– Дальше.

– Колдун. Практикующий. Вот кем он оказался. Деталей расписывать не стал, сказал только, что его основная работа – вовсе не основная.

– Не очень рационально устраивать свой колдовской офис в собственной квартире, да еще при свидетельнице, не находите?

– Я всегда была послушной и домашней. Все больше по дому хлопотала, даже фитнесом дома занималась, а не в зале. Теперь я думаю, что у него появилось чувство своей неуязвимости, поэтому он не стеснялся заниматься этим… этим искусством в своей квартире.

– Он не предлагал тебе участвовать в своих делах? Помогать, может быть?

– Нет. Он никогда этого не предлагал и подробностей не рассказывал. – Девушка глубоко затянулась, потом стряхнула пепел прямо на стол. Следователь не обратил внимания. – Совсем наоборот. С того момента, как открылся, он стал то и дело отправлять меня в кино или за покупками, которые начал неплохо спонсировать. Сначала я не возражала. До замужества шопинг был для меня недоступным увлечением. А тут… Дима преподнес мне кредитную карточку и сказал, чтобы я ни в чем себе не отказывала, в разумных пределах. Ну, я и увлеклась. А когда надоело охать и ахать над шмотками в бутиках, мне захотелось внимания мужа. Его присутствия. Но оказалось, что я уже практически исключена из его жизни. Нет, конечно, он постоянно говорил мне о любви, и в то время, когда не был занять своими таинственными делами, у нас был отличный секс и немного семейного досуга – совместные просмотры кинофильмов, романтические ужины, прогулки… Но все это быстро сошло на нет. Я вообще удивляюсь, зачем была нужна ему, почему он не подавал на развод… Наверное, совсем не считался со мной, даже не видел во мне помеху. К нему все чаще и чаще стали приходить незнакомые люди, иногда целыми толпами. Сначала он просил меня сходить куда-нибудь одну или с подругами, а потом стал просто выставлять за порог.

– А кем были его клиенты?

– Не знаю, разные люди бывали. И какие-то бомжи приходили, и мужчины в дорогих костюмах, с телохранителями. Насколько я могу судить, он мог насылать проклятия, или порчу, или что-то в этом духе. При уборке я часто стала находить в мусоре продырявленные, обожженные или испачканные кровью фотографии людей. Вот уж за чем Дима не следил, так это за мусором. Чуть позже я стала хранить такие фото, не выбрасывать. Не знаю, зачем. Я правда не знаю, зачем я стала делать это. Словно компромат собирала. А потом случайно увидела в новостях репортаж о скоропостижной смерти бизнесмена, чья фотография показалась мне знакомой. Я записала имя и фамилию, потом порылась в интернете. Этот человек умер совершенно неожиданно для всех. Был молодым, здоровым, никогда ничем не болел. А тут – внезапная смерть, на эту тему тогда много писали. На следующий день Дима выглядел очень довольным. Повел меня в дорогой ресторан, потом мы катались по ночным клубам на лимузине. Я страшно испугалась. Не знала, что делать, но в милицию звонить не стала. С того дня я стала фиксировать то, что мне удавалось узнать. Я хотела собрать неопровержимые улики, мне это казалось хорошей идеей, потому что я не хотела жить с человеком, который творил зло таким способом.

– Так и не жила бы. Уехала.

Яна опустила глаза.

– Я пыталась. Собирала вещи, Уезжала. Но чем дальше я была от квартиры, от него… Это было сродни ломке. У меня начинало болеть все тело, темнело в глазах. Дима каким-то образом привязал меня к себе. Я нормально себя чувствовала, только когда была рядом с ним. Я несколько раз уезжала к маме. Там боль и желание вернуться были не такими сильными. Дима приезжал пару раз забирать меня, с моими родителями был резок и груб. Все эти люди на фотографиях, те, про кого мне удалось узнать, любо умерли, либо пропали без вести, либо попали в больницу и внезапными неизлечимыми болезнями.

– Яна, а для чего ты собирала информацию? Хотела прекратить все это? Почему же ты не обратилась в милицию?

– Нет, – устало ответила Яна. – Вы не поймете. Я ведь любила его, хоть он и совершал, как я поняла, страшные вещи.

– Ты не пыталась с ним поговорить? – Вербицкий тоже закурил, сдвинул стул к стене, откинулся спиной.

– Конечно. Я действительно решила поговорить с ним, может быть, убедить прекратить свои страшные дела. Вернуть нам нормальную семейную жизнь. Он не отрицал ничего. Но говорил, что к смертям он не имеет никакого отношения. Что к нему приходят люди, которым мешают конкуренты, и он их устраняет. Утверждал, что болезни, параличи и прочие неприятности – временные, пока конкурент уступает бизнес. И посоветовал мне не совать свой нос в его дела. Сказал, что если я задумаю сбежать, то мне будет очень плохо, потому что я нужна ему и он меня никуда от себя не отпустит. Помню, после разговора я проплакала всю ночь. Поняла, что оказалась в рабстве.

Девушка стряхнула пепел и уставилась в одну точку.

– А потом я нашла в мусоре фотографию мамы.

– Узнали, почему она там оказалась?

– У Димы всегда были проблемы с моими родителями. Особенно с мамой. Она его никогда не любила, и принять не могла. Очень была расстроена нашей свадьбой. И он отвечал ей взаимностью, между ними всегда была неприязнь, которая с моими неудавшимися побегами переросла в настоящую войну, когда мама прямо заявила Диме, что напишет заявление в милицию и заберет меня у него силой. Он только посмеялся в ответ и заверил ее, что у него есть настолько сильные покровители, что лучше бы ей этого не делать. Я сначала решила, что он хотел сам ее убить.

– А как вы узнали, кто заказчик? – Следователь посмотрел Яне в глаза. Девушка не отвела взгляд.

– Спросила у Димы.

– И?

– И правда оказалась намного страшнее моей догадки. – Яна снова затянулась, и Вербицкий заметил, что у нее дрожат пальцы. – Я давно подозревала, что у отца есть любовница. Он не мог назваться богачом, но был очень привлекательный мужчина. Но любовницу я только предполагала, никаких подтверждений этому я не видела. А Дима просто рассказал мне все.

Девушка невесело усмехнулась.

– С улыбочкой, обстоятельно. Поведал, как отец договорился с ним. Нанял его устранить маму. Нет, не убивать. Просто устранить. Отбить память или свести с ума. Сделать шизофреничкой. Чтобы можно было спокойно жениться заново, и без криминала. Просто так развестись отец не мог – духу не хватало, потому, что мама была очень волевым человеком. Пожелания отца и моего мужа совпали. Сначала я так думала, что Дима и сам хотел устранить маму, потому что был с ней не в ладах. Но теперь понимаю, что ему было все равно, кого убивать. Мне кажется, что тому, кто связался с этими колдовскими вещами, уже нет дела до других людей.

– А какое у тебя самой отношение к колдовству? – Поинтересовался Вербицкий.

– Думаю, вы сами можете ответить на свой вопрос, – глухо ответила девушка. – Будь моя воля… Я не верю в бога, но думаю, что это умение – от дьявола. Это ведь даже хуже, чем убийство, даже заказное. Мой муж был киллером, банальным киллером, который при этом жил в свое удовольствие, потому что знал о своей безнаказанности. Ведь его связь со смертью всех этих людей невозможно доказать! Подумаешь, обожженные фотографии. В УК же нет статьи за наведение порчи?

– Пока действительно нет, – покачал головой следователь. Яне показалось, что в его голосе промелькнуло искреннее сожаление.

Вообще ей импонировало то, что он ее внимательно слушал. Не делал вид, а действительно слушал, глотал каждое слово.

– Так что Дима принял заказ. И выполнил. Мама тяжело заболела. Я устроила ему огромный скандал, потребовала все вернуть. Но Дима сказал, что процесс необратим, и сделать уже ничего нельзя, но если мне хочется, я могу попробовать, он даст мне возможность. Я была в ужасе, что когда-то любила эту сволочь. После этого моя жизнь стала адом. Я таскала маму по больницам, тратила все деньги, которые имела, видела бессилие врачей и видела, как мама тает на глазах. Пока она не попросила оставить все как есть и не мучить ни себя, ни ее.