адекватные, социально приемлемые, так что, думаю, добьется. Важно лишь следить, чтобы она во время подросткового кризиса не сорвалась в другую крайность, не пустилась, так сказать, во все тяжкие...

   Честолюбивая девочка в коридоре с упоением загоняла шарик в пластмассовый лабиринт.

   Психолог не вызвал у нее особого интереса.

   С другой стороны, думала она, может быть, это наконец успокоит маму. А то в последнее время мама совсем расстроилась, и как ее утешить -- совершенно непонятно.

   "Подожди здесь", сказал Мануэль, и Росита ждала. Бок так и продолжал болеть, как будто в ребра воткнули тупой кол, и он торчал там постоянно и ворошил внутренности при каждом движении. Росита привыкла жить с этим колом. С момента ранения прошло полтора месяца, она уже не помнила времени, когда не было боли.

   Когда Росита была легкой, вскакивала, как на пружине, летала.

   А теперь девушка была рада передышке. Двое суток они с Мануэлем шли через сельву. Двое суток, и поспали всего часа три, на земле, и то Мануэля едва не укусила здоровенная змея сурукуку. Росита не признавалась в том, что эти двое суток были кромешным ужасом для нее -- из-за боли в боку. Но что делать? Оставаться в Сан-Мигеле было нельзя, невозможно.